Джеймс Миченер - Гавайи: Миссионеры
– Почему же так трудно преодолеть этот пролив? – удивился Эбнер.
– Дело не в этом, – начал объяснять китолов. – Сложности начинаются в тот момент, когда вы достигаете дальней его оконечности.
– И что же происходит тогда? – не отступал Эбнер.
– Вот видите эти скалы? Их называют "Четыре Евангелиста". Именно здесь и гибнут корабли.
– Почему? Из-за тумана?
– Нет. Западный ветер с Тихого океана поднимает такие гигантские волны, что когда вы пытаетесь выйти из пролива, корабли частенько разбиваются именно о скалы Четырех Евангелистов.
– Не хотите ли вы сказать, что этот путь ещё более сложный и опасный, чем тот, которым мы уже пытались пройти?
– Между ними существует разница, и заключается она вот в чем, терпеливо продолжал свои объяснения старый китолов. – Если вы попытаетесь обогнуть Мыс Горн при неблагоприятных условиях, вам, возможно, придется пережидать непогоду дней пятьдесят, и пока море бушует, вы просто не пройдете через него. Но, хотя у Четырех Евангелистов волны ещё хуже, чем вам пока что доводилось наблюдать, однако у вас всегда будет шанс одолеть их в дневное время… если повезет, конечно.
– И где же в основном на этом участке разбиваются суда? – попросил показать ему место на карте Джандерс.
– Вот здесь, у острова Отчаяния. Сам по себе он не так опасен, но когда судно проходит Евангелистов, полагая, что все беды остались позади, вот тут-то зачастую и оказывается, что корабль не может удержать своего курса. В панике капитан дает команду повернуть назад, и тогда судно попадает в лапы коварного острова Отчаяния с его скалами и рифами. Там уже погибло пять тысяч судов.
Но кому-то все же удалось выжить? – заинтересовался мистер Коллинз.
– – Напоровшись на скалы у острова Отчаяния? – переспросил китолов.
– Так в чем же тут секрет? – не отступал помощник капитана.
– Подыщите себе надежную бухту у западного берега острова Отчаяния. Выходите в море каждый день, пусть даже для успеха вам понадобится целый месяц, и попытайтесь одолеть Четырех Евангелистов. Однако всегда имейте в виду, что на тот случай, когда вы почувствуете, что ночевать придется снова в бухте, хозяином положения всё равно останетесь вы, а не ветер и волны.
– Именно эту тактику я бы и выбрал! – согласился капитан Джандерс.
– Мне кажется, что очень скоро должен подуть хороший восточный ветер. Я не ошибаюсь? – с надеждой в голосе по интересовался мистер Коллинз. По-моему, если с востока подует сильный ветер, на который мы смогли бы положиться, нам бы здорово повезло. Этот ветер легко бы протолкнул нас вдоль пролива.
– Ошибаетесь! – фыркнул китолов. – Да, поначалу, дей ствительно, восточный ветер будет помогать вам, но зато он успеет создать такую круговерть у самого западного выхода из пролива, как раз у Четырех Евангелистов, что вам покажется, будто вы попали в преисподнюю!
– Но даже при таких условиях, есть ли шанс удачно пробиться через волны? – заинтересовался Джандерс.
– Да. Одному голландцу удалось сделать это. И ещё нескольким испанцам. Но я советую вам поступить именно так, как уже говорил. Обоснуйтесь на острове Отчаяния, выходите в море каждый день и ждите своей погоды. И направлять корабль в любом случае и при любой погоде должны вы, а не буря.
После этого китолов, признав в Эбнере священника, попросил его провести на его судне службу. Это предложение польстило преподобному Хейлу, и он бросил на Джандерса такой взгляд, будто хотел сказать: "Вот видите, есть же на свете такие капитаны, которые верят в Бога по-настоящему!" Однако Джандерс не мог допустить полной победы Эбнера, и поэтому тут же, как только капитан китобоя отправился вниз, чтобы разбудить свою команду, прокомментировал случившееся по-своему, значительно испортив настроение молодому священнику. При этом язык его показался Эбнеру настоящим змеиным жалом:
– Наверное, у этого бедняги самое порочное судно из всех когда-либо бороздивших океаны, – вздохнул Джандерс. – И на его совести теперь скопилось столько прегрешений, что и сосчитать невозможно. Вы только поинтересуйтесь у него, что он делал на Гонолулу? Как только эти китоловы возвращаются от Мыса Горн и приближаются к Бостону, они все начинают просить прочитать им проповедь и помолиться, чтобы смыть все скопившееся за долгое путешествие зло.
Тем не менее, очень скоро послушать проповедь на палубу начали собираться грубоватые, рослые и крепкие моряки, и Эбнер принялся беспощадно бичевать все те преступления, которые могла совершить команда корабля. Он начал службу с цитаты из Левита:
– "И возвратится в племя свое…" – страстно читал преподобный Хейл. А возвратится ли вместе с ним его совесть?
