Василий Татищев - От Батыя до Ивана Грозного: история Российская во всей ее полноте
При Москве после отбития гетмана воеводы, вступив в Белый город, так поляков в Китае и Кремле заключили, что никому выйти было невозможно, и чрез то учинился им великий голод. И хотя они всех жителей, которые им ненадобны были, ограбив, из города выбили, также боярам и знатным людям жен и детей выслать велели, того ради те просили воевод, чтоб оных приняли в свое защищение, потому воеводы, приняв их с честью, велели проводить в их вотчины, а прочим давали волю, кто куда хочет. Однако ж и с тем всем так учинилось, что всех лошадей, собак и кошек поели, напоследок побитых людей ели. Воеводы, зная такую скудость, надеялись, что поляки скоро сдадутся. Но уведав, что до последнего помереть хотят, сожалея бояр, невинно заключенных, рассудили силу против них употребить. И октября 22, приступив с лестницами кругом, Китай взяли и поляков многих побили. Остальные же поляки и русские изменники ушли в Кремль и заперлись. Но видя себя в крайнем изнеможении, в тот же день прислали просить, чтоб воеводы их приняли и жизни не лишили, а особенно просили, чтоб их не отдавали в полк Трубецкого казакам. Пожарский, не дав об этом знать Трубецкому, приступил к городу к Каменному мосту, где сначала бояре вышли со всеми русскими, которых никто узнать уже не мог, пока кто сам о своем имени не говорил. И хотя поляки тогда ж хотели выходить и город отдать, но казаки, придя со всем их войском, хотели с Пожарским биться, из-за чего принуждены были отступить. 23 дня бояре положили между собою на том, что поляков разделить пополам, а в городе что есть у поляков казенное отобрать и положить в казну, после чего послали к полякам в Кремль четырех человек из воевод обоих полков. И приняв у них казенное сокровище, которое еще цело находилось, и оружие всякое написав на росписи, и поляков выведши, разделили: полковник Будина со всеми знатнейшими шляхтою и всем полком к князю Пожарскому, и оный их всех, разведя по станам, сохранил и разослал по городам под караулы; а полковник Струс со своим полком достался в полк Трубецкого, и оных казаки всех побили. А Сапега прежде взятия от великой печали, видя такое несчастье, умер. И после принятия города вошли бояре и воеводы в пустой оный город с великими слезами и положили для совета съезжаться в дом государев, очистив некоторые покои. А после того очищали и починивали в Москве улицы и дома, поскольку войти было от смрада невозможно. Вскоре после вступления в Москву казаки просили у воевод жалованья, но воеводы им объявили, что казны никакой ныне нет и платить нечего, а ожидали бы оного по исправе; к тому ж хотят учинить смету, сколько они городов пограбили и казны государственной насильно взяли. За что они, осердясь, хотели бояр и воевод побить. Но дворяне, уведав о том, никакого зла учинить не допустили, и едва уже до бою не дошло. После чего бояре и все люди в согласие пришли, что ни королевича, ни вора за государя не принимать и государство всем единодушно до последней капли крови своей защищать. И в том все присягали и во все города о том писали, прося от всех вспоможения.
Король Сигизмунд после такого продолжения и неправедных домогательствах, пребывая сам в смятении мыслей своих, взяв королеву и королевича Владислава, пошел в Вильню, где ее оставив с сыном, пришел к Смоленску. И когда он с войском из Смоленска пошел, тогда упала в воротах железная редка, которую долгое время поднять не могли. И принужден был выйти из города в другие ворота, что ему тогда за злое предвещание многие почитали, как то и действительно явилось, что ему в Москву дорогу заперли, и принужден был со стыдом и великим убытком назад воротиться. Ибо войдя в русские города, уповал везде принятым быть с честью, но везде явились ему неприятели, и вместо хлеба да соли встречали с порохом и свинцом. Крестьяне по лесам и по деревням людей его, где могли, побивали, и для того в полках его явилась во всем нужда. Не доходя до Вязьмы, встретил его Хоткевич с разбитым войском и сказал, что Москва от русских жестоко осажена, и уже не надеется, чтоб он застал. Потому король из Вязьмы послал в Москву проведать князя Федора Енгалычева с грамотою в Москву, ежели еще не взята. И оного воеводы взяли на третий день после взятия, о приходе королевском уведали и немедленно город к осаде укреплять стали. А в города послали грамоты, чтоб как возможно наискорее запасы по возможности везли. Потому из многих городов отправили и навезли с довольством. А также и жители, которые разошлись, стали собираться. Только в Казани дьяк Шульгин во всем отказал и едва посланных не побил. Между тем король, уведав, что русские Москву взяли и поляков, почитай, всех побили, зло разгневавшись, обещался, взяв бояр и воевод, бывших при том, всех побить. И