Илья Эренбург - ЧЕРНАЯ КНИГА
Когда я пришла домой, я застала моего мужа в слезах. Ему сказали, что нас увели не в лагерь, а на расстрел. Мой муж украинец, и мы надеялись, что ему удастся помочь мне и детям бежать из лагеря.
На следующее утро мы все вышли из города и пошли в Сумы, где у мужа были родные. Шли мы без денег и без документов, и дорога отняла у нас полтора месяца. В Сумах нам удалось достать для меня фальшивый паспорт, и некоторое время нас не трогали. Потом мы узнали, что на меня донесли. Мы снова бежали и долгое время скитались по селам и деревням.
Можно ли описать нашу радость, когда в одной деревне мы встретились с передовым отрядом Красной Армии.
Теперь мой муж в армии, а я работаю в госпитале. Мне 27 лет, но я совсем старуха. Я живу только для детей и еще для того, чтобы увидеть, как будут наказаны немецкие звери. Нет, не звери, потому что звери не грызут лежачих и потому что недостойны названия зверей те, кто бросали в могилы живых детей.
ПИСЬМО ОФИЦЕРА ГРАНОВСКОГО (Екатеринополь).
Подготовил к печати Илья Эренбург.
Это письмо сохрани. Это все, что осталось от нашего любимого Екатеринополя — мое письмо, развалины, могилы земляков и девочка Соня. Там, где мы с тобой росли, учились, любили — трава, а близкие в земле.
Нет больше Екатеринополя, его уничтожили немцы. Осталась только девочка Соня.
Когда я приехал в наше местечко, — это было 9 мая 1944 года, — я не нашел своего дома. Голое место... Я ходил среди развалин, искал людей, но никого не нашел, все расстреляны. Никто меня не встретил, никто не подал руки, никто не поздравил с победой.
Потом я встретил Соню Диамант. Ей теперь пятнадцать лет. Чудом она спаслась, немцы трижды ее вели на казнь. Она мне рассказала о трагедии Екатеринополя.
Приехали эсэсовцы, начались обыски, грабежи, погромы. Всех евреев загнали в особые лагеря. В Звенигородке был лагерь для негодных к труду. Там заперли стариков, больных, женщин с грудными детьми и детей до четырнадцати лет.
Кто мог работать, попал в лагерь возле станции.
6 октября 1941 года в Екатеринополе расстреляли первую партию: коммунистов, колхозный актив, много евреев.
Всех, кто был в Звенигородском лагере, убили в апреле 1942 года. Убили восьмидесятилетнюю Хану Лернер за то, что она слишком стара, и младенца Мани Финенберг — ему был месяц от роду — за то, что он слишком молод.
В лагере у станции долго мучили, заставляли работать по восемнадцать-двадцать часов в сутки, издевались. Девушек насиловали. Стариков пороли розгами. Наконец, осенью 1942 года расстреляли всех — из Екатеринополя, Шполы, Звенигородки — 2000 человек.
Ты помнишь старого парикмахера Азрила Прицмана? Ему было семьдесят лет. Он крикнул перед смертью: ”Стреляйте в меня! Мои сыны отомстят”. Его пять сыновей на фронте. А бондарь Голиков! Восемьдесят лет ему было, а они его ранили, он приподнялся, окровавленный, и закричал: ”Гады, стреляйте еще! Одной пулей меня не возьмете!” Двадцать восемь родственников Голикова на фронте — сыновья, внуки, зятья, племянники.
Первый наш колхозник, старый Мендель Ингер, гордо встретил врага. Это было в первый день, когда пришли немцы. Менделю было семьдесят лет. Он не хотел с ними разговаривать. Его сразу расстреляли.
Я был у могил, и я как будто видел родных, земляков; они мне говорили из-под земли: ”Мсти!” Я обещал, что отомщу. Дважды в жизни я присягал на верность своему народу: когда мне вручили мою грозную боевую машину, и второй раз — у могил Екатеринополя.
Абрам ГрановскийДНЕВНИК САРРЫ ГЛЕЙХ[14] (Мариуполь).
Подготовил к печати Илья Эренбург.
8 октября. Немцы в городе. Дома — все, кроме Фани, которая на заводе. Она утром пошла на работу. Жива ли она? А если жива, как доберется сюда, ведь трамваи не ходят. Бася у Гани, которая больна брюшным тифом. В 6 часов вечера Фаня пришла с завода пешком, на заводе немцы с двух часов дня, а рабочие и служащие завода сидели в бомбоубежище. Директор завода пытался организовать отряд, раздавали оружие, но, кажется, ничего не вышло. Говорят, что секретаря Молотовского райсовета, Гурбера, немцы убили в кабинете райсовета. Председатель горсовета Ушкац успел уйти.