Не забыв те слова, которыми капитан Джандерс подстегнул его, сейчас Эбнер в пылких выражениях анализировал со стояние человека, которому пришлось находиться вдали от бога и семьи, скажем, четыре года. Он говорил о тех переменах, которые могли произойти за столь долгий срок и в нем самом, и в его семье. Да, сам человек мог ничего и не знать об этих переменах, но ему следует теперь исправлять их, если они неблагоприятны, или, напротив, извлекать их них выгоду, если они положительны. Китоловы с удивлением слушали молодого священника, потому что в своей речи он касался их собственных, не высказанных вслух мыслей, и по окончании проповеди трое матросов попросили преподобного Хейла помолиться вместе с ними. После этого слово взял капитан судна:
– Это была очень мощная и впечатляющая проповедь, молодой человек. Теперь мне хотелось бы сделать вам подарок от всей команды в знак нашей признательности. – И он весьма удивил Эбнера, доставив на шлюпку "Фетиды" огромную связку симпатичных зеленых бананов. – Они постепенно со зреют и будут пригодны в пищу ещё долгое время, – пояснил капитан. – Кстати, если у вас на судне есть заболевшие, то эти фрукты пойдут им на пользу и должны очень понравиться.
– А как они называются? – поинтересовался Эбнер.
– Бананы, сынок. Отлично помогают при запорах. И вам всем лучше сразу привыкнуть к ним, потому что на Гавайях они – основная еда местных жителей. – С этими словами китолов показал Эбнеру, как нужно очищать фрукты, откусил большой кусок банана и протянул остаток Хейлу. – Как только вам удастся привыкнуть к ним, они даже начнут нравиться. – Однако Эбнеру резкий и необычный запах бананов показался отвратительным. Тем не менее, китолов продолжал: – Я говорю вполне серьезно, сынок, если вы сразу не заставите себя привыкнуть к этим фруктам, вам придется тяжело, поскольку со дня прибытия на место бананы могут стать единственной вашей пищей.
– А вам приходилось бывать на Гавайях? – поинтересовался Эбнер.
– Бывал ли я в Гонолулу? – громко переспросил китолов и хотел расхохотаться, но, вспомнив о только что проведенной священником службе, запнулся, и как-то не слишком не убедительно закончил фразу: – Мы ещё взяли к югу от островов с дюжину китов.
Во вторник, ?? декабря капитан Джандерс перерисовал себе все необходимые карты Магелланова пролива, имевшиеся у китобоев и, сравнивая их со своими, с сожалением заметил, что ни один остров на позаимствованных картах не совпадал по своему расположению с тем, что было изображено на его собственных. Тем не менее, "Фетида" снялась с якоря и направилась опять в сторону Огненной Земли, только на этот раз они подошли к северному берегу острова, в том самом месте, где он соседствовал с Южной Америкой, и где их поджидал суровый пролив, когда-то открытый Магелланом. Когда ?? декабря показалась холодная пустынная земля, капитан Джандерс заметил, обращаясь к мистеру Коллинзу:
– Брось-ка взгляд на эти места. Назад мы этим путем возвращаться не будем. – И с упрямой решимостью направил судно прямиком в узкий пролив, который сумел погубить не одну сотню кораблей.
* * *Первые дни путешествия по проливу очаровали миссионеров, и все они, как один, высыпали на палубу, чтобы, выстроившись в одну линию у перил, с удовольствием наблюдать сначала за берегами Южной Америки, а потом и Огненной Земли. Лето в этих краях только начиналось, и путешественники один раз даже заметили на берегу группу туземцев, одетых только в набедренные повязки из шкур животных. По ночам Эбнер наблюдал множество разожженных костров на побережье, в честь которых и была названа эта земля, когда Магеллан впервые бросил здесь якорь. Кроме того, что она выглядела холодной и неприветливой, она оказалась ещё и весьма интересной.
"Фетиде", подгоняемой восточным ветром, иногда удавалось делать до тридцати миль в день, хотя чаще бриг предпочитал не торопиться и совершал нечто вроде пробной вылазки, покрывая в сутки лишь по двадцать миль. Когда первый бросок на запад был завершен, судно повернуло на юг, следуя вдоль берега Огненной Земли, и дни стали казаться усыпляюще-монотонными, поскольку ночь будто пропала совсем. Иногда миссионеры спали прямо на палубе, просыпаясь и любуясь всем тем, что могла приготовить им неизвестная земля во время этой странной ночи. Когда ветер менялся на противоположный, что происходило нередко, "Фетида" бросала якорь в бухте, и на берег выходили охотники, так что к Рождеству вся команда была обеспечена утками. Теперь каждый рассуждал про себя о том, как странно в такое время находиться в этих широтах, а не в родной Новой Англии. Морская болезнь окончательно отступила, и только одна пассажирка теперь ненавидела Магелланов пролив так, как не относилась ни к каким другим водам во всем мире.
