Егор Гайдар - ДНИ ПОРАЖЕНИЙ И ПОБЕД
Когда согласился войти в правительство, разумеется, знал, что коррупция в органах власти получила очень широкое развитие, стала настоящим бичом союзной и российской государственности. Понимал: истоки ее кроются в том, что чиновникам дана возможность принимать индивидуальные решения в пользу того или иного предприятия. Поэтому с самого начала установил у себя в секретариате жесткий порядок: любые подарки, как бы ни были они незначительны, сдавать в службы протокола. Сотрудники тихо потешались, особенно когда речь шла об очевидных пустяках, но я считал, что в данном деле лучше перегнуть палку. Видимо, репутация, а может быть, и фамилия все-таки сработали. Даже мои политические противники, убежденные, что я веду страну по гибельному курсу, не подозревали меня в намерении запустить руку в государственный карман.
Однажды вечером, после совещания премьеров СНГ и последовавшего за ним дружеского ужина, ко мне подошел один из руководителей правительства соседней страны, отвел в сторонку, завел разговор о необходимости развития взаимовыгодного сотрудничества, потом мягко упомянул о возможности учета при этом моих личных интересов. Поблагодарив за желание развивать экономические связи, я сделал вид, что не понял прозрачного намека, но после этого стал относиться к любым контрактам, связанным с этой страной, с особым вниманием и осторожностью.
Пожалуй, главная проблема адаптации к работе в правительстве, особенно в условиях экстремального кризиса, – это радикальное изменение протяженности времени. Ученый планирует свою работу в размеренности лет, месяцев, недель. Советник измеряет время в часах и днях. Руководитель правительства вынужден оперировать временем в секундах, в лучшем случае – минутах. Спокойно подумать несколько часов, неспешно посоветоваться – почти роскошь. В течение получаса провести важное совещание, за три минуты успеть связаться с Минфином – дать распоряжение, за две минуты пообедать, еще через одну минуту выскочить из кабинета, чтобы мчаться выступать в Верховный Совет, – вот это норма, и такая круговерть беспрерывно в течение дня, с раннего утра до поздней ночи. Этот ритм жизни неизбежно создает серьезные препятствия в общении с людьми, друзьями. Нельзя же пригласить близкого друга для хорошего разговора в два тридцать пять ночи, уделив ему семь минут. Так просто не делается. В результате круг общения неизбежно сжимается до тех, с кем видишься только по делу. Времени не хватает даже на самых близких людей. За весь 1992 год, наверное, всего раза три успел выбраться к родителям, и каждый раз уже под утро и смертельно уставший.
Особенно тяжело все происходившее переживала мама. Она – историк, доктор наук, специалист по внешней политике России на Балканах XVIII – начала XIX века. Ей было четырнадцать лет, когда к деду, Павлу Петровичу Бажову, пришла всесоюзная слава. С тех пор всю жизнь жила в обстановке эмоционального комфорта. Не было серьезных проблем и с детьми. На родительских собраниях в моей школе мама была всего несколько раз в жизни и, как правило, слышала в основном приятные вещи. И вдруг – лавина неприятия, ненависти! В конце 1991 года ее сына костерят в огромных, бесконечных и безнадежных очередях. Стоя в очереди за хлебом, она, к своему изумлению, слышит рассказы о том, что сами-то Гайдары как сыр в масле катаются и в очередях-то, небось, не простаивают. А тут еще вдруг выясняется, что и привычный мир друзей, которые десятилетиями бывали у нее дома, разделился на тех, кто поддержал реформы сына, и тех, кто их категорически не принимает. И все это неожиданно, резко, без всякой подготовки… Понимая это, пытаюсь выкроить свободную минуту хоть позвонить, успокоить.
…Работая с народными депутатами, я часто вспоминал фразу Томаса Джефферсона, одного из отцов американской демократии. Приведу ее целиком, она стоит того: "Исполнительная власть правительства – не единственная и даже не главная моя головная боль, тирания законодателей в настоящем и, наверное, еще на долгие годы – вот главная и самая страшная опасность. Тирания исполнительной власти придет тоже, но в период, более отдаленный от нас".
Это было сказано- в 1789 году при становлении демократии в Америке. Эта закономерность верна и для периода становления нашей, отечественной демократии.