9 октября. Дома абсолютно нечего есть. Пекарни в городе разрушены, нет света, воды. Работает пекарня в порту, но хлеб только для немецкой армии. Немцы расклеили вчера объявления, обязывающие всех евреев носить отличительные знаки — белую шестиконечную звезду, на левой стороне — без этого выходить из дома строго воспрещается. Евреям нельзя переселяться из квартиры на квартиру. Фаня с работницей Таней все же переносят свои вещи с заводской квартиры к маме.
10 октября. По приказу еврейское население должно избрать правление общины в количестве тридцати человек. Община отвечает жизнью за ”хорошее поведение еврейского населения”, так гласит приказ. Глава общины доктор Эрбер. Кроме Файна, никого из членов общины я не знаю. Еврейское население должно регистрироваться в пунктах общины (всего зарегистрировано 9000 евреев). Каждый пункт объединяет несколько улиц. Наш пункт на ул. Пушкина, 64. Эти пунктом ведают Бору — бухгалтер, юрист Зегельман и Томшинский. Фаня должна специально идти на завод регистрироваться. Председатель заводского пункта — доктор Белопольский, Спиваков — член общины. Массовых репрессий пока нет, наш сосед Триевский говорит, что еще не прибыл отряд гестапо, потом будет иначе.
13 октября. Ночью у нас были немцы. В 9 часов вечера началась зенитная стрельба. Мы все были одеты. Владя спал, папа вышел во двор посмотреть, есть ли кто-нибудь в бомбоубежище, и наткнулся на трех немцев. Они были во дворе, искали евреев. Появление папы разрешило вопрос — папа привел их в квартиру. Тыча в лицо наганом, спрашивали, где масло и сахар, потом стали ломать дверцы шифоньера, хотя шифоньер был открыт; забрали все у Баси, она была у Гани. Потом перешли к нашим вещам, двое грабили без передышки, взяли все, вплоть до мясорубки.
Увязав все в скатерть, ушли. В доме все разбросано, раскидано, разбито. Решили не убирать, если придут еще, пусть видят сразу, что у нас уже им делать нечего. Утром узнаем, что в городе — повальные грабежи. Грабеж продолжается и днем. Забирают все — подушки, одеяла, продукты, одежду. Ходят группами в три-пять человек. Их слышно издалека — сапоги гремят.
После ухода немцев мама плакала, она говорила: ”Нас не считают за людей, мы погибли”.
13 октября. Ночью опять приходили мародеры. Таня, работница Фани, спасла остатки вещей, выдав их за свои. Немцы ушли ни с чем. Зашли к Шварцам, забрали одеяла и подушки.
Гестапо уже в городе.
Общине дан приказ — собрать за два часа с еврейского населения 2 кг горького перца, 2500 коробок черной мази, 70 кг сахара. Ходят по домам и собирают; все дают, что у кого есть, ведь община отвечает за ”хорошее поведение еврейского населения”.
На пунктах общины зарегистрировано 9000 евреев. Остальное еврейское население ушло из города или спряталось.
17 октября. Сегодня объявили, что завтра утром все зарегистрировавшиеся должны явиться на пункты и принести ценности.
18 октября. Сегодня утром пошли на пункт — я, мама, папа. Бася, сдали три серебряных столовых ложки и кольцо. После сдачи нас не выпускали со двора. Когда все население района сдало ценности, нам объявили, что в течение двух часов мы должны оставить город. Нас всех поселят в ближайшем колхозе, идти будем пешком, велели взять на четыре дня продуктов и теплые вещи. Через два часа надо собраться всем с вещами. Для стариков и женщин с детьми будут машины.
Еврейки, у которых мужья русские или украинцы, могут оставаться в городе в том случае, если мужья с ними. Если муж в армии или вообще по какой-либо причине отсутствует, жена и дети должны оставить город. Если русская замужем за евреем, ей предоставлено право выбирать — или оставаться, или идти с мужем. Дети могут оставаться с ней.
Рояновы пришли просить Фаню отдать им внука. Папа настаивал, чтобы Фаня с Владей шли к Рояновым. Фаня категорически отказалась, плакала и просила, чтобы папа ее не гнал к Рояновым, она говорила: ”все равно я без вас руки на себя наложу. Я жить все равно не буду, я пойду с вами”. Владю не отдала и решила взять его с собой.
Таня, работница Фани, шла все за нами следом, просила Владю отдать Рояновым, обещала следить за ним. Фаня слушать не хотела.
На улице простояли до вечера. На ночь всех согнали в здание, нам досталось место в подвале — темно, холодно и грязно.
19 октября. Объявили, что завтра с утра пойдем дальше, а сегодня воскресенье, и гестапо отдыхает. Пришли Таня, Федя Белоусов, Ульяна, принесли передачу, съестное. Вчера в суматохе Фаня оставила на столе часы. Тане дали запасной ключ от квартиры, ведь ключи все сдавали вчера на пункте.
