Елена Кудрявцева - Россия и становление сербской государственности. 1812–1856
С отменой Устава усилилась борьба соперников Милоша за ограничение его власти. Во избежание новых заговоров и восстаний Милош решил сам возглавить работу по подготовке нового документа, призванного заменить ранее отмененный. В мае 1835 г. сербский князь сообщал российскому посланнику, что новый Устав, разработанный 12 «самыми умнейшими» старейшинами Сербии, уже готов и переведен на русский язык, с тем чтобы с ним мог ознакомиться российский представитель[244]. О том, как в действительности далек был Милош от введения какого-либо конституционного акта, красноречиво свидетельствует его признание посланнику. «Ныне, – писал Милош, – по многократном испытании сил своих в сочинении сего Устава, нашед себя весьма слабым, я должен признаться… что в сочинении оного я не вижу никакой надобности»[245]. Далее сербский князь сообщал, что имеет намерение принять новые законы, таким образом какой-либо документ, их заменяющий, является «излишним и ненужным». Кроме того, Милош замечает, что разговоры об Уставе вызывают «холодность императорского министерства» и влекут за собой недовольство покровительствующей стороны. Это слишком большая потеря для сербского народа, если к тому же «никто в Сербии не знает, что такое есть Устав и к чему он клонится»[246]. Несмотря на желание Милоша «закрыть» вопрос об Уставе, сделать это ему не удалось. Составлять новый вариант было поручено С. Радичевичу, а Милош контролировал его работу и корректировал те положения, которые его не слишком устраивали. По новому проекту вся власть в княжестве сосредоточивалась в руках князя, а автономное положение Сербии гарантировалось пятью великими державами[247].
Это положение о замене российского покровительства коллективной гарантией европейских держав впервые появилось в сербских документах и свидетельствовало о том, что русско-сербские отношения к тому времени не были столь безоблачными, как это может показаться из официальной переписки князя с российскими чиновниками. Милош явно начал поиски иных покровителей.
Правящие круги России не могли скрыть своего недовольства, наблюдая за событиями в Сербии. Ситуация в княжестве стала развиваться не по тому сценарию, который был задуман российскими властями. В целом положение об ограничении авторитарной власти Милоша входило в планы российских чиновников, однако это должен был зафиксировать документ, ничем не напоминающий европейские конституционные акты. Сербская историография отмечает, что вопрос о сербском Уставе вызвал такую заинтересованность России, словно речь шла не о турецкой, а о российской провинции[248].
С целью оказать влияние на внутриполитическую обстановку в Сербии туда был послан генеральный консул в Бухаресте барон Петр Иванович Рикман. Выбор Рикмана для этой миссии был явной ошибкой петербургских властей. Во-первых, он избрал неверную линию поведения с князем: он вел себя надменно и разговаривал свысока как с Милошем, так и со старейшинами. Во-вторых, он пытался убедить сербское руководство в том, что княжество не является самостоятельным государством и ему не требуется ни Устав, ни государственные знаки отличия, такие как герб и флаг. Наконец, Рикман был немцем, а в Сербии с предубеждением относились ко всем не исконно русским, прибывающим из России. Но самым ошибочным в позиции царского представителя было то, о чем выразительно сказал соратник Милоша Й. Живанович: «Он хочет, чтобы все осталось по-старому. Старого нет».
Вполне справедливым выглядит тезис Р. Люшича о том, что вопрос сербского Устава перерос из внутренней проблемы в международную. Самое непосредственное участие в его решении приняли Россия, Турция, Австрия. Позже к ним присоединилась Англия. По мнению другого сербского историка, В. Поповича, именно подключение Великобритании к борьбе за преобладающее влияние в Сербии вывело княжество из узких рамок русско-турецко-австрийского круга и ввело в большую европейскую политику[249]. С этим утверждением можно согласиться, если принять во внимание, что позиция Англии была противопоставлена интересам России, Австрии и Турции и предоставила сербскому князю некоторую альтернативу внешнеполитической ориентации. Напротив, российское и австрийское руководство нашли много общего в своих взглядах на происходящие в Сербии события.
