Петр Мультатули - Господь да благословит решение мое (Император Николай II во главе действующей армии и заговор генералов)
Николай II решил подчинить генералу Безобразову все гвардейские части, создав, таким образом, элитное подразделение, которое Царь мог бы не только успешно использовать на фронте, но и на которое он смог бы опереться в случае непредвиденных обстоятельств. Николай II лично руководил формированием Особой Гвардейской армии. 9 октября 1915 года Царь писал Императрице Александре Федоровне: "Я уверен, ты помнишь мое давнишнее желание собрать наших гвардейцев в одну группу, как личный резерв. Прошел целый месяц, пока их вылавливали из боевых линий. Безобразов будет поставлен во главе этой группы, которая должна состоять из двух гвардейских корпусов"{211}. Встречи Императора и генерала Безобразова носили регулярный характер, о чем свидетельствует дневник царя. 1915 г. "7 октября, среда. После обеда принял Безобразова и говорил с ним о формировании 2-го Гвардейского корпуса"; "18 ноября. Среда. От 6 до 7 принял Безобразова по делам гвардии"; "27-го ноября. Пятница. Принял Безобразова". 1916г. "28 февраля, воскресенье. В 4 часа принял Безобразова по вопросам гвардии"; "3-го мая. Вторник. После завтрака у меня был Безобразов"{212}
После назначения его командиром гвардейских корпусов, превращенных в "особую" армию, в июне 1916 года генерал Безобразов принял участие в Брусиловском наступлении. Безобразов должен был форсировать реку Стоход и атаковать Ковель с юга. В ходе боев Безобразов взял в плен 20,5 тысяч пленных (в том числе 2-х генералов) и 56 орудий. Однако, полностью выполнить задачу Безобразов не сумел. Все последующие атаки на Ковель, приведшие к большим потерям, которые проводились по приказу Брусилова, закончились неудачей. 14.08. 1916 года Безобразов был снят с командования Николаем II и заменен генералом Гурко, в чьей преданности Царь был совсем не уверен, но которого считал более способным. "Я послал свой приказ бедняге Безобразову, - писал Царь императрице, - т.к. Гурко уже отправился занять его пост. Эта встреча будет для нас не из приятных!"{213} Брусилов, тем не менее, писал о Безобразове, что это "человек честный, твердый, но ума ограниченного и невероятно упрямый". А.А. Керсновский писал об участии Безобразова в Брусиловском наступлении: "Группа Безобразова имела блестящие тактические успехи". В общем, истинный Безобразов совершенно далек от образа "веселого рассказчика и анекдотиста", который был сочинен Лемке и повторен Аврехом. Неудачи под Ковелем, в которых, кстати, командующий фронтом генерал Брусилов не менее виноват, чем командующий "особой" армией генерал Безобразов, никак не затмевают его прежние выдающиеся заслуги перед русским оружием. Но даже если бы генерал Безобразов и оказался бы неудачной кандидатурой, то как быть с самим Алексеевым, Брусиловым, Рузским, Гурко, которые, по общему признанию, были незаурядными полководцами и которых тоже выбирал и назначал Царь? Интересную трактовку личности генерала Безобразова дает Ф. Винберг: "Немного Государь имел таких, всем сердцем и душой его любящих, самоотверженно ему преданных, подданных. Оттого-то Безобразова заблаговременно, до революции, убрали, разорвали его связь с гвардией"{214}.
Другим назначением Царя, вызвавшим всеобщую критику, было назначение генерала А.Н. Куропаткина на должность командующего Северным фронтом. Генерал Куропаткин, проявившей себя не с лучшей стороны во время русско-японской войны, считался в военной среде изгоем. Ему не могли простить Мукдена и Лаояна. Между тем, представления о Куропаткине, как о единственном виновнике поражений и как о полной бездарности, весьма поверхностны и необъективны. Как верно писал генерал М. Свечин: "Имя генерала Куропаткина по окончании русско-японской войны стало одиозным. Его жестоко поносили все и вся. Одна из главных причин проигрыша нами кампании, бесспорно, лежит и на Куропаткине. Я не берусь его защищать. Но долг справедливости заставляет меня, близко знавшего его работу, отметить и многие положительные его качества, так как считать его, как многие писатели его характеризуют, совершенно бездарным кабинетным работником нельзя"{215}.
