Роберт Кондратенко - Морская политика России 80-х годов XIX века
Черноморскому флоту было посвящено заседание 4 декабря. Журнал его весьма лаконичен, несмотря на оживленные прения, развернувшиеся в действительности между оппонентами А.А. Попова и самим адмиралом по поводу строительства броненосцев его конструкции[198].
Однако отредактированный А.А. Пещуровым текст журнала сообщает лишь, что комиссия согласилась с положениями записки от 26 апреля и постановлением Особого совещания 21 августа, указав на непременное условие — содержать в Черном море броненосцы «самого сильного типа». Впервые, хотя и очень неопределенно, упоминались транспорты, приспособленные для перевозки десантной бригады с артиллерией и кавалерией.
Сохранившиеся в фондах РГАВМФ замечания И.А. Шестакова, Г.И. Бутакова и А.А. Попова по поводу работы комиссии позволяют представить, насколько упорной была борьба между ними на заседаниях. С обеих сторон раздавалась довольно жесткая критика, не выходившая, впрочем, за рамки отдельных вопросов судостроения и стратегии. Нельзя сказать, что все предложения А.А. Попова отвергались. Так, судя по всему, именно благодаря его инициативе в журналы № 2 и № 5 внесли постановление о соединении Владивостока с Сибирью хорошими путями сообщения.
Впрочем, трудно судить о том, в какой мере эта мысль принадлежит самому адмиралу. Незадолго до начала заседаний он получил письмо от М.И. Кази, с которым был дружен. Выехавший перед тем в Монтрё к больной жене, Кази 4/16 октября 1881 года поделился с ним впечатлениями от брошюры с отзывами семи адмиралов на записку А.А. Пещурова и между прочим заметил, что «только развитием наших военно-морских сил на Тихом океане мы можем влиять нашим флотом на разрешение наших политических задач в Европе, я даже думаю, что мы не можем считать себя утвердившимися на Тихом океане, какие бы мы не сделали там затраты, пока мы не соединим нашего тихоокеанского побережья с Россией железной дорогой через Сибирь. Эта железная дорога, как бы дорого она ни стоила, необходима для возвышения экономического значения Сибири и для нашего политического значения в Европе и на Дальнем Востоке»[199].
В том же письме М.И. Кази, видимо, вслед за Н.М. Чихачевым, которого он, тем не менее, сурово критиковал из-за личной неприязни, говорил о значении крейсеров, близких по характеристикам к броненосцам типа «Италия», утверждая, что «нам без боя уступят проливы, необходимые России для ее культурной жизни, когда увидят нас сильно утвердившимися на Тихом океане» с несколькими такими крейсерами, «способными безнаказанно опустошать богатейшие колонии наших сильнейших врагов — англичан». Конечно, то обстоятельство, что письмо M.И. Кази появилось после прочтения им записки Н.М. Чихачева, не может служить доказательством заимствования и самой идеи. Однако в этом свете по меньшей мере преувеличенным кажется вышедшее из-под его пера в июле 1892 года и спустя несколько месяцев опубликованное утверждение: «Десять, двенадцать лет назад я один твердил о крейсерах в 15 000 тонн водоизмещения»[200].
Выступая в периодической печати, директор Балтийского завода предпочел забыть о подобных предложениях своего недруга, к тому же более трезво оценивавшего возможности крейсерской войны.
Видимо, и комиссия, включая участников Американской экспедиции 1863–1864 годов — С.С. Лесовского А.А. Попова и А.А. Пещурова не рассматривала крейсерство как панацею. Впрочем, состояние источников не позволяет вполне определенно судить об этом. 17 февраля 1882 года А.А.Попов писал Константину Николаевичу: «Вы конечно припомните, что в прошлое время не было ни одного моего доклада Вашему Императорскому Высочеству, успеху которого не противодействовал бы А.А.Пещуров, даже не деликатными способами. В настоящем случае, при таком направлении мыслей А.А. Пещурова, он придумывал в журналах заседаний, такие выражения, которые не связывали бы его действий в будущем; он не ожидал своей смены и конечно не предполагал, что таким путем он развяжет руки И.А. Шестакову»[201].
