Егор Гайдар - ДНИ ПОРАЖЕНИЙ И ПОБЕД
Вторая группа – это те, кто до того работали в республиканском правительстве Силаева: министр связи Владимир Булгак, министр транспорта Виталий Ефимов и председатель "Росхлебопродукта" Леонид Чешинский.
Третья – те, кто пришли из бывших союзных министерств: министр торговли и материальных ресурсов, возглавлявший последним союзный Госснаб, Станислав Анисимов, министр путей сообщения Геннадий Фадеев, первый заместитель министра экономики и финансов, чуть позже министр финансов Василий Барчук.
И наконец, четвертая – группа министров, пришедшая из политики, из бывших депутатов Верховного Совета: Геннадий Бурбулис, Элла Памфилова и Николай Федоров.
Вопрос состоял в том, смогут ли эти люди, такие разные, наладить взаимодействие, работать слаженно, как команда. Тем более, что некоторые из них не имели ни малейшего опыта работы в бюрократическом аппарате. Может быть, самый яркий пример в этом плане – министр внешнеэкономических связей Петр Олегович Авен. Интеллигентный парень,хорошо разбирающийся в экономике, знаток русской литературы и поэзии, выпускник элитной второй математической школы, затем экономического факультета МГУ. До назначения в правительство работал во Всесоюзном институте системных исследований, затем – в Международном институте прикладного системного анализа. Один из организаторов международных конференций, давших возможность познакомиться, а иногда и подружиться будущим реформаторам Восточной Европы и государств СНГ. Никогда не работал чиновником, ничем, кроме своего письменного стола, не заведовал.
Надо признать, что Авен оказался неважным организатором. Ему мешало не только отсутствие опыта, но и нервы, частые перемены настроения. Все это делало его крайне уязвимым, а место главы одного из ведущих министерств было соблазнительным, с весны 1992 года многие его добивались. Вопрос о замене Авена Борис Николаевич Ельцин обсуждал со мной регулярно. Основной аргумент был один и тот же: "Ну, Егор Тимурович, он, может, и хороший специалист, но вы же видите – не министр". Все это так, однако отнюдь не только товарищеские чувства заставляли меня каждый раз защищать Петра Олеговича и категорически выступать против его отставки. Для меня все его недостатки перекрывал тот фундаментальный факт, что он прекрасно понимал общий замысел преобразований и мне не надо было контролировать его действия по подготовке к введению конвертируемого рубля. Он мог что-то недотянуть, что-то недоделать, но в целом, я был в этом убежден, стратегическая линия будет выдержана. Как мне кажется, я не ошибся. Сегодня я твердо знаю, что никто из руководителей российских министерств не сделал для введения конвертируемости рубля больше, чем Петр Авен. А ведь этот вопрос был одним из ключевых в экономической политике.
В некотором смысле зеркальной противоположностью Авену был министр финансов Василий Васильевич Барчук. Опытнейший чиновник, прошедший путь от районного налогового инспектора в Хабаровском крае до министра финансов, прекрасно знающий свое дело, умеющий четко организовать работу министерства. Думаю, никто лучше него не справился бы с немыслимо сложной задачей консолидации союзного и российского бюджетов, изменением всей структуры финансирования. Поручая ему кошелек России, был твердо уверен: он сделает все возможное для того, чтобы деньги из этого кошелька не разбазарили. И вместе с тем, он довольно долго не мог понять и принять истину, понятную каждому финансисту, выросшему в условиях работающего рынка: что централизованные внебюджетные кредиты Центрального банка оказывают точно такое же разрушительное воздействие на экономику, как и прямое кредитование дефицита бюджета. А это значит, что по одному из важнейших общеэкономических направлений на точность решений министерства финансов я не мог твердо полагаться. И потому макроэкономическая сторона работы Минфина требовала от меня постоянного внимания и контроля, хотя на это не всегда хватало времени.
