Анатолий Иванов - Вечный зов (Том 2)
- Многие только, что на сплотке, кашлять начали, - сказал Мазаев. - Старик их целый день в воде держит. А сам как железный, зараза... Одна лошадь ногу сломала. Пристрелить пришлось.
- Эти как... марафонцы, которые подрались?
- Работают, как звери.
- Людей на сплотке менять надо...
- Да меняем.
Когда совсем стемнело, Савчук, поужинав, взял мыло и полотенце, пошел к Громотухе. Всюду на отлогом галечном берегу громоздились кучи бревен, длинные готовые связки плотов лежали на воде, привязанные канатами к большим валунам или вкопанным в землю бревенчатым сваям. Савчук зашел на один из таких плотов, разделся. Здесь, на реке, было свежо, тянул ветерок, относил комаров, и они почти не беспокоили. Вдыхая с жадностью холодный запах мокрой древесины, Савчук прыгнул в теплую, усыпанную звездами воду. Здесь было неглубоко, всего по грудь, течение слабое, дно песчаное. Савчук вымыл голову, с наслаждением поплавал, разбрызгивая руками звезды, вылез на плот, натянул брюки и рубаху, закурил.
За его спиной горели редкие огни костров, слышались нечастые голоса, раздавался иногда смех. Все это доносилось реже и реже, люди, утомленные долгим и нелегким рабочим днем, укладывались в палатках, в землянках, а то и просто у дымокуров.
Неожиданно сзади послышались всхлипы оседавших в воду бревен. Савчук обернулся - кто-то шел к нему по плоту. Через секунду-другую он различил, что это Вера Инютина.
- Ой, ноги чуть не поломала! Там еще бревна не связаны. Извините... Я не знала, что это вы здесь. Думала, из девчонок кто.
Савчуку эта девица не нравилась, ему были всегда неприятны ее какие-то уж слишком угодливые глаза при встречах, и он не понимал, зачем Нечаев взял ее к себе в секретарши. Заходя в приемную, он вежливо здоровался и, отмечая, как вспыхивают приветливо ее длинные глаза, тут же отворачивался. Несмотря на приветливость, глаза ее казались ему неискренними. А вот сейчас, кажется, и голос, и слова.
- Сюда вообще не следует ходить купаться, - сказал Савчук. - Не положено.
- Кем это? - спросила Вера. - Вы же ходите... Тут вода чистая.
Она проговорила это приглушенно и, кажется, чуть с улыбкой. На этот раз в ее голосе Савчук уловил откровенное желание разрушить грань официальности.
- Тут везде вода чистая.
И Савчук встал.
- Вы простите... Ей-богу, я думала, что тут... Я уйду. Купайтесь.
- Я уже выкупался, - ответил он и пошел на берег.
Минут через двадцать, когда Вера с мокрыми волосами шла от берега по протоптанной в лесной траве дорожке, из-за толстого ствола метнулась к ней расплывчатая тень, кто-то железной хваткой защемил ей и голову, и шею. Она не успела крикнуть, только охнула, чей-то горячий рот поймал ее губы, начал жевать их, а другой, свободной рукой нырнул под расстегнутую кофточку, больно сжал холодную от воды грудь. Вера пыталась вывернуться, зарычала, принялась рвать волосы насильника, а потом, догадавшись, кто это, затихла и даже, когда тот оторвался от ее губ, сказала:
- Ну что же ты, Аникей? Еще целуй, а то у меня кровь застыла.
Елизаров, однако, отпустил ее, сел на корточки под сосну.
- Дурак ты, - зло сказала Вера, застегивая кофточку. - Что пугаешь? Захотел потискаться - сказал бы. Сама б пришла.
Вера постелила полотенце на землю и села рядом с Елизаровым, натягивая юбку на коленки.
- Я, Верка, Нинуху свою из-за тебя выгнал, - сказал он тоскливо. - Айда за меня.
- Не будет этого.
- Тогда... вот те крест, Верка, силой тебя подомну как-нибудь. Нарушу твою невинность драгоценную.
- И этого не будет, - спокойно сказала Вера. - Тогда ведь тюрьма, фронт. А ты этого боишься. Трус ты. Вон цыкнул на тебя Савчук, и ты остался тут, вкалываешь. Трудненько? - усмехнулась она.
- А зачем мне на рожон с этим пустяком лезть? Я вот хочу на желдорогу перейти работать. Устроюсь кем-нибудь - кладовщиком или где по механизации. Я ж тракторист все же. А из-за такого пустяка он, Савчук-то, еще и озлиться может.
- А у вас-то что, в милиции? Сняли броню, что ли?
- Ну, у нас... - неопределенно махнул рукой Елизаров.
Вера, поняв, что у Елизарова по службе какие-то неприятности, опять усмехнулась. Он заметил это, схватил железными пальцами ее за плечо, тряхнул.
- Ты! Не скалься. Все рыбачишь, где поглубже? Ишь, на плот приперлась. Дура! Да разве он клюнет?
- Вывел, а! - И Вера хохотнула. - Зад отрастил, а мозги совсем ссохлись. Я и не знала, что он тут.
- Ничего, понимаем. Алейников сорвался, директор завода из секретаршей но шее дал... Грубо работала, должно. На передний план все титьки выставляешь. А они у тебя склизкие.
Вера вскочила, губы ее дернулись. В темноте ее глаза сверкали, брызгали искрами.
