НИКОЛАЙ ЯКОВЛЕВ - 1 АВГУСТА 1914
В прекрасные дни мая, задыхаясь от отвратительной вони меленита и дешевого табака, многие впервые взяли в рот папиросу на фронте, юноши в хаки вели толпы солдат в сплошную черную стену разрывов. Вытягивая мальчишечьи шеи, они что-то кричали, наверное очень воинственное, слова не были слышны в грохоте и визге снарядов. Роты и батальоны безвозвратно исчезали в кромешном мраке смертоносной стены.
Для глаза грамотною военного этот наивный героизм был сущей нелепицей. Сердца профессионалов закрыты эмоциям, их обескураживал не ужас происходившего, а понимание бессмыслицы массового избиения недостаточно обученного личного состава. Генерал А.Л. Брусилов, 8-я армия которого находилась южнее 3-й, во избежание окружения был вынужден отдать приказ на отход. Горлицкий прорыв заставил его оставить Карпаты.
Он пока не видел возможности остановить отступление перед лицом технически превосходящего врага, больше того, «за год войны обученная, регулярная армия исчезла; ее заменила армия, состоявшая из неучей. Только высокие боевые качества начальствующего персонала, личное самопожертвование и пример начальников могли заставить такие войска сражаться и жертвовать собой во имя любви к Родине и славы ее. Более чем в каких-либо других войсках в данном случае можно было сказать: «Каков поп, таков и приход». Впрочем в тех жутких контратаках среди солдатских гимнастерок мелькали черные фигуры — полковые батюшки, подоткнув рясы, в грубых сапогах шли с воинами, ободряя робких простым евангельским cловом и поведением, достойным сану, молнии взрывов отражались в тусклой позолоте поднятых над головами крестов. Они навсегда остались там, на полях Галиции, не разлучившись c паствой.
Ставка и командование фронтом приказывали ни в коем случае не отрываться от противника. В результате 15 дней по нашим войскам молотила тяжелая артиллерия. Неповоротливое русское командование, вместо того чтобы приказать отскочить от Горлице и планомерно занять подготовленный рубеж, стремилось подпирать трещавший и выгибавшийся фронт. Подкрепления давались по частям по мере подхода и расходовались в бессчетных контратаках. Даже не было сделано попытки нанести удары по флангам группировки Макензена, таранившей русский фронт.
При абсолютном превосходстве врага в тяжелой артиллерии и жесточайшем снарядном голоде у русских последствия было нетрудно предвидеть. Хотя и устилая путь трупами, немцы ползли на Восток. 3 июня оставлен Перемышль, 22 июня – Львов. Русские армии откатывались к границам России. Галиция эвакуирована за два месяца. Техническое превосходство врага подавляло. В разгар этого горестного сражения в русских войсках обнаружилась постыдная нехватка всего – винтовок, чтобы вооружить пополнение, сапог, чтобы обуть солдат.
Поражения оскорбили и ожесточили армию, виновников не надо было разыскивать, их имена были на устах — придворная камарилья, старший генералитет, оказавшиеся неспособными обеспечить войска. Благостная бездарность высшего командования била в глаза. Оставшиеся в живых рядовые и офицеры-фронтовики знали, что они до конца и даже больше исполнили свой долг. Людендорф сквозь зубы признал: «Фронтальное оттеснение русских в Галиции, как оно бы ни было для них чувствительно, не имело решающего значения для войны… К тому же при этих фронтальных боях наши потери являлись немаловажными», точнее, тяжелыми. Младшие офицеры и солдаты, отражая атаки, все чаще использовали воронки от германских снарядов, особенно тяжелых. Они группами укрывались в них и частым огнем нередко отбивали наседавшего врага. В тяжелых боях на кровавых полях Галиции в русских войсках родился групповой боевой порядок, пришедший на Западный фронт спустя почти два с половиной года, к концу 1917 года, в сражении при Камбре.
В эти тяжкие дни среди тех, кто готовился встать в ряды действующей армии, все же оставалось немало молодежи, восторженно готовой отдать свою жизнь в схватках с врагом. Советский генерал-лейтенант М.Н. Герасимов (в Великую Отечественную – командарм) свои неоконченные мемуары «Пробуждение» начал с Года 1915, весной которого он на всю жизнь одел военный мундир. В шестьдесят с лишним лет боевой генерал восстановил на страницах книги первые месяцы военной службы в крепости Новогеоргиевск, где пробыл с полгода, его роту готовили стать артиллеристами.