Генерал Куропаткин был хорошим штабистом, хорошим исполнителем. Его организаторский талант в полной мере проявился в качестве начальника штаба у генерала Скобелева во время русско-турецкой войны 1877-78 гг. Но как самостоятельный стратег он оставлял желать лучшего, главным образом, из-за своей нерешительности. В Куропаткине, по свидетельствам многих, не было "Божьей искры", столь необходимой для полководца. Николай II это понимал. Именно поэтому, принимая решение о назначении Куропаткина главнокомандующим, Царь видел его в качестве подчиненного, а не самостоятельного командующего. "После долгого и всестороннего обсуждения с Алексеевым я решил назначить Куропаткина на место Плеве. Я знаю, что это вызовет много толков и критики, но что же делать, если так мало хороших людей! Я думаю, что с Божьей помощью Куропаткин будет хорошим главнокомандующим.. Он будет непосредственно подчинен Ставке и таким образом не будет иметь такой ответственности, как в Манчжурии!"{216}
Примечательно, что Царь назначает Куропаткина ввиду отсутствия "хороших людей", то есть хороших генералов! Примечательно также, что этому назначению предшествовало долгое обсуждение с Алексеевым. Следует признать, что надежды Императора на то, что Куропаткин окажется "хорошим главнокомандующим", не оправдались, о чем свидетельствовала неудача у Нарочи и опять-таки нерешительность генерала в Брусиловском наступлении. Впрочем, Куропаткин не сильно выделялся из общего числа русских генералов, чья деятельность заставляла желать много лучшего. Николай II был крайне недоволен действиями своих генералов. 14 марта 1916 года он писал Императрице Александре Федоровне: "На фронте дела подвигаются весьма медленно, в некоторых местах у нас тяжелые потери, и многие генералы делают крупные ошибки. Всего хуже то, что у нас мало хороших генералов. Мне кажется, что они забыли за долгий зимний отдых весь опыт, приобретенный ими в прошлом году!"{217} 22 июня 1916 года в другом письме жене всегда сдержанный Царь дает волю чувствам, когда говорит о действиях генералов: "У Барановичей атака развивается медленно по той старой причине, что многие из наших командующих генералов - глупые идиоты, которые даже после двух лет войны не могут научиться первой и наипростейшей азбуке военного искусства"{218}.
Б) Организация деятельности Ставки
В организации работы новой Ставки особенно проявилась роль царя. Первые дни своего пребывания в Ставке Император Николай II оставался в Императорском поезде. "Лесок, в котором стоял наш поезд, - писал он жене, очень уютен, но благодаря дождям там стало сыро, даже в вагонах; поэтому, чтобы быть поближе к моему штабу и жить в доме, я решил, что лучше и проще всего будет переехать в город"{219}.
В дневнике Император записал: "Решил переехать в Могилев на жительство, оно гораздо удобнее во всех отношениях"{220}.
Генерал Спиридович так описывал Могилев к моменту приезда в него Государя: "Могилев - губернский город, раскинулся на высоком берегу Днепра в 734 верстах от Петербурга и в 563 от Москвы. На самом возвышенном его пункте, над рекой, белеет губернаторский дом и здания присутственных мест. Около дома - сад. А невдалеке, над самым откосом, - городской общественный садик, из которого открывается прелестный вид на реку и Заднепровье"{221}. "Здание старое, но вполне удобное, с садиком и очаровательным видом на Днепр и далекую окрестность - положительно Киев в миниатюре", - писал Император жене{222}.
Полковник Генерального штаба В.М. Пронин так описывал царскую Ставку: "На южной окраине Могилева, на высоком и крутом берегу Днепра, откуда открывался прекрасный вид на заднепровские дали, стоял небольшой двухэтажный губернаторский дом. Здесь имел пребывание Государь Император во время своих приездов в Могилев. Почти вплотную к этому дому, или как мы его называли "дворцу", примыкало длинное двухэтажное здание Губернского правления; в нем находилось Управление генерал-квартирмейстера, этого "святая святых" всей русской армии. Перед "дворцом" и Управлением была довольно большая площадка, обнесенная со стороны прилегавшего к ней городского сада и улицы железной решеткой. У парадного входа "дворца", когда Государь был в Ставке, обыкновенно стояли парадные часовые от Георгиевского батальона, составлявшего охрану Ставки. Батальон комплектовался георгиевскими кавалерами - офицерами и солдатами всех строевых и пехотных частей армии, по особому выбору. Это, так сказать, были "храбрейшие из храбрых". В ближайших аллеях сада и на прилегающей к площадке улице несли дежурство чины дворцовой полиции и секретные агенты, которых мы называли "ботаниками". Дабы не обращать на себя внимание, они, внешне сохраняя непринужденный вид, словно прогуливались, останавливались у дерева или цветочной клумбы и как бы внимательно их рассматривали, в то же время зорко следя за всеми прохожими и проезжими. Невдалеке, напротив Управления генерал-квартирмейстера, за садом, в большом здании Окружного суда, помещалось Управление дежурного генерала Ставки, во главе которого стоял генерал Кондзеровский"{223}.