Разумеется, среди народных депутатов было немало достойных людей, к которым навсегда сохраню глубочайшее уважение, – Борис Золотухин, Михаил Молоствов, Сергей Юшенков, Сергей Ковалев, Олег Басилашвили, Георгий Задонский и многие, многие другие. К сожалению, отнюдь не они настойчиво добиваются встреч, толкутся в приемной. Чаще всего там те, кто пробивает какую-нибудь коммерческую сделку и явно обслуживает интересы нахрапистого проходимца, жаждущего то ли экспортной квоты, то ли льготного кредита, а может быть, предлагающего какую-нибудь финансовую аферу. Приходится принимать, отказывать; все это, конечно же, отношений не улучшает.
Самая энергичная, мощная моя поддержка в Верховном Совете – Петр Филиппов, председатель подкомитета по приватизации. Он из Питера, мы знакомы давно, года с 1986-го. Одна из колоритнейших личностей российской политики последнего десятилетия. Экономист, юрист, журналист, предприниматель. Человек с неуемной, кипучей энергией, в свое время немало сделал, чтобы мобилизовать меня и моих питерских коллег к активному участию в политике. Летом 1989 года мы вместе с ним, Чубайсом, Васильевым и еще десятком экономистов провели вместе неделю на Ладоге, плавали на его двух яхточках, обсуждали экономические и политические перспективы. Петр – трибун, прирожденный публичный политик, в 1990-м был выбран в народные депутаты России. К осени 1991-го – один из самых авторитетных членов Верховного Совета, автор важнейших экономических законопроектов.
Сразу после формирования правительства он заехал ко мне договориться о взаимодействии в законотворческой деятельности. Решительно поддержав нашу программу, он в конце 1991 – начале 1992 года полностью, без остатка вложил весь свой парламентский авторитет в нашу поддержку. Методично, громко, просто объяснял законодателям суть того, что мы делаем, доказывал, почему это необходимо, почему других решений не существует. Но парламентское большинство терпеть не может менторов, объясняющих, к тому же, неприятные, непопулярные вещи. Если осенью 1991 года поддержки Филиппова было достаточно для того, чтобы провести почти любой экономический законопроект, то к концу весны 1992-го стало ясно – его влияние на принимаемые решения свелось к нулю. Больше того, его поддержка – достаточное основание, чтобы законопроект был провален.
Большинство парламентариев обожает задавать вопросы членам правительства. Во-первых, в отличие от законотворчества, это одно из самых интеллектуально необременительных занятий. Один дурак, как известно, может задать столько вопросов, что сто мудрецов не ответят. Во-вторых, это позволяет наглядно продемонстрировать избирателям, как их избранник заботится об их интересах. Особенно в 1991-1993 годах, когда парламентские дебаты в принудительном порядке транслировались на всю страну. Возникавшая по ходу обсуждения того или иного вопроса идея – а не вызвать ли нам сюда кого;то из членов правительства для разбирательства – практически всегда принималась на ура. Приспособиться к этому очень трудно. Такие вызовы на ковер происходят, как правило, внезапно, в то время, когда у тебя совершенно другие важные планы. Причем вопрос, вдруг возбудивший страстный интерес, может быть самым неожиданным и, на твой взгляд, скажем, отнюдь не самым важным для работы правительства на сегодняшний день." Помнится, второе или третье мое выступление в условиях наступающего экономического коллапса в конце 1991 года было посвящено животрепещущему вопросу о выполнении правительством решений Съезда народных депутатов об экономических санкциях против Грузии в связи с грузино-осетинским конфликтом. Только входил в это время в курс дел, плохо знал детали. Лишь в машине, по дороге в парламент, успел просмотреть подготовленный материал. Словом, на мой взгляд, выступил крайне неудачно. Позже, с опытом, понял – лучше настоять на переносе обсуждаемой темы, и, если уж идешь в Верховный Совет, обязательно надо выкроить хотя бы полчаса, чтобы спокойно собраться с мыслями, подготовиться. Поначалу, когда появлялся в Верховном Совете, депутаты стремились увеличить время ответов на их вопросы до максимума. Но потом сообразили: если задаешь вопрос на темы, связанные с экономикой, желательно хоть что-то понимать в предмете, о котором спрашиваешь. Иначе неизбежно перед всей страной, перед своими же избирателями будешь выглядеть полным идиотом. Конечно, от моей гиперюношеской памяти к этому времени остались жалкие крохи, но в общем, если ты постоянно "варишься" в экономике, суть того, что стоит за той или иной проблемой или цифрой, держать в голове не так уж трудно.
