Михаил Садовяну - Никоарэ Подкова
- Дела минувшие, батяня Никоарэ.
- А мы уж постараемся, чтоб будущие оказались удачнее, - пробормотал старик.
- Знаешь что, Александру? - проговорил Никоарэ, оборотясь к брату. Помиримся и послушаем, о чем шепчет лес.
До слез взволновали Младыша слова старшего брата. Вспомнилась ему та пора, когда он учился в Баре. Коротали, бывало, вместе вечера в соседнем местечке Беловце; спорили до одурения, защищая истины и философские откровения своих учителей, пока, в конце концов, батяня Никоарэ не скажет весело: "Помиримся и послушаем, о чем шепчет лес".
Как и в ту давнюю пору, он смежил веки, вслушиваясь в тишину ночи. Изредка по лесу разносился какой-то свист. И вдруг, усиливаясь, надвигался громкий шелест, словно вдали шумела вода у мельничного лотка. На мгновенье все замолкало, потом внезапно в глубине леса раздавалось зловещее уханье филина. И снова вокруг каменело безмолвие с неподвижными, широко раскрытыми очами.
Братья настороженно слушали, а в душе у обоих, как во сне, звучал в эти мгновенья тихий, еле слышный напев, песня сказок и воспоминаний, песня многих поколений безвестных людей, чей век увял, как цвет бесплодный, в немом рабстве, чья жизнь была безрадостна, а смерть немилосердна.
В сказках и дойнах, знакомых с детства, открывалась сердцу братьев и душа родного народа.
Вскоре сквозь листву пробились бледные лучи месяца, слегка осветившие дорогу; но завеса облаков то и дело закрывала его светлый серп.
- А что теперь скажет астрономия? - обратился дед к Младышу.
Никоарэ улыбнулся, оторвавшись от воспоминаний.
- Теперь, отче, астрономы станут гадать и рассчитывать, а потом будут ждать у моря погоды.
- А я свои расчеты тут же могу произвести, - ответил старик. - Мы, неучи, приглядываемся к нарисованному на небе кубку. И коль он так вот склонился - стало быть, воды не удержит, прольет. К дождю, выходит.
- Значит, погода не милостива к нам? Что мы станем делать?
- А то же, что и всегда делали. Укроемся под листвяным шатром векового бука и попросим: "Старина батюшка, пусти нас на привал". И он пустит. Дождь пройдет - мы опять в дорогу. Да пока еще соберутся тучи, пока будут они держать совет, бормоча громовыми голосами и подмигивая молниями, - мы доедем.
- Куда, - усмехнулся Александру. - Куда мы доедем в такой глуши?
- Доедем до получеловеков.
- Нынче ты все шутишь, капитан Петря.
- Шучу, ибо вижу веселым и крепким нашего повелителя. Получеловеки, Александру, высокими стенами огорожены, колокольным звоном подморожены. Это монахи монастыря Побраты, государь, - сказал Петря, оборотившись к Никоарэ. - Лиса знает туда путь. Нам заботы нет. Только споет во второй раз петух Иле, а мы уж на месте будем.
- Но до второго раза петух Иле должен спеть в первый раз.
- Так разве твоя милость Александру не знает порядков в лесу? В поле еще день с ночью повстречались, а в лесу будто полночь наступила. Вот придем к роднику, значит, началась долина Серета. Там напоим коней и сами утолим жажду. Тогда-то петух Иле отсчитает время в первый раз. Долго не будем отдыхать на травке. Попасутся кони, и опять сядем в седло.
Беседуя так, они все ехали и ехали, а тучи все мчались друг за другом на север, к месту своего сходбища у высокой горы.
- Гора та называется Делелеу, - пояснил Лиса. - А под облаками, которые там собираются, живет пустынник и молится. Только в зимние вьюги входит он в свою пещеру и дождями, молится за грешников всей земли.
- Хорошо делает, что молится за нас, - заметил дед Петря. - Да молился бы поусерднее за тех, на чьи головы дождем сыплются заботы и невзгоды, кто задыхается от барщины и всяких поборов. Пусть молился бы, чтоб сразили громы небесные не гору Делелеу, а Ясский дворец, где почивает теперь Петру Водэ Хромой. И прежде чем гром сразит Хромого, пусть молнии стрелами своими указывают неправедному владыке то место, где погиб его светлость Ион.
- Когда тучи доплывают до той горы, - продолжал объяснять Алекса Лиса, - они свиваются клубами, а ветер поворачивает вспять. Сперва он неторопко идет в одну сторону, а как натолкнется на преграду, сразу задует крепче, повернув по своему следу.
- Так поспешим, други, - приказал Никоарэ. - Ступай опять вперед, брат Алекса, с дьяком и указывай путь.
- Недолго осталось, государь. Спустимся в долину, а тут и монастырь на краю леса.
Ветер несся теперь с севера; уже доносился глухой шум приближающейся грозы; вдруг настало затишье, и как раз в это мгновенье они заметили в глубине серетской долины купола монастырского храма. Обитель была окружена высокой стеной, точно крепость.
