Мартин ван Кревельд - Расцвет и упадок государства
В обстоятельствах того времени использование интриг, огня и меча для создания жизнеспособного Папского государства было неизбежным. Вселенская церковь была сохранена, поскольку ее глава был избавлен от господства мирских владык. Однако последующие Папы испытывали затруднения в том, чтобы сочетать свою роль наместника Христа с ролью мирского правителя[173]; по прошествии времени их влияние на международные дела стало соответствовать размеру территории, которой они правили, и вооруженным силам, которыми они располагали. Это означало, что с середины XVII в. Папское государство имело очень небольшое значение за пределами Италии. Как однажды спросил Сталин: «А сколько дивизий у папы?» Что касается местных церковных организаций, независимо от того, были они реформированы или нет, так или иначе они стали подчиняться государственным властям. Лишившись независимой власти, они вынуждены были выживать под властью государства, с которым они часто вступали в тесный союз. Даже если духовенство и их институты все еще противопоставляли себя государству, как это порой случалось, они неизбежно делали это в пределах своего государства или путем бегства в другое государство, где они искали убежища. Времена, когда они обладали собственными политическими образованиями, ушли в прошлое.
Борьба против Империи
В то время, как короли побеждали в борьбе против церкви, Священная Римская империя тоже отступала перед их натиском. Ее позиция была ослаблена в борьбе за инвеституру; с конца XI в. до начала XIV в. едва ли был хотя бы один император, который не был бы отлучен от церкви в какой-то момент своего правления. Тем временем баланс военной власти менялся. В битве при Бувине (1214) Филипп II Август Французский отразил предпринятую императором Оттоном IV последнюю серьезную попытку вернуть время назад, в эпоху Карла Великого. Затем, после смерти императора Конрада IV в 1254 г., последовало длительное междуцарствие, в течение которого трон был свободен. К тому времени, когда Рудольф I Габсбург взошел на престол в 1273 г., это привело к крушению какой бы то ни было реальной власти империи за пределами большой Германии. Именно в этот период короли Арагона, Венгрии и Богемии, воспользовавшись тем, что претенденты на трон сражались друг с другом, приняли императорскую державу и так называемую закрытую корону в качестве символов своей власти.
Даже та «помощь», которую Священная Римская империя иногда получала от папства в борьбе с монархами, могла обернуться ответным огнем. Так, Бонифаций VIII в рамках своей кампании длиною в жизнь, которую он вел против Филиппа IV, попытался заинтересовать Альберта I Габсбурга во французском троне. Хотя его предложение было вежливо отклонено, папа продолжал настаивать на том, что французский король подчиняется императору[174]. Один юрист среди советников Филиппа ответил на это, введя в употребление высказывание rex in regno suo im-perator est (король является императором в своем королевстве). Co временем это высказывание получило широкое хождение не только во Франции, но и в других странах[175].
Вместе с тем, эта фраза сама по себе отражала высший статус империи во всех делах, которые, выходя за пределы отдельных королевств, влияли на весь христианский мир. Какой бы туманной ни была ее реальная власть, империя как наследник Рима в сознании людей оставалась вполне живой; так было не только в Центральной Европе, но и в Италии, где люди отчаянно искали способ противопоставить что-то власти церкви. Всего лишь десять лет спустя после того, как Бонифаций выпустил Unam Sanctam, Данте Алигьери (1265―1321) опубликовал De monarchia[176]. Задуманная автором как его прозаический magnum opus[177], эта работа была направлена против коренных причин бесконечных войн, сотрясавших полуостров. Данте начинает с объяснения, что мирское правительство установлено Богом для того, чтобы контролировать людей, которые являются видом животных, обладающих волей. Далее он утверждает, что поскольку королевства не могут не вступать друг с другом в конфликты, необходима верховная светская власть, которая могла бы их рассудить; что вселенская монархия в действительности принадлежит римлянам и никому другому; и что верховный монарх должен быть равным папе, но никоим образом не подчинен ему.