тотчас из Вязьмы пошел к Погорелому городищу, где тогда был князь Юрий Шеховский с малым числом людей и недостатком припасов. Король же, жестоко несколько раз к оному бездельному и только тыном огороженному месту приступая, не учинив ничего, потеряв более людей, нежели оный городок стоит, пошел с великою злобою к Волоку. Но одумавшись, желая коварством обмануть, от Волока послал к Москве с войском молодого Жолкевского да изменника князя Даниила Мезецкого, который был в послах с Голицыным, и дьяка Ивана Грамотина, велел им бояр и воевод уговаривать. Которые, придя неожиданно к Москве, за городом стали людей хватать. Воеводы же, уведав, тотчас вышли против них с войском, и хотя они прислали сказать, что имеют от короля грамоту и от королевича, но воеводы, видя, что оные многолюдством не для договоров, но для возмущения казаков пришли, сказали им, чтоб прочь шли. И видя, что оные к бою готовиться стали, думая, что русских мало, того ради бояре велели еще войскам выступить и, вступив с ними в бой, почитай, всех побили и полон побрали. С русской же стороны сначала взяли они в полон смоленчанина Ивана Философова, которого спрашивали, какое намерение имеют о королевиче. И оный им сказал, что ни один человек его на царстве иметь не хочет, потому что король учиненные договоры нарушил. Жолкевский, воротясь к королю с малым числом людей, обстоятельно донес. Сие возобновило снова в короле злобу, и велел к Волоку всею силою приступать, где был воевода Иван Коромышев и о защищении города весьма не радел. Что видя, казачий атаман Иван Епанчин снял правление обороной на себя с товарищем своим Маркою Нелюбом. При котором король, на приступах немало людей потеряв и ничего не сделав, пошел назад в Польшу с великою поспешностию и пагубою для людей своих, ибо в пути от стуж и голода многие у него померли и от крестьян побиты; и так от 35 000, которые с ним и Хоткевичем были, едва 8000 возвратилось ли. Бояре, слыша об отходе королевском, писали о том во все города, объявляя, что они все согласились единодушно Российское государство оборонять, а к городу Архангельскому окольничему Артемию Васильевичу Измайлову, чтоб пришедших на помощь от англичан немецкие войска, заплатив надлежащее, отпустил обратно.
Тогда же Заруцкий, придя, к Переславлю Рязанскому приступал, но воевода Михаил Бутурлин, выйдя из города, его разбил. От которого он уйдя, взял из Михайлова Марину с сыном, ушел на украину и там многие места попустошил.
Бояре же и воеводы, видя от поляков и воров безопасность немалую, однако ж опасаясь между собою разногласий, что в безглавном правительстве между равными легко произойти могло, а особенно что главнейший между ними князь Мстиславский от тяжкого в Москве заключения был весьма слаб, стали думать о выборе государя. И некоторые предлагали, чтоб тотчас государя выбирать обретающимися в Москве людьми, представляя, что войска, почитай, из всех городов при Москве, и другие никто спорить не могут. Другие, рассуждая, что в Москве только одно войско под властью их воевод, которые без рассмотрения всех нужных обстоятельств легко могут к представлению воевод своих склониться и за них стоять, чрез что удобно злобе и несогласию снова подастся причина. А наиболее что воеводы, ходя с войсками самовольно, были один другому прежде противными, один другого вотчины разорял и родню его побивал, что легко забыто быть не может. К тому же Новгород, Псков, Казань и другие, а также многие духовные особы и палатные люди жили по разным местам. Ежели их не призвать, то поставят себе за обиду, из чего не лучшее следствие, как выбор Шуйского, явиться может. И потому согласились созвать со всего государства. И о том послали во все города указы, чтоб немедленно духовные власти, шляхетство и знатное купечество собирались, а к Артемию Васильевичу Измайлову, чтоб пришедших на помощь англичан от города обратно с благодарением отпустил и, что надлежит, им заплатил. Потому многие стали съезжаться, из Новгорода приехал наместник князь Иван Никитич Одоевский с некоторыми людьми.
В Швеции король так долго с отпуском брата своего тянул, но получив от Делагарди письмо, что Пожарский с войском к Москве идет, и хотя чрез письма от них уверение получено, но когда они поляков выбьют, то окончательно о королевиче запамятуют, и видимая Швеции польза вдруг угаснет. Потому король тотчас писал к Делагарди, что отправит брата своего Карла Филиппа немедленно. Однако ж и того изза ведущейся тогда датскою войны и других обстоятельств не учинил, а особенно потому, что мать оного, поскольку младенца 12-летнего, отпустить не хотела. А между тем Понтус Делагарди отправил от себя в Москву объявить, якобы королевич по предписанным ему договорам склонился и идет к Новгороду, а он в защищение Российского государства с войском идти готов, куда повелят.
