Трафальгар. Люди, сражение, шторм (ЛП) - Клейтон Тим
После полудня младшие кэптены [26] прибыли на борт флагмана, Генри Шевалье разливал охлажденное вино. Капитан «Марса» Джордж Дафф немедленно сделал вывод: "Он самый любезный из всех адмиралов, с которыми мне приходилось служить". Джон Кук с «Беллерофона» всегда стремился служить под началом Нельсона, и, должно быть, наслаждался своим присутствием в этой компании. Фримантл определенно был в таком же настроении: "Я, как и другие юниоры, не проводил более приятного дня, чем этот. Я оставался с ним до восьми часов вечера — он не позволял мне отбыть ранее. Он настаивал, чтобы я посещал его в любое время без всяких церемоний и обедал с ним так часто, как я найду это удобным".
Нельсон был также доволен:
Прием, который я встретил по прибытии на флот, породил самые приятные ощущения в моей жизни. Прибывшие на борт приветствовать мое возвращение офицеры в своем энтузиазме забыли мой ранг главнокомандующего. Когда эмоции улеглись, я представил им разработанный мною заранее план атаки противника. К моему удовольствию, план был не просто одобрен в целом, но и правильно осознан и понят.
Эмма ценила живой, приподнятый язык, и ей он писал:
Когда я представил им план Удар Нельсона, мои слова подействовали как электрическое потрясение. Некоторые офицеры были тронуты до слез. Все одобряли — он нов, он неповторим, он прост! Все, от старшего адмирала до последнего капитана, повторяли: "Неприятелю конец, если только мы его настигнем! Ваша светлость, Вы окружены друзьями, которых Вы вдохновляете своим доверием". Некоторые из них, возможно, иуды, но большинство, без сомнения, довольно находиться под моим командованием.
Большинство капитанов принялись окрашивать борта своих кораблей «а-ля Нельсон» по примеру «Виктори» — черный корпус с темно-желтыми полосами между орудийными портами. Фримантл 1-го октября докладывал: "Мы все невероятно заняты зачисткой и подготовкой под покраску бортов в том стиле, в котором окрашен корпус «Виктори»". Штурман «Принца» Андерсон также отметил этим днем, что "мы собираемся красить корпус". Кодрингтон и Дафф делали то же самое. Дафф писал: "Он такой превосходный и приятный человек, что мы все стремимся предупреждать его желания и распоряжения".
Кодрингтон, как и другие амбициозные капитаны, стремился к славе и отличиям. Унаследованный им от предшественников экипаж был собран большей частью с двух других кораблей, причем их бывшие командиры старались избавиться от худших людей, но Кодрингтон упорно и настойчиво тренировал его, добиваясь слаженности действий. "С моими способностями в поддержании дисциплины на борту, с упорством и заботливостью Крофта, который является одним из способнейших первых лейтенантов, встречавшихся мне, у меня нет ни малейшего сомнения в том, что вскоре корабль будет в наилучшем состоянии". Фримантл глубоко верил в благотворное влияние нельсоновского флагмана: "Мы и так превосходный флот, но полагаю, что месяца через три будем еще лучше. Энергичность и активность на борту «Виктори» послужат примером для отстающих и умножат их усилия по поддержанию порядка и дисциплины".
Приготовившись было покинуть Кадис во вторник первого октября, Вильнёв изменил свои планы. Он намеревался воспользоваться утренним ост-зюйд-остом [27] "в моем стремлении выполнить волю императора, не взирая ни на силу противника, ни на состояние большинства кораблей Объединенного флота". Но в этот день восточный ветер был порывистым, с дождевыми шквалами, а установившееся встречное течение затруднило бы прохождение Гибралтарским проливом в Средиземное море. Так, по крайней мере, Вильнёв объяснял министру. Однако на совете высших офицеров, который состоялся утром этого дня, от выхода в море его отговорил адмирал Гравина, который указывал не только на восточный ветер и силу неприятеля под командованием самого Нельсона, но и на преимущества защищавшего их порта, как это уже было в 1797 году.