Менее заинтересованными в римских делах, но еще более решительными в защите империи были два близких современника Данте, Марсилий Падуанский (1280―1343) и Уильям Оккам (1285― 1349). Первый был францисканским монахом, проведшим большую часть жизни в Париже. В те годы папство яростно осуждало францисканцев за то, что они настаивали на бедности Христа и требовали, чтобы церковь следовала Ему в этом. Возможно, для того, чтобы защитить свой орден, Марсилий пошел на службу к Людовику Баварскому, когда тот пытался завоевать себе императорский трон. Шедевром Марсилия был трактат Defensor Pacts, в котором он доказывал, что император, а не папа, в первую очередь отвечает перед Богом за поддержание мира между людьми. Положение папы проистекает лишь из того, что он является епископом имперской столицы. Его миссия носит исключительно духовный характер, а это означает, что церковь не должна ни иметь собственности, ни пользоваться особыми привилегиями и льготами.
Трактат, написанный на латыни, но позже переведенный на французский, был прочитан папой Климентом V, который нашел в нем не менее 224 ересей и объявил его автора «зверем из преисподней». Это не помешало Оккаму, такому же францисканцу, как и Марсилий, и советнику Людовика, написать в своем трактате Dialogus, что император «превыше всех людей и господствует безраздельно». «Как бы много свобод ни пожаловал император французскому и другим королям, все же королевство Франция и другие не могут быть полностью отделены от империи, поскольку тогда империя была бы уничтожена»[178]. Далее в этом же труде Оккам, используя тот тип казуистики, с помощью которой он завоевал себе прозвище «непобедимый учитель», заявил, что все короли являются подданными императора, хотя последний в своей мудрости не постановил этого явно в виде указа.
На протяжении этого периода император номинально сохранял положение главы феодальной иерархии. Поскольку он получил свою власть непосредственно от Бога, его права были непреложны, а его указы теоретически были действительны во всем христианском мире. Как «римлянин» он стоял над всеми народами и имел право быть их судьей; повсеместно его имя продолжали упоминать в мессах. Когда бы император ни встречался с другим правителем, именно он имел первенство, что часто приводило к дипломатическим инцидентам. Например, король Карл VI Французский, которого посетил император, должен был каким-то образом защитить себя от опасности, потому что гость мог сесть на королевский трон, не спросив сначала разрешения[179]. Напротив, император во время визита к королю с большой вероятностью мог быть встречен заявлением, что он не имеет никакого превосходства. В качестве доказательства перед лицом императора могли взмахнуть мечом, как произошло с императором Сигиз-мундом (1433―1437), когда тот прибыл в Англию; или же ему могли дать черную лошадь вместо белой, являвшейся символом сюзеренитета. С окончанием Средних веков эти ссоры не прекратились. Еще в 1677 г. в Неймегене французский и английский послы продемонстрировали традиционные комплексы неполноценности своих господ, настаивая на том, чтобы представители императора не имели первенства перед ними[180].
Положение императора все-таки имело некоторое практическое значение. В конце концов, он был единственным, кто мог делать королей; как однажды пошутил император Максимилиан (1493 ― 1519), он действительно был «королем королей», поскольку все, кто теоретически находился под его властью, хотели бы стать королями (и бывали горько разочарованы, когда их запрос был отклонен, как это случилось с герцогом Карлом Смелым Бургундским в 1472 г.). Более того, в разное время в разных местах часто возникала необходимость в действиях, которые мог осуществлять только император. Так, Людовик Баварский присвоил себе право давать разрешение на брак за пределами дозволенной степени кровного родства, вместе со всем, что из этого следовало при разделе наследства и т.д.[181]; в Шотландии вплоть до правления Якова III (1460―1488) только император имел право назначать публичных нотариусов. Наконец, вплоть до 1356 г., когда короли Богемии, Польши и Венгрии ввели это правило в отношении себя, «оскорбление величества» (luse majestu) могло быть совершено только против императора. Таким образом, строго говоря, из всех смертных только император символизировал собой иной, высший закон по сравнению с тем, по которому разрешались тяжбы между людьми.
