Они принесли крылья в Арктику - Морозов Савва Тимофеевич
Задача труднейшая, что и говорить. Доверил Главсевморпуть ее Шевелеву, ставшему к тому времени заместителем О. Ю. Шмидта, а командовать «Ермаком» поручил Михаилу Яковлевичу Сорокину, капитану весьма пожилого возраста, который уже давно по неписаной «табели о рангах» числился «мужем совета». Любопытные бумаги, связанные с его служебной карьерой, хранились в архиве отдела кадров: служил когда-то Сорокин младшим штурманом на крейсере «Аврора», был в Цусимском бою. Позднее, в 18-м, будучи военным гидрографом, участвовал в знаменитом Ледовом походе Красного Балтфлота, когда революционные моряки спасали корабли от немцев, вторгшихся в Финляндию. В советском торговом флоте М. Я. Сорокин был известен как отменный ледокольщик зимой в Финском заливе, летом — в Арктике.
— В общем, Анатолий Дмитриевич, будет нам, авиаторам, чему поучиться у бывалого морехода, тем более что на корабле у него штаб ледовой разведки, и возглавлять его вам придется — больше некому, — сказал Шевелев Алексееву.
В те дни сдвинулись все привычные ранее сроки навигации. Едва успел «Ермак» открыть после зимы ленинградский порт для иностранных судов, как его уже поставили в Угольную гавань под бункеровку и прием арктического снаряжения. С одного борта раскрывались над бункерами объемистые грейферные ковши, обдавая моряков тучами угольной пыли. К другому подходили баржи с полушубками, валенками, свитерами, ватниками, сгущенным молоком, всевозможными консервами, лимонным и клюквенным экстрактом.
Портовая газета-многотиражка анонсировала предстоящее плавание хлестким заголовком через всю полосу: «Сверхранний рейс». В статье резво живописалось, как в ближайшем будущем двинутся из далекой Арктики к берегам Большой земли освобожденные от ледовых оков корабли, предводительствуемые богатырем «Ермаком».
Михаил Яковлевич заглянул во влажный от типографской краски листок, положенный кем-то на стол в капитанской каюте, и отбросил газету со словами:
— Не хвались, идучи на рать…
Этот поход «Ермака» в Арктику, начатый в середине мая и совпадающий с сорокалетием постройки корабля, — «дедушки ледокольного флота», поразил многих своей стремительностью, молодым напором, которого, по совести сказать, не ожидали уже от обоих «дедов» — и корабля, и его капитана.
Быстро исчезла за кормой Балтика, в тумане промелькнули Лофотенские острова. Поштормовало студеное Баренцево море. И вот уже бункера ледокола пополнялись у причалов Мурманска под незаходящим солнцем.
А еще через несколько дней впереди по курсу ослепительно засверкали белоснежные торосистые поля на подступах к Земле Франца-Иосифа. Впереди ледокола шло в разведку небольшое зверобойное судно «Нерпа». По нескольку раз в день его капитан слал подробные донесения Сорокину. И сообразно с этим прокладывался курс: сначала по 37-му меридиану, потом по 45-му и вот уже по 57-му.
А из бухты Тихой, где провели трудную зиму пароходы «Русанов», «Пролетарий» и «Рошаль», Михаилу Яковлевичу регулярно радировал капитан Артур Карлович Бурке, давний соратник по Арктике.
До бухты Тихой оставались считанные десятки миль, но плотный туман заставил Сорокина на целые сутки лечь в дрейф… Вот показалась наконец бухта с зимующими кораблями и застрявшими рядом айсбергами — огромными ледяными махинами.
— А ну подшуруйте, ребятушки, гоните к двенадцати атмосферам! — слышался озабоченный голос капитана в трубке телефона, соединяющего мостик с машинным отделением.
Кочегары-ермаковцы — народ бывалый. Многому научились они у «деда» своего — стармеха Кузьмы Петровича Малинина, начавшего флотскую службу еще когда был жив строитель корабля адмирал Макаров .
Старались ребята вовсю. И ледокол, взбираясь на льды, тяжестью своего корпуса давил, крошил поля, плотно смерзшиеся за зиму.