Пока Вильнёв колебался, ветер ослаб, перешел на западный, затем стих. 2 октября Гравина получил послание от испанского посла в Лиссабоне с предупреждением о намерении Нельсона бомбардировать Кадис. Британский адмирал был доволен утечкой этой информации. Предыдущие бомбардировки не принесли ожидаемого эффекта, а Гравина уже создал флотилию из легких судов, готовых атаковать бомбардирские суда и препятствовать высадке десанта. Гравина относился к Нельсону с должным уважением: так, 2 октября он докладывал испанскому премьер-министру Мануэлю Годою, что британский флот исчез из поля зрения сразу же по прибытии Нельсона, а днем раньше ушли даже корабли передовой эскадры, оставив наблюдателями несколько фрегатов. Гравина считал, что Нельсон собрал их для доведения до своих подчиненных плана предстоящей операции.
Новые инструкции Наполеона были тяжки для испанца. Он родился в Палермо, второй столице (после Неаполя) Королевства Обеих Сицилий. Наполеон же собирался отнять у короля Фердинанда и корону, и территорию. Гравина объяснял Вильнёву, Декре и Годою, что сражаться против собственной страны он не будет. Это не было исключительно его собственной проблемой, так как король Фердинанд приходился братом испанскому королю Карлосу. Годой объяснял Гравине, что, в случае открытия военных действий против Неаполя, Наполеон обещал считать Испанию нейтральной.
Сорокадевятилетний Гравина был старым приятелем Мануэля Годоя. Их обоих считали французскими приспешниками, но они оба, хоть и слабо, пытались отстаивать испанские интересы. Гравина хорошо ладил с Латушем, вместе с которым он пробыл в Бресте с 1799 по 1801 год. В 1802 году он привел испанскую эскадру в Санто-Доминго и произвел впечатление на французов своими действиями. Наполеон высоко оценивал его как адмирала, но считал никуда не годным дипломатом. Долгом Гравины в этой ситуации было сохранение флота или его победа. Его корабли вызывали всеобщее восхищение, но подготовка экипажей была недостаточной. Он обладал обостренным чувством чести, как и большинство морских офицеров того времени, но долгом его было избежать чрезмерных потерь в доверенном ему флоте, который был незаменим и жизненно необходим для будущего Испании. С другой стороны, инструкции Мадрида предписывали ему подчиняться Вильнёву.
Утром 6 октября снова задул ост-зюйд-ост, и Вильнёв, измученный противоречивыми чувствами, казалось, вновь обрел решимость. Он "информировал генерала [28] Гравину, что считает необходимым выйти в море в соответствии с распоряжениями своего правительства и желает получить определенное пополнение провизии, в котором нуждались его корабли; выдал необходимые распоряжения испанским кораблям быть готовыми к выходу одновременно с французами". Гравина ответил, что "считает необходимым перед съемкой с якоря провести военный совет, на котором должны быть услышаны мнения всех командиров обеих наций". Он отдал распоряжение вернуть на свои корабли всех моряков, ранее выделенных для службы на флотилии легких патрульных судов.
Военный совет состоялся 8 октября на борту «Буцентавра». Испанский контр-адмирал Антонио де Эсканьо сообщал, что "от французского командующего нашим генералом было получено очень вежливое письмо, в котором он, начальник штаба и другие высшие офицеры испанского флота приглашались участвовать в совете". По семь высших офицеров от каждого флота подписали документ, содержавший решения данного совета.
Проведя заранее дискуссию в своем кругу, испанские представители согласились с мнением Гравины. С ним были Эсканьо, считавшийся лучшим тактиком морского боя в Испании, а также командующие эскадрами: вице-адмирал Игнасио де Алава, бывший губернатор Манилы, державший свой флаг на только что отремонтированном трехпалубнике «Санта-Анна», и контр-адмирал Балтасар Сиснерос, флагман которого четырехпалубник «Сантисима-Тринидад» был одним из немногих испанских кораблей, отличившихся в битве при Сан-Винсенто в 1797 году. Бригадир Дионисио Алкала Галиано командовал линейным кораблем «Багама»; бригадир Рафаэль Оре был командиром флагманского корабля Гравины «Принц Астурийский»; последним членом делегации был, очевидно, бригадир Энрике Макдоннелл, ирландец, начинавший службу в Ирландском полку и переведенный позже на флот.