Однако у нас нет оснований сомневаться, что журналы в целом верно передают содержание высказываний членов комиссии. Об этом свидетельствует отсутствие особых мнений, равно как и каких-либо замечаний по данному поводу в большинстве из сохранившихся писем и воспоминаний адмиралов. Надо полагать, что сколько-нибудь серьезные расхождения выявились лишь при обсуждении типов будущих кораблей. И тот факт, что в журналах настойчиво проводится мысль о необходимости строить мореходные суда, причем главным образом для Балтийского флота, подтверждает готовность обновленного руководства Морским министерством продолжать намеченную А.А. Пещуровым, по его словам, согласно указаниям Константина Николаевича, линию на расширение участия России в мировой политике[202].
Но материалы комиссии показывают также, что поиски компромисса между стремлением радикально решить восточный вопрос, предполагавшим усиление Черноморского флота, и желанием получить в свои руки орудие давления на Англию и отчасти Германию, требовавшим внимания к Балтийскому флоту и крейсерам, а значит и укрепления обороны Владивостока, привело к разрастанию корабельного штата, преимущественно за счет судов Сибирской флотилии, и к необходимости увеличения сверхсметных ассигнований. Видимо, по окончании заседаний комиссии, установившей лишь общее число кораблей каждого класса, канцелярия министерства приступила к разработке детального плана судостроения на предстоящий 20-летний период, завершившейся уже при преемнике А.А. Пещурова.
Глава 7
Первые шаги в подготовке Босфорской операции
В те же декабрьские дни 1881 года были сделаны и первые практические шаги по подготовке Морского ведомства к проведению Босфорской десантной операции. Начало ей положило письмо Д.А. Милютина А.А. Пещурову от 11 декабря 1880 года. Указав на зависимость Турции, сухопутные коммуникации которой были весьма плохими, от водных сообщений, а тем самым и от состояния защищающего их военного флота, министр отмечал: «Все политическое значение империи основывается почти исключительно на прочности ее в проливах». Подчеркнув, что «в настоящее время изучение Босфора, Дарданелл и ближайших к ним прибрежий Черного, Мраморного и Эгейского морей с особенною настоятельностью вызывает совместную деятельность агентов обоих ведомств», Милютин просил рассмотреть вопрос о назначении в Константинополь «особого офицера для совместных работ с агентом Военного министерства и изучения не только морских средств Турецкой империи, но и всех свойств приморской, береговой ее обороны»[203].
К тому времени Морское министерство содержало трех официальных заграничных агентов: вице-адмирала И.Ф. Лихачева в Англии и Франции, вице-адмирала И.А. Шестакова в Италии и Австро-Венгрии и капитана 2 ранга Н.А. Неваховича в Германии, Дании и Голландии. Средств на четвертого агента в министерском бюджете не было. Поэтому 20 декабря А.А. Пещуров предписал главному командиру Черноморского флота и портов, адмиралу М.П. Манганари переслать командиру парохода-станционера «Тамань», капитану 1 ранга А.К. Панферову программу совместного с военным агентом сбора сведений о турецком флоте и береговой обороне.
Однако по сути дела А.К. Панферова снабдили обычной программой, предназначавшейся для командиров кораблей, отправлявшихся в заграничное плавание. Она предусматривала изучение иностранных портов, их фортификационных сооружений, мастерских, доков и складов, военных судов, а также коммерческого судоходства, особенностей местных товарных рынков и тому подобного. Д.А. Милютину сообщили копию программы, которая его, естественно, не удовлетворила. 6 января 1881 года генерал вновь обратился к А.А. Пещурову, подчеркивая, что в связи с произошедшими в последнее время на Балканах политическими переменами меняются и военные планы, «вырастает значение морского десанта», а вместе с тем потребность изучения «пунктов высадки и подступов к Босфору и Константинополю»[204].
Военный агент в Турции, полковник В.Н. Филиппов, уже получил соответствующую инструкцию, и Д.А. Милютин настаивал на такой же ориентации работ представителя Морского ведомства.
Заметим, что письма военного министра позволяют скорректировать вывод, сделанный С.Д. Сказкиным на основе анализа записки от 5 октября 1880 года, будто для Д.А.Милютина захват проливов не только не был обязательным, но и «вообще выбывал из числа практических целей политики»[205].
На наш взгляд, точнее было бы сказать, что генерал понимал необходимость серьезной и достаточно продолжительной подготовки к проведению операции, само начало которой ставилось им в зависимость от стабильности политического положения Турции. Отсюда и его настойчивое желание скоординировать действия непосредственно заинтересованных в данном вопросе ведомств.