Сорокин, обычно неторопливый, на этот раз спешил. Айсберги, придвинувшиеся вплотную к судам еще осенью, теперь вместе с подвижкой подтаявшего морского льда могли навалиться на пароходы. Что останется тогда от корпусов, ведь в сравнении с ледяными горами они не более как пустые жестянки. Ни днем, ни ночью Сорокин не забывал настойчивую просьбу Бурке окалывать корабли побыстрее, днем и ночью поторапливал кочегаров. Вот наконец ледокол стал рядом с пароходами, освобожденными от ледовых оков. Загрохотали лебедки, перегружая уголь из бункеров «Ермака», по шлангам пошла пресная вода в котлы и цистерны.
И вскоре тронулась вся флотилия курсом на юг.
Нелегким оказался для «Ермака» обратный путь. Случалось ему вместе с ведомыми кораблями и дрейфовать среди тесно сплоченных ледяных полей. Случалось и уходить в разведку, временно оставляя караван, а потом по возвращении брать суда один за другим на буксир, тянуть по каналу, пробитому массивным стальным корпусом.
Вот он труд моряков, тяжелый, каторжный, ежечасно сопряженный со смертельным риском!
4 июня караван вышел наконец за кромку льда и Сорокин счел возможным отпустить пароходы в самостоятельное плавание. Доложил об этом в Москву Главсевморпути: первая часть сложного навигационного задания выполнена.
Пока «Ермак», возвратившись в Мурманск, ремонтировался там, принимал новые припасы, пополнял бункеры, летчик Василий Михайлович Махоткин совершил обстоятельную разведку в Карском море. И благодаря точной карте ледовой обстановки, сброшенной на палубу «Ермака», славный корабль смог подойти к Диксону в срок необычно ранний — 1 июля. Это было особо важно по сложившимся там навигационным обстоятельствам: у северной стороны острова зимовали в припае шесть иностранных пароходов, зафрахтованных минувшей осенью и застрявших из-за тяжелого льда. Летчик детально осмотрел с воздуха состояние берегового припая, который начал уже разрушаться под незаходящим летним солнцем, дал рекомендацию, как действовать ледоколу.
Сорокин очень осторожно обкалывал иностранные суда, настойчиво подавал советы капитанам-южанам, как вести себя во льду, как соблюдать кильватерный строй, следуя за ледоколом. Была им оказана и техническая помощь, необходимая после долгой зимовки во льдах. На одном пароходе ермаковцы отремонтировали рулевое устройство, на других привели в порядок жилые и служебные помещения. В ночь на 6 июня «Ермак» провел весь караван из шести «иностранцев» к проливу Югорский Шар. Там они пополнили свои топливные запасы с подошедшего парохода-угольщика и пошли в самостоятельное плавание к Архангельску.
Теперь радовался капитан Сорокин долгожданной встрече со старыми друзьями, которая состоялась наконец в бухте Варнека.
— Приветствую двух Аяксов, — зычно гаркнул Михайл Яковлевич в мегафон, изменив обычной своей сдержанности, когда увидел на мостике приближавшегося теплохода «Волга» знакомые фигуры: худощавого невысокого ростом Марка Ивановича Шевелева и дородного Анатолия Дмитриевича Алексеева.
Мягко светили бронзовые бра в отделанной мореным дубом кают-компании «Ермака». Над навигационными картами и ледовыми сводками, разостланными на обеденном столе поверх потертой бархатной скатерти, склонились и оба авиатора, и седоусый капитан, и штурманы, синоптики, гидрологи экспедиционного штаба.
После освобождения от ледового плена судов, зимовавших в архипелаге Земля Франца-Иосифа и у Диксона, надо было пробиваться дальше на северо-восток: сначала к проливу Вилькицкого, потом в море Лаптевых и, наконец, в высокие широты — к северу от Новосибирских островов.
Эти районы зимовок судов, хоть они и разбросаны по всей Арктике, находились в поле зрения штаба морских операций, что на «Ермаке». И Алексеев, ведающий теперь в этом штабе воздушной разведкой, регулярно получал донесения от своих крылатых гонцов. Поступали сводки о состоянии льда от Матвея Ильича Козлова, давнего друга и соратника. С открытием навигации он начал летать на мощном двухмоторном гидроплане, располагающем запасом горючего на срок более суток. И теперь для полетов Козлова по сути дела Не оставалось недостижимых уголков на обширной арктической акватории.
Приятно Алексееву убеждаться и в том, что молодые летчики стараются проникать как можно дальше, запечатлевать на своих картах и фотоснимках возможно больше.
