Катриона Келли - Товарищ Павлик: Взлет и падение советского мальчика-героя
12 сентября Карташов допросил торговца лошадьми Владимира Мезюхина из Владимировки, находившейся в нескольких километрах от Герасимова [42], а также двух других свидетелей[97]. Денис Потупчик, со своей стороны, представил письменный документ: «Характеристика 1932 года 12 сентября. Выдана Герасимовским с/советом Тавд. Района Урал. Области на группу кулаков деревни Герасимовки Герасимовского с/совета» [44— 46]. Наконец, следственная группа участвовала в состоявшемся в Герасимовке Съезде бедняков, на котором была принята резолюция, излагавшая историю убийства: Павлик шел правильным путем к строительству социализма и за это подвергался со стороны кулаков многочисленным угрозам, нападениям и в конце концов был ими убит. В резолюции также высказывалось требование расстрелять преступников[98] [58—60].
В деле Н—7825 нет информации о том, каким образом ОГПУ контролировало расследование на местном уровне, видимо, руководство осуществлялось районным начальством лично. Можно предположить, что Титов, или Потупчик, или они оба уехали из Герасимовки в Тавду 9 сентября, прибыли туда в тот же день или на следующее утро, 10 сентября, и связались с сотрудниками ОГПУ, после чего Карташова послали в Герасимовку, куда он прибыл вместе с Титовым и (или) Потупчиком 10 или 11 числа. Вероятно также, что Карташов оказался в Герасимовке случайно: 8 сентября Тавдинский райком партии спустил секретную инструкцию, согласно которой участковые обязывались отчитываться ОГПУ об их руководящей работе по сдаче зерна и предупреждению саботажа. Так что Карташов вполне мог приехать в Герасимовку, чтобы проверить, как выполняется это указание{115}.
Как бы то ни было, Карташов сделал основной упор на идеологическую сторону в работе с подозреваемыми. В своем первом заявлении Татьяна Морозова говорит о конкретных действиях Кулуканова и Силина, утверждая, что она видела, как они заходили друг к другу утром 3 сентября [2]. На допросе у Карташова Татьяна приходит к более общим выводам: «…подозрение падает на указанных гр-н: Морозова Сергея и его жену Аксенью Ильиничну и его внука Морозова Данила Ивановича и также Кулаканову Химу, Кулуканова Арсентия и Силина Арсентия потому, что вся эта кулацкая шайка всегда собралась в месте группой и у них разговоры были о ненависти к сов.-власти, а так же к руководителям проводимых всех издаваемых сов. мероприятий и партией, а мой сын Морозов Павел Трофимович 13 лет пионер который всеми силами боролся запроводимые мероприятия сов. власти и был душевно предан этому делу несмотря нато, что онеще пионер, который непощадно своего родного отца Морозова Трофима Сергеевича [нрзб.: разоблачал?] что Трофим сам работал документами, т.к. служил председателем Герасимовского с/совета и эти документы продавал чуждо-классовому элементу кулачеству спец-переселенцев то этот пионер Павел нанего донес, зачто Трофиму дано 10 лет меры соц. защиты а этот отец жертвы Трофим является Морозову Сергею родным сыном» [3].
Как видно из текста, Карташов плохо знал правила грамматики и пунктуации и не всегда мог совладать с синтаксисом, но усвоил несколько пропагандистских формул: «кулацкая шайка», «за (против) проводимые мероприятия» (имеется в виду главным образом коллективизация), «всеми силами бороться» и, не в последнюю очередь, «доносить» (а не «доказывать» или «докладывать», как говорилось в первых заявлениях деревенских жителей).
Так задачей второго этапа расследования стало разоблачение «кулацкой шайки». Для этой цели с большой тщательностью собирался материал, который бы мог засвидетельствовать ее существование. Тут пригодились не только результаты обыска в доме Кулуканова и отчет Дениса Потупчика, но и ряд свидетельских показаний. Иван Потупчик рассказал Карташову, что Павлик выступал на сельских сходках, разоблачал кулаков и докладывал в сельсовет об укрывательстве зерна. Он также утверждал, что Павлик донес на своего отца местным властям [29]. Следователи стремились расширить круг соучастников — они искали свидетеля, помимо Мезюхина, который бы подтвердил, что Ксению Морозову видели с мальчиками 3 сентября [31, 32]. С другой стороны, именно на этом этапе расследования из круга подозреваемых был исключен Дмитрий Шатраков, который сумел представить алиби [65].