Австрийский канцлер был вполне солидарен с российским императором в стремлении не допустить проникновения революционных идей на Балканы. Еще раньше австрийский интернунций в Константинополе Штюрмер назвал Сретенский Устав «памятником величайших заблуждений XIX в.»[250]. Для того чтобы усилить контроль над ситуацией в Сербии и повысить свое политическое присутствие здесь, в Белграде было открыто австрийское консульство. Переговоры о его учреждении австрийские власти вели с Портой еще во время пребывания Милоша в Константинополе. Консул Антун Миханович прибыл в Сербию 14 сентября 1836 г., что явилось полной неожиданностью для российских властей. Достаточно сказать о том, что Бутенев узнал об этом из газет. Петербургский кабинет должен был признать, что отказ от учреждения своего консульства в Сербии, с тем чтобы не подать примера другим великим державам, успеха не имел. Австрия предпочла этого не заметить. Утверждение венского правительства, будто консульство учреждено лишь для ведения торговых дел, не выдерживало критики. Бутенев не сомневался в том, что австрийский агент в княжестве призван заниматься делами политическими, а не коммерческими.
Несмотря на имевшиеся русско-австрийские противоречия в Сербии, наибольшую опасность представляло проникновение Великобритании на Балканы. Российский посланник и австрийский интернунций в Константинополе превращались в союзников, когда речь шла о совместных действиях против английского вмешательства в турецкие дела. Более того, Меттерних дал своему консулу в Сербии указания не противодействовать России. В дальнейшем он отказался от призыва британского кабинета объединить свои усилия в борьбе с русским влиянием на Балканах. Австрийский канцлер считал, что лидерство России – свершившийся факт, и открыто не противился этому.
К 1837 г. относится активизация английской внешней политики в Сербии. Франция в это время не являлась соперницей для Великобритании на Балканах, в то время как Россия, укрепив свои позиции в Османской империи, представляла реальную угрозу могуществу Англии в Ближневосточном регионе и в Проливах. Английское консульство в Белграде, как и австрийское, было открыто под предлогом необходимости защиты интересов английской торговли. Надуманность этого объяснения была очевидна. Несмотря на то что в 1838 г. был заключен англо-турецкий торговый договор и английские товары занимали все большее место в турецком импорте, непосредственно к Сербии это не имело никакого отношения. Никакой торговли с Англией Сербское княжество не вело. Более того, в Лондоне не представляли реальную политическую, социальную и экономическую ситуацию в этой провинции Османской империи. О том, насколько плохо английский кабинет был осведомлен об обстановке в княжестве, свидетельствует тот факт, что министерство запросило своего консула в Сербии переслать в Лондон тексты хатт-и шерифов, «изданных в 1831, 1833 и 1834 гг.», то есть несуществовавших документов[251]. К тому же собственно Сербия не представляла интереса для Великобритании. По мнению английских политиков, она должна была стать «барьером против дальнейшего продвижения России в европейских провинциях Турции»[252].
Угроза дестабилизации обстановки и ослабления влияния России в княжестве приобрела реальные очертания по прибытии в Сербию английского консула. Полковник Георг Ходжес, к тому времени уже немолодой человек, много лет прослужил в армии. Под командованием герцога Веллингтона он воевал в Италии и Германии, принимал участие в битве при Ватерлоо. О его появлении в Белграде Милош уведомил Бутенева, «не входя в исследование причины, побудившей Великобританское правительство иметь своего консула в Сербии»[253]. Ходжес имел инструкции противостоять русскому влиянию в Сербии, способствовать ослаблению позиций России на Балканах. Вероятно, прослышав о том, что дела в Турции не делаются без богатых подношений, английский консул по тратил в Сербии значительные суммы на подарки князю и его приближенным. Автор монографии «Англо-русское соперничество в Сербии. 1837–1839 гг. Миссия полковника Ходже са» С. Павлович прямо связывает неуспех деятельности англичан с недостаточными суммами подношений. Павлович предполагает, что русские агенты располагали более значительными суммами для поддержания своего влияния в княжестве. Действительно, российское посольство, отправляясь в Константинополь, везло с собой для подарков туркам золотые, серебряные изделия с драгоценными камнями и огромное количество чая, также предназначавшегося в дар[254]. Известно, что Милош любил знаки отличия, с удовольствием принимая ордена и ювелирные изделия. Одкако, безусловно, не соперничество кошельков решило исход англо-русского противостояния в Сербии.
