Герд Кёнен - Между страхом и восхищением: «Российский комплекс» в сознании немцев, 1900-1945
Беседы и договоренности
В сентябре 1915 г. Кескюла, наконец, напрямую встретился и побеседовал с Лениным. Цель этих переговоров состояла в получении «сведений об условиях, на которых российские революционеры в случае победы революции были бы готовы заключить с нами мир». Ленин от имени своего воображаемого революционного правительства обещал реализовать «предложение о мире без оглядки на Францию», если Германия откажется от аннексий и контрибуций в отношении России — что, добавил Кескюла как эстонец (с учетом защищаемого Лениным права нерусских народов на самоопределение), никоим образом не должно было бы исключить «отделения от России национальных государств, которые могли бы сыграть роль буферных». Ленин также заявил об отказе от всех российских претензий к Турции и о намерении вторгнуться в Индию (это искаженная передача ленинских слов о том, что российская революция неизбежно вызовет восстания в Британской империи, и прежде всего в Индии, которые революция будет активно поддерживать){239}.
Программа Ленина казалась, по крайней мере во внешнеполитическом отношении, вполне совместимой с германским военным планированием. Мы так и не узнаем, было ли Ленину известно о том, что к бывшему члену его партии Кескюле обращались с вопросами от имени германского правительства, или о том, что он информировал немцев. У него имелись серьезные основания так думать. Да и вокруг Кескюлы, его многочисленных поездок и его жизни на широкую ногу возникало множество недвусмысленных слухов{240}. Но Ленин как будто ничего не хотел знать об этом — и, вероятно, такова была его основная позиция во всех этих вопросах.
Роль связного, кстати, играл молодой эстонский большевик Артур Зифельдт, он был частым гостем в доме Ленина и организовывал контакты с Кескюлой — или vice versa. Отсюда возникла договоренность, выгодная обеим сторонам. Кескюла поставлял деньги, получаемые им от немецких инстанций (вплоть до 1917 г. это составило около четверти миллиона золотых марок{241})[52], либо Зифельдту для партийных групп в Швейцарии, либо секретарю стокгольмской большевистской организации Богровскому (который, надо заметить, часть денег присваивал). Возможно, какие-то средства получали и другие российские социалисты — противники войны. Этими вливаниями финансировалась — помимо партийных типографий и изданий — прежде всего дорогостоящая система курьерской связи с Россией, которая проходила через Финляндию{242}.
Контакты с финскими подпольными группами, которым и так уже основательно помогали германские службы, поддерживали и Кескюла как эстонский социалист, и действовавшие в Скандинавии большевики. В то время финское освободительное движение еще не раскололось на «красных» и «белых». Стокгольмский клуб «Пеликан», где бывал и Альфонс Паке, «основанное в начале войны товарищество финнов, шведов и немцев», действовал как своего рода расчетная (клиринговая) палата*. Благодаря этому Кескюла мог знакомиться с поступавшими из России сообщениями о внутреннем положении и о планировавшихся акциях подпольных революционных групп и передавать их германским инстанциям{243}.
Более важные маршруты связи между германскими властями и группой Ленина пролегали, однако, через Парвуса-Гельфанда,
Во фрагменте из неопубликованного романа Паке «От ноября до ноября» говорится, что стокгольмский клуб «Пеликан» объединял финских борцов за независимость, которые в гражданской войне 1918 г. влились в ядро «белых», с финскими социалистами, позднее принадлежавшими к ядру «красных», а также шведскими «активистами», которые в войне с Россией хотели выступать на стороне Германии, чтобы создать романтическую Северную империю — с включением Финляндии и Прибалтийских стран. Кроме того, в этой среде вращались прибалтийские борцы за независимость, буржуазные или социалистические (как Кескюла), стремившиеся оторвать свои страны от царской империи. Ну и, конечно, немецкие дипломаты, корреспонденты и агенты, работавшие на «разложение» Российской империи. Российская революция, и прежде всего большевистский переворот, привела затем к внезапному распаду этого разнородного объединения (см.: Paquet A. Von November bis November: Ms. Bl. 75 ff.). а также ряд других личностей, которые ничего не знали друг о друге (это тщательно обеспечивалось). Тем не менее бросаются в глаза некоторые совпадения по времени встреч и по их участникам. Так, личная встреча Парвуса с Лениным в сентябре 1915 г. состоялась незадолго до разговора с Кескюлой. Да и Парвус встречал Ленина в обществе Зифельдта, который, весьма вероятно, организовывал встречи и, по крайней мере, прикрывал их. Ленин, увидев своего старого соратника, заметно удивился, но не проявил недовольства и вошел с ним в квартиру. О том, что он после короткого спора отослал «Парвуса с поджатым хвостом», мы узнаем только из относившегося к советским временам отчета Зифельдта, который цитирует Ленина; сам он не присутствовал при этом{244}.
