Нина Соротокина - Трое из навигацкой школы (Гардемарины, вперед - 1)
- Бей не бей, а ареста жди, - отвечала мудрая женщина.
Особенность Устиньи Тихоновны состояла в том, что она видела сны и толковала их преискусно. Ночью смотрит, а днем мозгует, пророчествует, а когда и говорить больше не о чем, ложится на бок, чтоб увидеть, как завтра будут развиваться события. И жизнь уже не кажется такой пресной и однообразной.
Беда только, что сторожиха совсем запуталась, где сон, а где явь. Начнет рассказывать мужу случай трехлетней давности, а потом сама усомнится - было ли, пригрезилось ли? Сторож начал ловить жену на том, что она по событиям дня стала предсказывать сновидения, а то и того пуще, в каждом реальном происшествии улавливала тайный смысл.
Беда небольшая, как говорится, "чем бы дитя ни тешилось... ", но предсказания славной пророчицы касались неизменно "татар", как называла она секретных непрошеных гостей, или кары, ожидающей мужа за сношения с преступниками.
Ладно бы во сне видела проклятые яйца, после которых кто-то "явится", а то придет из курятника, начнет выкладывать яйца на стол и приговаривает: "Это же надо, сколько Пеструшка наработала! Ой, Калистрат Иванович, жди татар. Уж не арестовывать ли тебя, голубь мой заблудший? " "Голубь" кулак-то и приложит...
Во сне Устинья Тихоновна играла на органе - "к смерти", ловила на собаке блох - "к неприятностям", примеряла бекеш на вате с меховым воротником, что предвещало "новое предприятие, результаты которого сомнительны", а чаще всего видела "иву, средь поля растущую". А кто не знает, что ива - это тюрьма, а если ива одиноко средь поля стоит, то это уже плахой попахивает. И до того она этой ивой измучила мужа, что тот пошел в луга и спилил невинное дерево, чтоб не мозолило глаза и не навевало жене дурные сновидения.
В день, о котором пойдет речь, сторожиха видела во сне Пасху.
- Яйца были? - спросил муж с угрозой в голосе.
- Явственно не помню, но какая же Пасха без святого яйца? Меньше, чем двоих, не жди.
Действительность обманула самые худшие ожидания сторожа. Пошедшая было за ягодой Устинья Тихоновна вернулась назад бегом, что было почти невозможно при ее тучности.
- Карета, батюшка! Зачем я на болота пошла? Брусника всегда к неприятности! В карете полно татар.
- Конец, - прошептал сторож и привалился обмякшим телом к березе. Арестовывать меня едут. Как они через Невинские болота в карете-то пролезли? Ума не приложу.
Карета меж тем приблизилась к дому.
- Принимай, хозяин! - залихватски крикнул кучер, и несчастный Калистрат Иванович побрел к карете, протягивая вперед руки, чтоб сподручнее было вязать их вервием.
Из кареты выскочил носатый, черноволосый господин и, не обращая внимания на паникующего сторожа, стал вынимать из подушек и пледов девицу в драгоценном наряде.
- Татарка... - одними губами прошептала Устинья Тихоновна. - Зачем вчера бекаса подстрелил? Бекас птица хитрая и обозначает встречу с прекрасным полом, небезопасную для вашего ума и кармана.
- Кыш, глупая! - гаркнул сторож и спрятал руки за спину, правильно полагая, что арест пока откладывается.
Господин подхватил девицу на руки, и Устинья Тихоновна бойко поспешила вперед, чтобы показать дорогу в покои. Вторая "татарка", покрикивая на сторожа, руководила разгрузкой чемоданов, баулов и саквояжей.
"Какой леший занес их сюда? - размышлял сторож. - Может, заблудились? Не похоже... "
- Почему меня не встречают? - спросил носатый, внезапно возникнув перед сторожем. - Меня должен был ожидать здесь... э... человек от господина Лестока.
- Никого нет, ваше сиятельство. Давно не было, - сказал сторож, согнувшись в поклоне, и подумал: "Француз... Я здесь на вашего брата насмотрелся".
Носатый несколько удивился, даже обеспокоился, но потом пожал плечами и сказал, что они останутся с барыней до прибытия нужного человека и что к ужину он желал бы зайчатину под белым соусом и токайского, так как другого вина в этой варварской стране не достанешь.
-8
Время не пощадило богатого убранства царева домика. Дубовые панели в гостиной покоробились и выгнулись от сырости. Через разошедшиеся швы проглядывали бревна и мох.
Развешенные по стенам ружья заржавели, и пыль опушила их серым налетом, картины так потемнели, что при самом изощренном воображении невозможно было понять, что на них изображено. Огромный стол словно осел, и казалось, что его пузатые, как бутылки, ноги, раздулись не по измышлению скульптора, а от водяной болезни, и тяжелая столешница вот-вот прихлопнет их.
Устинья Тихоновна украсила стол лучшей скатертью голландского полотна, спрятав подтеки и налеты плесени под огромными блюдами и ярко начищенной медной посудой.
