Алексис Трубецкой - Крымская война
— Ах Австрия! Но вы должны понимать, что, когда я говорю от имени России, я говорю и от имени Австрии. То, что устраивает одну из этих стран, устраивает и другую. Наши интересы в отношении Турции полностью совпадают.
Далее царь особо отметил умеренность и сдержанность своей политики в отношении Оттоманской империи. Военная демонстрация была предпринята им лишь для того, чтобы показать свою силу и дать понять, что с ним следует считаться. Затем Николай открыто изложил свои предложения по судьбе турецких территорий после распада Турции:
— Дунайские княжества в настоящее время фактически независимы и находятся под моим протекторатом. Такое положение должно сохраниться. Сербия может получить такую же форму правления. То же относится к Болгарии: я не вижу причин, по которым эта провинция не должна стать независимым государством. Что касается Египта, я вполне понимаю важность этой территории для Англии. Тут я могу только сказать, что, если при распределении оттоманского наследства после падения империи вы овладеете Египтом, у меня не будет возражений против этого. То же самое я скажу и о Кандии[70]. Этот остров, может быть, подходит вам, и я не вижу, почему ему не стать английским владением.
В заключение царь сообщил Сеймуру, что удовлетворен посланием Рассела, но надеется на «расширение его содержания».
— Так побудите ваше правительство написать об этом предмете, написать более полно, и пусть оно сделает это без колебаний. Я доверяю английскому правительству.
Так завершились эти четыре весьма знаменательные беседы русского императора с представителем ее величества в Санкт-Петербурге. Сеймур преисполнился еще большей уверенности, что Николай был «строящим козни лицемером», который ставил своими главными целями ускорить крах Турции и вбить клин между Англией и Францией. В отчетах, направляемых в Лондон, посол обвинял Николая в «умышленной расплывчатости» касательно возможности «временной оккупации» Константинополя.
Британское правительство, впрочем, отнеслось к предложениям императора менее подозрительно. В официальном послании Николаю сообщалось, что Британия принимает заверения России об отказе от претензий на владение турецкими территориями. В свою очередь, правительство ее величества обещало также воздержаться от таких притязаний.
В пору этих дипломатических шагов лорд Джон Рассел был министром иностранных дел, причем пост этот он занимал без особого энтузиазма. Как лидер палаты общин он прежде всего интересовался парламентской реформой. Требующая немалой энергии деятельность, связанная с турецкими делами, не входила в круг первоочередных забот этого семидесятилетнего джентльмена. Кроме того, он находился в натянутых отношениях с лордом Абердином и мечтал занять кресло премьера. В силу этих обстоятельств вполне вероятно, что сообщения Сеймура из Санкт-Петербурга не получали того внимания, которого заслуживали. По мнению одного из английских историков, «исключительно благоприятная возможность уладить восточную проблему, договорившись с Россией, была упущена в начале 1853 года; то обстоятельство, что определенные предложения российского императора оказались неприемлемы, этого не может оправдать».
Чтобы понять действия английского кабинета, следует иметь в виду, что в рассматриваемый период Британия страдала от политической нестабильности в сменяющих друг друга правительствах: виги соперничали с тори, министры относились друг к другу с неприязнью, завистью и недоверием, процветало лоббирование частных интересов — все это занимало политиков в первую очередь. За двадцать лет, с 1834 по 1854 год, сменилось семь правительств и восемь премьеров, причем три премьер-министра успели прослужить на посту министра иностранных дел, а Рассел и Кларендон — дважды. Имей Англия одного решительного премьера, возглавляющего сильный сплоченный кабинет, события, которые привели к войне, могли бы пойти по совершенно другому пути.
Пока Англия и Россия обменивались мнениями по «восточной проблеме», турки и черногорцы обменивались выстрелами. Хотя просьба восставшей Черногории о помощи осталась не услышанной в России, Турции не удавалось подавить мятеж. Наконец в дело решила вмешаться Австрия, вооруженные силы которой располагались на границах Оттоманской империи. Франц-Иосиф отправил в Порту графа Лейнингена с наказом потребовать от султана немедленно вывести турецкие войска с территории Черногории. Если это требование не будет выполнено в течение десяти суток, Австрия без промедления начнет военные действия.