- Т-ты... мешок с навозом! Какие бы ни были, да не для тебя! - И она торопливо сделала шаг назад, будто боялась, что Елизаров опять кинется на нее. А он действительно встал.
- Слушай... Инюткина, как этот старый хрыч тебя зовет... - прохрипел Елизаров. Стоя на месте, он протянул длинные руки, схватил Веру, стоящую теперь столбом, и притянул близко к своему лицу.
- Отпусти сейчас же! - вскрикнула она сдавленно. - Я закричу!
- А я что, не понимаю, что закричишь? - усмехнулся ей в лицо Елизаров. Потому я тебя силком брать не буду. Сама ты подстелишься под меня. Добровольно. Запомни.
- Жди, как же!
- Подожду, я терпеливый. - И он оттолкнул ее от себя. - Никого ты, рыбачка, не поймаешь. Крючки у тебя не те. Я только для тебя...
Он повернулся и пошел, раскачивая в темноте огрузлым задом. А она стояла, взбешенная, ее просто колотило от ярости, но глядела, как он уходит, молча, а чтобы не закричать, острыми зубами кусала край полотенца.
* * * *
- Нет, не-ет! Подождите меня! - пронзительно закричала тогда, после разговора с Савчуком, Наташа, всполошив все заводоуправление, напугав Нечаева. Федор Федорович торопливо вышел из кабинета, но ее там уже не было, каблуки ее скатывались вниз по лестнице - будто пулемет строчил. И тут же, как одиночный выстрел, хлопнула входная дверь.
Наташа летела к проходной, никого не видя на своем пути, волосы ее развевались, по щекам текли слезы, и встречные шарахались от нее в стороны. Оттолкнув ошалевшего охранника, она выскочила на улицу.
- Вертайся назад, язви тебя! - кричал седоусый стрелок из военизированной охраны завода. В правой руке у него был выхваченный из кобуры наган, на помощь ему спешили еще два охранника, сдергивая с плеча винтовки. - Ты што ж, сдурела? Пропуск, говорю, а ты толкать... А кабы стрельнул? Хорошо, в лицо тебя знаю... Ну, давай пропуск али вертайся!
Если бы все это видел посторонний, ему бы показалось, что у заводской проходной поймали опасного злоумышленника. Но охранники действовали просто согласно инструкции.
- Иди, Наташа, - сказал и Савчук. - Потом мы с тобой подробно поговорим. А сейчас мы очень спешим.
- Ну хоть два слова! Это... он? Да? Он?
- Да, это твой отец.
- Как он... Господи! Как он выглядит? Скажите!
- Как! Нормально...
Так же никого не видя, шла Наташа назад. Она вошла в кабинет директора, захлопнула за собой обитую черной клеенкой дверь и прижалась к ней спиной.
- Что такое?! - встал ей навстречу директор.
- Папа, папа! Он... Савчук говорит, что он в Наркомате работает. Я говорила, говорила, что он не виновен! - бессвязно выкрикивала Наташа, давясь слезами, потом качнулась к Нечаеву и уткнулась ему в плечо.
Не сразу Федор Федорович понял, в чем дело, а когда понял, усадил свою секретаршу за длинный "совещательный" стол, вытер ей, как девчонке, щеки своим носовым платком.
- Вот и хорошо, Наташа, - сказал он. - Давай-ка чаю попьем, а? Я сейчас сам заварю. Видишь, мы живем все-таки по законам справедливости... Где у тебя заварка-то?
Говоря это, Федор Федорович вышел в приемную, оставив дверь в кабинет открытой, включил там электроплитку, на которой Наташа всегда грела для Федора Федоровича чай, полез в шкаф, ища заварку.
- Сейчас мы почаевничаем. Прекрасно, все прекрасно, Наташенька. Дочка-то как твоя, Леночка, а?
Потом они пили чай, директор завода подробно и потому неумело расспрашивал о ее житье-бытье, хотя все прекрасно знал и без этого, о ее муже Семене, даже о бабке Акулине, у которой жила Наташа.
- А знаешь... А хочешь, мы отзовем твоего мужа с фронта? - неожиданно предложил Нечаев.
- Как? - удивилась Наташа, даже обрадовалась.
- Ну... это не трудно. Наш завод военный, нужны специалисты. Я напишу, мне пойдут навстречу.
Наташа молчала долго, глядя в остывающую чашку. Она вспомнила, как Семен год назад уходил на фронт. В мозгу зазвучали вдруг отчетливо его слова, когда они лежали на горячем песке речного острова: "Ты подумай сама вот о чем... Дед мой, Михаил Лукич, кто был? Люди помнят... Может, кто и забыл бы, да сын его Макар живой еще... И отец мой, сама видишь, какой. Подумай - и поймешь, почему я должен идти. Мама поняла, она заплакала, но сказала: "Иди, надо, сынок..." Вспомнила и куличка, бежавшего у самой воды по мокрой полоске песка от настигающей его тени от облака. И как Семен следил за ним. Еще вспомнила, как он уезжал на фронт, как медленно уползал поезд, обвешанный гроздьями людей, а за последним вагоном бежал он, Семен, а она, Наташа, смотрела на него и радостно думала, что он не догонит вагона, поезд уйдет без него, а он останется, и они вернутся домой, и все будет как прежде. Но Семен догнал вагон, к нему протянулись руки, ухватили его, затащили в черный проем вагонных дверей...
