Катриона Келли - Товарищ Павлик: Взлет и падение советского мальчика-героя
Если в доме Сергея Морозова искали окровавленную одежду, то обыск у Арсения Кулуканова преследовал другую цель: найти собственность, утаенную от конфискации во время раскулачивания. 12 сентября 1932 года Титов, в сопровождении осодмильца Карпа Юдова и Иосифа Прокоповича, пришел к Кулуканову и обнаружил спрятанные у него кузов и оглобли от телеги; колеса же нашли зарытыми в огороде у Силина [47]. Этот факт послужил доказательством злонамеренного сговора между Силиным и Кулукановым. Телега потом еще не раз фигурировала в материалах следствия.
Следователи стремились получить от свидетелей конкретные данные, пригодные для доказательства прямой или опосредованной связи между обвиняемыми и кулаками. Их методы напоминают действия испанских инквизиторов, которые собирали по соседям сведения о семьях, где не ели свинину и не зажигали свет по субботам, чтобы выявить скрытых евреев и мусульман. Точно так же рассказы соседей, подглядевших, как на соседнем огороде зарывают колеса, использовались, чтобы обнаружить уклонистов от праведного принципа общественной собственности.
ОГПУ решало таким способом еще и другую задачу. Оно осуществляло своего рода связь с общественностью, и беседы с населением (а Вы кого считаете кулаком?) зачастую становились самоцелью. Важно было не столько осуществить правосудие, сколько продемонстрировать, что оно осуществляется. Соответственно, обращение к общественному мнению как таковое приобрело основополагающее значение. Сбор сплетен вполне укладывался в эту логику. Сначала они просачивались в протоколы свидетельских показаний случайно, скорее как признак социальной близости обеих сторон и доверительных отношений между официальными лицами низшего звена и осведомителями. Однако на более позднем этапе подключившиеся к делу высокопоставленные сотрудники следственных органов собирали сплетни вполне систематически. Так, оперинспектор Федченко внес в протокол заявление некоего Григория Мацука[89], утверждавшего, что, по словам его жены, кто-то из соседей видел Ксению и Сергея Морозовых вместе 3 сентября в лесу[90] [164]. Федченко зафиксировал также показания другого жителя деревни, что «общественность» Герасимова считает Ефима Шатракова непричастным к убийству и что обвинение Шатракова, по мнению жителей деревни, основано исключительно на его вражде с Павликом Морозовым [162об.]. Резолюция Съезда крестьянской бедноты, перечень кулаков, составленный сельсоветом, и субъективное мнение доверенного лица имели почти одинаковый вес. Образцы всех этих «жанров» использовались в качестве полноценных свидетельств и находили свое место в материалах дела [58— 60, 44— 46, 162об.].
Наконец, не в последнюю очередь сплетни собирали с целью найти сюжетные мотивы, из которых впоследствии сложилось бы впечатляющее повествование о злодействе обвиняемых. Тут любая нелепица вставлялась в строку. Когда Данила Морозов показал на допросе, что Кулуканов украл золото у спецпоселенца, жившего в его доме, к этим словам отнеслись со всей серьезностью [86]. Неудивительно, что менее неправдоподобному утверждению, будто Кулуканов дал Даниле тридцать рублей (огромная сумма для русской деревни начала 1930-х), чтобы он убил Павла и Федора Морозовых [84], легко поверили. И даже нашли подтверждение: по словам Арсения Силина, после убийства Данила купил у него «мануфактуру»[91]. Не меньшую роль сыграли слова, якобы сказанные Данилой Морозовым 3 сентября и дошедшие до следствия через вторые руки [12; см. также 103, 106]: «у Павла было две раны, а у Федора три» — хотя это противоречило результатам судебной экспертизы, согласно которой у Павла было шесть ран, а у Федора четыре [11об.].
От деревенской драки к «кулацкому заговору»
При общей схожести следственных методов и одинаковом понимании своей задачи по выбиванию нужных показаний, работники ОГПУ и милиции тем не менее по-разному использовали собранный материал на следующем этапе разбирательства. Так, участковый Титов с самого начала был убежден, что убийство совершили Данила Морозов и один или несколько из братьев Шатраковых. Титов и его помощники Суворов и Потупчик к «Протоколу подъема трупов» [6] и «Акту осмотра мертвого тела» [10— 11,7] старались присовокупить документы, подтверждающие их версию. С этой целью 6 сентября Титов произвел обыск в доме Морозовых [8] и допросил Анну Степанченко, которая видела, как Ефрем Шатраков и его отец утром 3 сентября работали в поле. Кроме того, Анна Степанченко встретила Ксению Морозову, идущую в лес за ягодами в сопровождении двух односельчан [28]. 7 сентября Титов допросил Сергея [12] и Ксению [19] Морозовых. В тот же день он взял показания у Прохора Варыгина, осодмильца и соседа Морозовых, из которых следовало, что Шатраковы враждовали с Павлом, так как подозревали его в доносительстве. У Шатраковых нелегально хранилось оружие, о чем Павел мог сообщить в милицию [13]. Помощник Титова Иван Потупчик, работая в том же направлении, снял показания с Дмитрия Шатракова, отрицавшего свое участие в преступлении [16], и Данилы Морозова, признавшего свою вину 7 сентября[92] [22].