Шевалье де Брильи пододвинул к себе тарелку, понюхал, поморщился.
- Зайца умеют готовить только в Париже, - сказал он мрачно и приступил к трапезе. - К нему необходимы шампиньоны. Самое главное в любом блюде - соус. Ты знаешь, звезда моя, соус "борделез" или "бернез" с белым вином?
- Сережа, зачем ты привез меня сюда? - требовательным и строгим голосом спросила Анастасия. - Какого человека ты ждешь?
- В России я отвык от приличных вин. Забыл, что есть приличная еда. Холодная спаржа под соусом из шампиньонов... О, как это вкусно! Туда кладут мускатный орех...
Шевалье старался не смотреть в сторону Анастасии, но всей кожей чувствовал ее прямой, надменный и даже презрительный, боже, как это бесит, взгляд.
- Но главное - соус и вино... - продолжал он как бы про себя. Маркиз Шетарди привез в Россию сто тысяч бутылок тонких французских вин. Правда, половина разбилась в дороге. Вся Москва, весь Петербург собирались у него отведать эти вина. Но соус не привезешь из Парижа.
- Сережа, не зли меня. Кого ты ждешь?
- Ну хорошо. Я скажу. Хотя это не для прелестных ушек. Это мужские дела.
- Ты будешь говорить? - крикнула Анастасия звонко, и дула ружей, как трубы органа, отозвались гулким эхом.
- Я жду выездной паспорт, - сказал де Брильи после долгого молчания.
- Ты иностранец. Зачем тебе паспорт? - изумилась Анастасия.
- Кто поймет ваши варварские обычаи? Ни один человек не может выехать за пределы России без бумаги за подписью вицеканцлера Бестужева. Таков его личный приказ.
- На меня тоже паспорт привезут? - спросила с усмешкой Анастасия.
- Нет, звезда моя. Лесток не знает, что ты поехала со мной, - шевалье словно и не почувствовал иронии.
- Если паспорт подписывает Бестужев, почему его должен привезти человек Лестока?
- Шетарди, звезда моя...
- И Шетарди участвует в этой кампании с паспортом? Его же нет в России.
- Но именно Шетарди вызвал меня во Францию.
- Зачем?
- 0-ля-ля! Звезда моя, это уже дела политические. Анастасия устало потерла виски и встала из-за стола, не притронувшись к еде. "Политические... Стоило бежать от русских политических дел, чтобы ввязаться во французские, - размышляла она, прохаживаясь по комнате. - Что-то он хитрит, мой католик". Она села в кресло у камина. Пружины скрипнули по-старушечьи, кожа, когда-то красная, эластичная, а теперь бурая и растрескавшаяся, как пятка крестьянки, царапнула голый локоток.
- Ты ничего не ешь, звезда моя. Когда мы приедем в Париж, я велю повару приготовить "кок о вен". Это очень вкусно. Туда добавляют три-четыре столбика тимьяна, и он дает особый, ни с чем не сравнимый аромат. До Парижа придется голодать. В России нечего есть.
- Так уж и нечего. - Анастасия смотрела куда-то сквозь де Брильи, словно он был прозрачным и неинтересным для нее предметом, а то, что находилось сзади него, стоило рассмотреть повнимательнее. Француз почувствовал, как в нем вспенивается раздражение.
- Русским только бы набить живот, - сказал он назидательно, пытаясь за менторской интонацией скрыть свое негодование. - Зачем тонкое вино, когда есть водка? А что ест русский крестьянин. Этот ужасный черный хлеб, капуста, каша, масло из конопли! Да и этого у него нет вдосталь.
- Вот уж не знала, что тебя так занимает русский крестьянин. Что до французов, то мне говорили, что их любимое блюдо - луковый суп. Долго-долго кипятят в котле одну луковицу, а потом заправляют кусочком сыра. Очень сытно... А на сладкое - каштаны. Может, это и вкусно, я не пробовала. И перестань, наконец, Россию ругать. И так тошно...
Обида, прозвучавшая в словах Анастасии, вернула де Брильи спокойное расположение духа. Он вытер рот, сложил салфетку и удобно откинулся на спинку стула.
- Вы, русские, очень обидчивы. Я заметил, что сами себя вы ругаете, как ни одна нация в мире, а стоит открыть рот немцу или французу, как вы сразу лезете в драку. Я не ругаю Россию. Я ее не понимаю. Видимо, сам климат, эта бескрайняя равнина, бесплодная почва, полное отсутствие гор, эти ужасные елки...
- Все в кучу, - прошептала Анастасия.
-... создают особый характер: покорный, ленивый, примитивный. Единственно, на что русские способны, это на подражание. Вообрази, в Москве у меня поломался замок от дорожного саквояжа, и русский оружейник взялся сделать подобный. Старый замок был сделан в Париже и сделан с изъяном трудно вставлялся ключик. Казалось, делаешь новый замок - убери изъян, тем более, что это просто. Так нет, звезда моя, - голос француза звучал торжествующе, - оружейник сделал замок - копию с тем же изъяном. У русских нет гениев. Есть один талант - подражать!