Путники остановились у запертых ворот. Не сходя с коня, Алекса постучал в ворота рукоятью сабли. Дьяк закричал:
- Брат привратник, эй, брат привратник! Подойди, ваше преподобие, к бойнице.
Никто не отвечал. Алекса снова застучал, дьяк принялся неистово кричать. Можно было подумать, что монастырь вымер, если бы не светились огоньки свечей в оконцах башни.
- Кто там, люди добрые? - закричал у бойницы сердитый голос.
- Братья во Христе, приюта просящие, - так же сердито отвечал дед Петря. - Пусти нас, в долгу не останемся.
- А сколько вас? Слышу множество голосов и топот коней.
- Десятеро нас, не более, отец привратник, - мягче ответил старик.
- Господь с вами! Ступайте отсюда и поищите приюта в другом месте. Мы ратников не пускаем!
Алекса внимательно выслушал грозные слова. Движением руки он остановил деда, собиравшегося ответить, и крикнул:
- Послушай, что я скажу тебе, отец привратник.
- Это кто говорит? Уже другой?
- Другой, отец привратник. И спрашиваю я тебя, окаянный монах: как ты смеешь осквернять христову обитель? Господь заповедал призревать скитальцев. Так-то ты соблюдаешь заповеди господни! Ладно, пойдем искать приюта у мирян. Здесь вертеп сатанинский, вельзевулова берлога!
Монах, стоявший у бойницы, помолчал с минуту, охваченный, очевидно, великим изумлением. Дьяк в это время успел высечь огонь и зажечь жгут из сена. Но когда монах просунул в бойницу бородатую голову, чтобы посмотреть да ответить, огонь потух.
- Кто такой говорил? - спросил привратник совсем другим тоном. - Мне как будто знаком сей голос.
- Узнай его и устыдись, Агафангел! Это я, твой дэвиденский побратим. Мы с тобой лет десять тому назад бежали оттуда. А по каким причинам - сам знаешь. Ты тут в монастыре укрылся, и навестил я тебя однажды в Петров день.
- Это ты, Алекса? То-то сладко звучало мне твое проклятие. Как же мне поступить?
- Как подобает, отопри ворота и пусти на отдых его светлость Никоарэ. А мы поспим во дворе.
- Где ж это видано? Для друзей у нас место найдется, побратим Алекса. Мы ваши братья во Христе и следуем учению небесного нашего учителя.
- Оно и видно.
- Прошу у всех прощения, - возопил отец привратник, - и налагаю на себя епитимию: сорок раз прочитать "Отче наш", утром и вечером, и по сорок поклонов отбивать сорок дней.
- Полно тебе каяться, отопри-ка лучше ворота.
- Сей же час.
Только успел преподобный Агафангел отпереть ворота и обнять побратима своего Алексу, закрыв все его лицо своей растрепанной бородой, как загрохотал над лесом гром. Подняв над головой зажженный фонарь, отец привратник сразу приметил, где глава отряда. В эту минуту Никоарэ спешился, и преподобный Агафангел смиренно поклонился ему.
- Пожалуйста, православные, на крыльцо к отцу настоятелю. Сейчас же кликну нашего благочестивого игумена Паисия, чтобы принял вас. Во храме он, у гроба княгини. По воскресеньям мы служим молебны, читаем поминания. Поторопитесь, братья. А я созову иноков - пусть пристроят коней к месту. Добрый христианин, что в телеге сидит, побудет с ними, а потом и он уляжется в келье. Простите меня, ради бога, грешного и недостойного инока Агафангела, да не сказывайте обо мне, ваша светлость отцу настоятелю.
Вскоре вышел архимандрит Паисий и пригласил гостей в свою большую и ярко освещенную приемную.
То был еще молодой монах, бровастый, с проницательными глазами, глядевшими, казалось, из лесной гайдуцкой чащи.
Понравилось Никоарэ, что настоятель начал не с жалоб, а только пытался понять, кто таков сей высокий воин с проседью в черных кудрях: муж, облеченный духом доблести, или же наследник не заслуженного им богатства и славы?
- Добро пожаловать, гости дорогие, - обратился он к Никоарэ. Желаете отдохнуть или закусить? Прикажите.
- Нет, сперва мы выполним не терпящий отлагательства долг свой, сказал Никоарэ.
Паисий поклонился ему, как избранному мужу, - он хорошо разбирался в людях - и повел его в освещенный храм, откуда доносилось пение церковного хора.
Никоарэ остановился под паникадилом и перекрестился, поворачиваясь во все четыре стороны - явное доказательство, что он не язычник. Поминальная служба прекратилась лишь на мгновенье - клирошане отвечали на поклон гостя.
Кто бы это мог быть? Кто он? - раздумывал отец Паисий. Тут Агафангел, пробравшись слева к креслу настоятеля, шепнул ему имя путника. Паисий тотчас шагнул к человеку с царственным обличьем, согнулся перед ним в долгом и низком поклоне, правой рукой касаясь каменной плиты, и пригласил его сесть в "великое кресло". Но на этом месте, отведенном князьям, Никоарэ остановился недолго.