8 сентября Титов допросил Ефрема Шатракова [24], его мать Ольгу [18] и двух свидетелей, знавших о перемещениях Ефрема: Ивана Пуляшкина [25] и Василия Прокопенко [27]. Пуляшкин первым поведал историю, которая позже станет основой обвинения Данилы. Однажды (дата не упоминается) Павел и Данила принародно и жестоко подрались из-за седелки, части конской упряжи. Между тем Иван Потупчик занимался Антоном Шатраковым, отцом Ефрема [17] — единственная запись допроса Потупчиком Антона Шатракова датируется 8 сентября.
На этой стадии следователей не особенно интересовали идеологические разногласия между Шатраковыми и братьями Морозовыми. Они рассматривали этот конфликт как акт мести «зуб за зуб», вылившийся в убийство Павла и Федора за донос на Шатраковых о нелегальном хранении оружия. Как заявил Дмитрий Шатраков 6 сентября на допросе у Титова, «морозов Повел доказывал что у нас есть скрытое вторье ружо у нас была отобрана 1931 году тисмоноя (тогда. — К.К.) когда отберали ружя в кулаков и в нас тогу и [тою и] отобрали. А дугоя мы спрятали 1932 году 22 июля у нас отобрали другое ружье доказал что у нас ружо ест доказал Морозов Павел и может мой брат Шатраков Ефем длята [из-за того] сердился я незнаю» [26об.].
Не исключено, что Титов сам сочинил эти показания, чтобы выдвинуть обвинение против подозреваемого. Но даже если это и так, интереснее в данном случае то, какой смысл он вкладывает (а вернее, не вкладывает) в слова информанта. Павлик нигде не назван пионером или активистом общественных собраний: он просто «донес» на соседа, нарушившего закон[93]. В протоколах Титова мало упоминаются кулаки (а если упоминаются, то, как правило, опосредованно, как, например, в вышеприведенном заявлении Дмитрия Шатракова: «когда отбирали ружя в кулаков»). Это же замечание справедливо и по отношению к протоколам Ивана Потупчика [см., например, 17, 22]. Из всех заявлений первых дней расследования только одно, сделанное Татьяной Морозовой 6 сентября на допросе у следователя Суворова, содержит утверждение, что Павлик — пионер («но этот сын на сел [наш] 13 лет был пионером [1]). Во всех других вспоминается только о неоднократном доносительстве Павлика.
Картина меняется, когда 11 сентября к следствию подключается Спиридон Карташов, сотрудник районного ОГПУ[94]. Он приехал, вооруженный стопкой официальных анкет допроса (в суматохе первых дней Титов писал протоколы на обратной стороне форм — актов вскрытия тел). 11 сентября Карташов допросил Ивана Потупчика [29], а также школьников Анастасию Сакову [31], Павла Фокина и Пелагею Коваленко[95] [33]. Кроме того, он получил письменное заявление местного селькора о причинах преступления: «Морозовы оказались убиты вскоре после обыско ружья и кулацкого скрытого хлеба и ходко… убили Морозовых те люди у которых искали ружья и хлеба»[96] [40].
12 сентября Карташов допросил торговца лошадьми Владимира Мезюхина из Владимировки, находившейся в нескольких километрах от Герасимова [42], а также двух других свидетелей[97]. Денис Потупчик, со своей стороны, представил письменный документ: «Характеристика 1932 года 12 сентября. Выдана Герасимовским с/советом Тавд. Района Урал. Области на группу кулаков деревни Герасимовки Герасимовского с/совета» [44— 46]. Наконец, следственная группа участвовала в состоявшемся в Герасимовке Съезде бедняков, на котором была принята резолюция, излагавшая историю убийства: Павлик шел правильным путем к строительству социализма и за это подвергался со стороны кулаков многочисленным угрозам, нападениям и в конце концов был ими убит. В резолюции также высказывалось требование расстрелять преступников[98] [58—60].