Хотя «солдатский вестник» приносил жуткие слухи с фронта, молодые солдаты были полны боевого задора, прилежно изучая положенное им. «Сегодня, — писал М.Н. Герасимов в дневнике 30 мая, – мы, облаченные в черные штаны и такие же мундиры с красными кантами и с начищенными до блеска артиллерийскими пуговицами, в черных фуражках, высокая тулья которых тоже была оторочена красным кантом, принимали присягу. Лакированные козырьки фуражек придавали нам строгий и внушительный вид… Принятие присяги было обставлено и выполнено очень торжественно. Слова клятвы священник читал проникновенно, отлично пел хор, красиво стояли офицеры, держа фуражки перед собой на согнутой левой руке. В общем получалось, что принятие присяги не пустая формальность, а очень трогательный обряд. После принятия присяги священник произнес небольшое, но прочувствованное слово, обращенное к «защитникам нашей великой Родины, христолюбивому воинству».»
Марш «под звуки большого, хорошо слаженного оркестра» перед «бородатым стариком-генералом, стоявшим в окружении блестящей свиты» – комендантом крепости, генералом от кавалерии НЛ. Бобырем. Герасимов с товарищами взбудоражены: «солдатский вестник» передает — надвигается гроза на Варшаву и крепость. Немцы идут. Молодые солдаты видят, как с утра до темноты десятки вражеских самолетов ведут усиленную разведку крепости, иногда сбрасывают бомбы. «Огонь крепостных орудий не в состоянии не только поразить их, но и просто отогнать, хотя все небо усеяно белыми облачками от разрывов снарядов». Видимо, вблизи крепости орудуют и шпионы. Отправившись по делам в местечко неподалеку, молодые люди поспешили в лавчонку гостеприимного хозяина, у которого красавица дочь. Лавка закрыта, окна забиты. Старик полицейский сумрачно прогоняет их. Приятель Герасимова: «Шпионы, ясное дело.
Хорошо еще, что мы не втюрились. Вот вам и Берточка. Суламифь с Соломоном – он посмотрел на меня».
Слухи, слухи, слухи разбивают недавние иллюзии еще до встречи с врагом. Говорят, что «начальник обороны южного отдела крепости генерал-майор Кренке перешел к немцам, унося с собой массу сведений о крепости, планы, чертежи и прочее. Вот вам и высший офицер русской армии! А сколько еще немцев сидит у нас в армии!» Все не так. Начальник инженеров крепости полковник Короткевич с группой офицеров выехал на автомобиле осматривать передовые укрепления .Они напоролись на наступавшую немецкою роту. Короткевич убит, погиб еще офицер, двое ранены, один попал в плен. Как молния по гарнизону слух — инженеры «изменили». Что до генерал-майора А.К. Кренке, то он отошел из крепости вместе с войсками. Но у почти стотысячного гарнизона Новогеоргиевска подорвано доверие к высшему командованию.
Подорвано стихийно в солдатской массе и по знанию фактов среди начальствующего состава действующей армии. Как заметил А.А. Брусилов в своих «Воспоминаниях» о событиях 1915 года: «Повторяю: я славы не искал, но проливая тогда солдатскую кровь во имя Родины, теперь я имею право желать, чтобы хотя бы история достойно оценила моих самоотверженных героев – солдат и офицеров. В память погибших воинов я пишу эти строки, а не для прославления своего имени. Мир праху дорогих усопших боевых товарищей! Мне было обидно за мою дорогую армию… Конечно, эти записки увидят свет, когда я уже сойду с арены, до славы земной мне будет весьма мало дело, но скрывать свои переживания от будущей России не считаю себя в праве ввиду того, что карьеризм, личные интересы, зависть, интриги загубили общее русское дело. Да не будет так в будущем!» Тягостные известия кругами расходились по необъятной стране. Вести из Галиции были вдвойне, втройне обидны: ведь именно здесь в 1914 году побеждал русский солдат. 11 июня 1915 года французский посол Палеолог записывает: «В течение последних нескольких дней Москва волновалась, серьезные беспорядки возникли вчера и продолжаются сегодня. Движение приняло такие размеры, что пришлось прибегнуть к вооруженной силе. На знаменитой Красной площади, видевшей столько исторических сцен, толпа бранила царских особ, требуя пострижения императрицы в монахини, отречения императора, повешения Распутина и пр.».
Описанное послом в Москве повторялось так или иначе во всех городах и городках России. Происходившее тогда очевидцам запомнилось на всю жизнь. Спустя сорок лет, советский генерал-лейтенант НЛ. Соколов-Соколенок писал о настроениях во Владимире: «В домах и на улицах города все более открыто и безбоязненно обсуждались причины неудач на фронте, и чаще всего говорящие связывали их с бездарностью руководства царских генералов, .не щадили несостоятельность и самой царской семьи. Людям было непонятно, как могло случиться, что считавшийся лучшим в мире суворовский русский солдат оказался вдруг без патронов, а передовая русская артиллерия — без снарядов».