Турецкому правительству было хорошо известно, что Россия обязалась поддерживать любые действия Австрии. Оно тут же согласилось выполнить требования Лейнингена и отдало приказ войскам покинуть Черногорию. Австрия, таким образом, одержала победу, и Франц-Иосиф выразил «глубокую признательность» Николаю за обещание помощи. Как и в 1848 году, Австрия и Россия действовали в союзе друг с другом. Николай был так обрадован, что пожаловал австрийскому министру иностранных дел орден Святого Александра Невского с брильянтами.
Итак, Австрия послала в Константинополь волевого представителя и тот преуспел в своей миссии. Николай решил развить этот успех, ибо теперь как никогда чувствовал необходимость проявить твердость в отношении «этих презренных людишек». Он тоже добьется своего, послав в Порту чрезвычайного представителя. «Император, — писал Нессельроде, — весьма раздражен действиями султана и полагает необходимым пригрозить ему сейчас, дабы избежать в дальнейшем серьезных и открытых военных действий, которых, по мнению государя, нельзя допустить ни в коем случае». Для выполнения этого важнейшего поручения царь остановил свой выбор на князе Александре Сергеевиче Меншикове.
Посланнику были даны инструкции, не допускавшие толкования: православной церкви следует вернуть те права на Святой земле, которые она имела до февраля 1852 года, включая владение утраченными святынями. Более того, привилегии православным христианам в полном объеме предоставляются на всей территории Оттоманской империи, а право России на их защиту должно быть подтверждено специальным документом, подписанным султаном. И наконец, между Санкт-Петербургом и Портой заключается секретный оборонительный договор на тот случай, если Франция каким-либо образом воспрепятствует выполнению этих договоренностей.
При отказе выполнить эти требования в течение трех дней князю надлежало покинуть Константинополь. Кроме того, ему следовало «не опровергать, а напротив — подтвердить слухи о военных приготовлениях». Так что разговор с «презренными людишками» действительно предстоял суровый.
Назначение Меншикова для этой непростой миссии оказалось крайне неудачным, по существу — роковым. Своим неумным, резким и грубым поведением князь помог Европе сделать огромный шаг к крымской катастрофе. Что подвигло императора выбрать этого человека для столь важных переговоров при наличии в России многих весьма способных и осведомленных дипломатов, остается загадкой, которая до сих пор не дает покоя историкам.
«Человек, который столь ярко блистал в гостиных Санкт-Петербурга, не обладал ни прямотой, ни широтой взглядов… ни даже знаниями, необходимыми для того, чтобы довести до успешного завершения серьезные дипломатические переговоры», — писал о Меншикове французский историк профессор Константин де Грюнвальд. Возглавляя Адмиралтейство в течение двадцати лет, Меншиков показал свое полнейшее невежество в военно-морском деле. Будучи генерал-губернатором Финляндии, он отличался полным пренебрежением к делам этой провинции, не проявляя к ней интереса даже как турист. «При хороших манерах он отличался язвительностью и склонностью шутить et donner le change[71] о серьезных вещах», — писал о нем Кларендон Стратфорду. «Это остроумнейший человек в России, — отмечал Мейендорф, — но ум его неглубок, а характеру недостает твердости». «Было очевидно, что турок он презирает, — пишет о князе Меншикове Кинглейк, — и поговаривали, что так же презрительно он относится к англичанам. Дипломатии он никогда не учился, но при этом получил разрешение говорить в угрожающем тоне и опирался на поддержку флота, готового к выходу в море, и войск, стоявших на турецких границах. По всей видимости, император Николай полагал, что грубые речи и демонстрация военной силы компенсируют отсутствие дипломатического таланта». При всем при этом князь Меншиков оставался царским любимцем.
Николай лично сформулировал инструкции, с которыми вновь назначенный посланник отбыл из Санкт-Петербурга. Совета канцлера Нессельроде не потребовалось, и Меншиков не счел нужным нанести ему визит перед тем, как покинуть столицу. По словам академика Е. В. Тарле, «Меншиков понял, что царь рассчитывает воевать только с Турцией, а вовсе не с Европой, и он очень охотно, с легким сердцем, решил поспособствовать скорейшему исполнению царских тайных чаяний. Что Турция в этой дуэли один на один с Россией будет разгромлена, в этом князь ничуть не сомневался. За дипломатическими переговорами он до сих пор не следил, потому что ему было неинтересно. Перед отъездом он только осведомился, кто из турецких министров стоит на стороне французов, чтобы знать, кого немедленно прогнать с должности. С султаном Абдул-Меджидом князь решил не церемониться».