Еще одна важная задача следствия состояла в придании жертвам, и прежде всего Павлу, статуса юных активистов. С этой целью заново опрашивали свидетелей. В первых показаниях Варыгина Павел фигурировал просто как один из «братьев Морозовых». А Карташову Варыгин описал Павла как пионера и активного участника общих собраний, на которых он разоблачал кулаков за то, что они прятали зерно и вещи [14]. Интересна характеристика обоих мальчиков, данная Денисом Потупчиком. В этом документе от 12 сентября Трофим Морозов возведен в ранг вожака целой шайки, изготовлявшей фальшивые документы: «…и у него еще работали Агенты при суде сын Павел обрисовал все подробности на своего отца» [61].Денис Потупчик первым высказал предположение, что Павел подвергался постоянным угрозам со стороны деда, бабки и других за свою разоблачительную деятельность, но продолжал твердо стоять на своем[99] [61об.].
Кульминацией второй фазы следствия стало предъявление семи подозреваемым обвинений по статье 58.8. В эту семерку попали Арсений Силин, Ксения Морозова, Сергей Морозов, Арсений Кулуканов, Хима Кулуканова, Ефрем Шатраков и Данила Морозов (восьмому подозреваемому, Владимиру Мезюхину, обвинение по той же статье было предъявлено 3 октября [55]).
16 сентября началась третья фаза следствия. Районный уполномоченный Быков вел его более профессионально и время от времени прибегал
к помощи одного из своих заместителей Речкалова. В первый день Быков провел длительные и подробные допросы Сергея [105] и Данилы [78] Морозовых. Он также организовал им очную ставку [82]. На этот раз Данила отказался от признания в убийстве, а Сергей продолжал обвинять внука, но подтвердил, что чувствует себя виноватым в смерти Павла и Федора и особенно в том, что не сообщил в милицию раньше о подозрительных заявлениях Данилы. Сергей настаивал на том, что Данила осуществил убийство не в одиночку и был «только исполнитель кулацкого приговора» (последние слова принадлежат, конечно, Быкову, а не Сергею).
Похоже, что к этому моменту Сергей находился в состоянии душевного расстройства. В биографических данных, которые собраны в ордере на арест, составленном 16 сентября, в качестве домочадцев Сергея, очевидно по его собственным показаниям, названы «Аксинья» (Ксения) и «Павел Иванович» Морозов (имелся в виду Данила Иванович Морозов) [135об.]. На допросе 16 сентября и во время очной ставки он путался в объяснениях, кому принадлежали штаны и рубашка, найденные в доме во время обыска 6 числа. Очевидно, что Быков истолковал его поведение как свидетельство вины. В отчете начальству, написанном 17 сентября, он назвал Сергея Морозова главным подозреваемым, но подчеркнул, что убийство совершило «местное кулачество». Оно «обижалось» на постоянные доносы Павлика не только на «родного отца», но и на некоторых оставшихся неназванными местных жителей, хранивших у себя «незарегистрированные ружья». В отчете Быкова также упоминаются в качестве подозреваемых Хима и Арсентий (так! — К.К.) Кулукановы, Арсентий (так! — К.К.) Силин и трое Морозовых, которые, по его словам, «неоднократно в разных сводках проходили как лица, настроенные антисоветски» [149— 151].
В другой части своего расследования Быков сконцентрировал внимание на Даниле Морозове. Младшего Морозова вызвали на допрос 22 сентября, и он сознался, что драка из-за седелки действительно имела место, датировав ее 26 августа. Быков допрашивал Данилу также 1 [86] и 4 октября [87]. 23 сентября ему организовали очную ставку с Арсением Кулукановым [81], а 5 октября — с Ефремом Шатраковым [89]. На этих допросах Данила дал компрометирующий материал на Кулуканова (например, рассказал историю о золоте спецпоселенца и о тридцати рублях).
Работая с Данилой, Быков одновременно собирал материал на «местное кулачество». Так, он дал распоряжение об инвентаризации имущества Сергея Морозова (что и было сделано 17 сентября), вероятно, рассчитывая найти доказательства принадлежности Сергея к кулачеству или обнаружить у него спрятанную чужую кулацкую собственность [56— 57]. Кроме того, Быков внес в протокол обвинение Сергея Морозова в адрес Кулуканова, согласно которому в августе 1932 года тот украл принадлежавшее сельсовету зерно, которое Данила Морозов 11 августа повез в
Тавду продавать. Из записей допросов видно: Быков подстрекал Химу Кулуканову свидетельствовать против мужа. Она призналась, что он укрывал имущество, чтобы избежать конфискации, и имел связь со спецпоселенцами. Хима, кроме того, дала обвинительные показания на своего отца, утверждая, что сказала ему: «Ты всегда грешил с ребятами Морозовыми… а у тебя нашли рубаху в крови», — и что ответом ей было многозначительное молчание [93, 93об.].