О горячих спорах во время встреч можно узнать из рассказа самого Парвуса — с той оговоркой, что у него в 1918 г., в свою очередь, были серьезные основания для камуфляжа{245}. А с кем Ленин не спорил? Да и без того обоим было ясно, что всякое прямое финансирование и любой открытый контакт принесли бы результат, обратный желаемому. Слишком сильно Парвус был ославлен в западной и российской прессе как «германский агент». И через два месяца после их встречи Ленин уже атаковал «г-на Парвуса» и его «Колокол», этот «орган ренегатства и грязного лакейства»{246}.
Но в октябре 1915 г., сразу после разговора с Лениным в Цюрихе, Парвус совместно с агентом берлинского Генерального штаба, коммерсантом Георгом Скларцем, основал свою копенгагенскую торговую импортно-экспортную контору для торговли с Россией в обход союзнической блокады — при непосредственном сотрудничестве с близким доверенным лицом Ленина и его представителем Яковом Фюрстенбергом-Ганецким, который переехал для этого из Швейцарии в Копенгаген и в качестве управляющего занялся оперативными делами{247}. В октябре 1915 г. солидный копенгагенский нотариус составил учредительный акт об основании «Торгово-экспортной компании A/S». Присутствовали д-р философии Александр Гельфанд, проживающий в Копенгагене, директор Георг Скларц, проживающий в Берлине, а также коммерсант Яков Фюрстенберг, проживающий в Копенгагене. На учредительский капитал подписались Гельфанд и Скларц — каждый по 40 000 крон; оба господина обязались продать каждый акций на сумму 10 000 крон из своей доли «в случае, если господин Фюрстенберг пожелает приобрести эти акции». Наблюдательный совет фирмы состоял из Гельфанда, Скларца и Фюрстенберга. Первый выступал в качестве председателя, последний — как управляющий.
Через широкомасштабные и крайне прибыльные трансакции этой торговой конторы, — а не посредством прямого перевода денег из секретного фонда германского имперского правительства, — видимо, и осуществлялась основная часть конспиративных связей и финансирования ленинцев вплоть до захвата ими власти в октябре-ноябре 1917 года.
6. Стокгольмские закулисные игры
Осенью 1916 г. Альфонс Паке, уже 35-летний, прибыл в Стокгольм в качестве корреспондента «Франкфуртер цайтунг». В те годы это был «важнейший пост для подслушивания и наблюдения за всем, что касается положения в России»{248}. В фельетоне, написанном в конце 1917 г., он назвал свою тамошнюю работу — на фоне революционных потрясений в Российской империи — деятельностью, имеющей мировое значение. 150 млн. читателей во всей Центральной Европе каждый день ждали его сообщений и корреспонденции. Паке писал про себя, что он, без сомнения, «поставщик новостей из России самый надежный… Как правило, и самый оперативный, хотя я и работаю как филолог». Ежедневно он прочитывал десять российских газет, и у него не хватало духа выбрасывать их, ибо «в этих мрачных кипах бумаги, в этих пергаментах» сохранялась «судьба колоссальной страны», перед которой он — «со всеми своими знаниями, интуицией и горестями» — стоял как перед матовым стеклом.
Время от времени его приглашал на завтрак посол, чтобы прощупать, не появились ли новые контакты. Но тщетно: «У меня ничего нет». Он сознательно держится подальше от болтунов, похвалявшихся своими выдуманными заданиями, и от авторов слухов, изобретавших «маленькие сенсации вроде мятежей и восстаний». А тот, кому всего этого мало, пусть потерпит «до того момента, пока мне не вздумается пригласить в свою провонявшую гуталином каморку посланцев, уполномоченных на тайные контакты»{249}.
В этих словах слышалось тихое торжество, они намекали на те тайные встречи, которые состоялись незадолго до того, в декабре 1917 г., в его стокгольмской квартире. Там представители пришедшего к власти большевистского режима — Вацлав Воровский и Карл Радек — впервые вели переговоры с уполномоченным германского правительства Куртом Рицлером о процедуре заключения перемирия.