Как мне кажется, в нашем правительстве только два человека по-настоящему сочетали в себе мощную административную хватку и глубокое понимание сути необходимых в их сфере деятельности преобразований. Это – Анатолий Борисович Чубайс и министр связи Владимир Борисович Булгак. У Булгака, оставшегося работать с нами после силаевского правительства, было уникальное сочетание административной четкости в организации работы подведомственной системы с полным отсутствием стремления сохранить ее в неизменной, жестко управляемой, администрируемой форме. Это тот случай, когда сутью работы отраслевого министерства на деле стало проведение рыночно ориентированных преобразований в большой и важнейшей отрасли. Было такое ощущение, что он на лету схватывает те новые проблемы, с которыми сталкивается его министерство в радикально изменившейся ситуации, и неслучайно, что именно связь стала той отраслью, которая одной из первых и в крупных масштабах начала получать реальные иностранные инвестиции, что именно здесь удалось добиться практического воплощения в жизнь крупномасштабных высокоэффективных окупаемых проектов с участием иностранного капитала. Еще несколько лет тому назад невозможность дозвониться до Москвы из-за границы была важнейшим препятствием на пути развития любой децентрализованной системы внешней торговли. Сейчас эта проблема ушла в прошлое, как будто ее никогда и не было.
Что касается Чубайса, то только он из всех пришедших из науки обладал таким же сочетанием административной эффективности с точным пониманием сути задач по реформированию экономики,которые стоят перед ним.
Ну, а я сам? Конечно, организация работы правительства отнюдь не была для меня простой задачей. Ни в малой мере не переоценивал ни свой административный опыт (никогда не доводилось управлять коллективом больше чем сто человек), ни административные таланты. Главную угрозу для себя видел в текучке, в бездне входящих и исходящих документов, в обязательном протоколе, от которого невозможно уклониться. Если дать себя увлечь всем этим,то очень легко стать каучуковым штемпелем, просто санкционирующим вырабатываемые аппаратом решения, утратить контроль за развитием событий, видение главных проблем и перспектив. Именно поэтому для меня так важно было, чтобы на ключевых направлениях экономической политики находились люди, которым полностью мог доверять.
С самого начала было очевидно: если не овладеем аппаратом, не заставим его энергично работать над проведением экономических реформ – наше правительство обречено. Так же, как и наши предшественники, просто не сможем перейти от слов и программ к делу. До этого уговаривал 1еннадия Меликьяна, в то время – заведующего отделом союзного правительства, впоследствии министра труда, согласиться возглавить аппарат. Он не решился.
Вообще, надо помнить, желающих в это время прийти работать в правительство было мало. Многие из тех, кого тогда приглашал, звал, уговаривал, под разными предлогами уклонялись, отказывались. Характерен первый анекдот про наше правительство. Звучал он так: новое правительство как картошка: либо зимой съедят, либо весной посадят. Это потом, к концу весны – лету 1992 года, когда стало ясно – самое трудное уже позади, голода не будет, прилавки наполняются, рынок заработал, люди, отказывавшиеся ранее идти в правительство, с удовольствием приняли приглашение в нем работать. Но все это потом. Тогда же, осенью, найти человека, которому доверяешь и знаешь, что он может справиться с очень тяжелым делом, было непросто.
Решил назначить руководителем аппарата правительства Алексея Головкова, одного из активных участников рабочей группы в Архангельском, старого знакомого по ЦЭМИ, в этот период одного из ближайших сотрудников Геннадия Бурбулиса. Конечно, был понятен риск такого неожиданного хода. У Алексея практически не было опыта работы в бюрократических структурах. Сумеет ли он справиться с аппаратом, заставить его работать так, как нужно? Когда пришел с этой кандидатурой к президенту, приглашенный им Виктор Ильюшин заявил,что ничего хорошего об Алексее Головкове сказать не может. Я мягко заметил, что это мне с ним работать и мне нужен именно такой человек, чтобы аппарат не занимался черт-те чем, а готовил необходимые нормативные документы. Президент вздохнул,но согласился, подписал постановление. Я не был слишком удивлен, когда выяснилось, что постановление затерялось где-то в аппарате, Пришлось еще и еще, все более настойчиво возвращаться к этому вопросу, используя сам факт постоянной пропажи постановлений за подписью президента как свидетельство невозможности работать с аппаратом, не взяв его под контроль. Наконец постановление все-таки вышло. Однако любые попытки контроля вызывали яростное сопротивление, постоянно возникали идеи полной интеграции аппарата в структуры администрации президента, на меня все более настойчиво нажимали с требованием убрать Головкова. Все это лишний раз убеждало, что речь идет о действительно ключевой позиции.
