Константин Романенко - Последние годы Сталина. Эпоха возрождения
Разговор Вождя с историками продолжался полтора часа. В завершение, когда встал вопрос о тираже первого тома, он сказал:
— Тысяч 30-40 будет достаточно.
Кто-то указал, что Сочинения Ленина печатаются в 500 тысяч экземпляров.
— То Ленин, а то я, — снова возразил Сталин.
Все дружно запротестовали, доказывая, что такой тираж первого тома слишком мал.
— Я смотрю на дело по существу, — пояснил автор. — Работы, составляющие первый том, теперь имеют лишь историческое значение, ну, еще биографическое… Эти произведения не для руководства. То, что необходимо для руководства, надо издавать в большем тираже.
— Нужно подумать о читателе, — стали доказывать присутствующие, — за книгой в библиотеках будут очереди. Да и нельзя печатать разные тома разными тиражами.
…В продолжение разговора, когда вопрос о тираже всплыл снова, Сталин уступил:
— Хорошо. Поскольку говорят, что тома нельзя печатать разным тиражом, пусть будет 300 тысяч экземпляров, — твердо заключил он, давая понять, что уступок больше не будет.
Конечно, намечая выпуск своего Собрания сочинений, Вождь руководствовался не мелочным тщеславием, присущим заурядным людям. Хотя несомненно и то, что, как любой человек, целенаправленно и творчески добивающийся политических целей, он не мог пренебречь своими работами, определявшими своеобразные вехи его деятельности.
К слову заметить, что амбициозный и самовлюбленный Троцкий до своей смерти таскал за собой по свету многотонный архив, который позже оказался никому не нужен, кроме идеологических врагов коммунизма в американских университетах.
Примечательно, что обсуждение предстоявшей публикации собрания политических работ Сталина состоялось за два месяца до выступления Черчилля в Фултоне. Нет, он ничего не делал случайно. Политические убеждения Вождя, сформулированные им взгляды на идеологическую и практическую позицию партии должны были стать инструментом, помогавшим ее членам ориентироваться в перипетиях борьбы.
Однако в коротко описанной выше беседе был еще один важный эпизод из биографии Вождя, свидетельствующий о понимании им самых тонких нюансов. Темы разговора уже казались исчерпанными, когда он сказал:
— Мне как-то прислали сборник статей Маркса о национальном вопросе. Его без предисловия издавать нельзя. Там проводится мысль, что польская нация никуда не годится…
Все присутствующие стали недоуменно переглядываться: кто мог бы составить такой сборник и прислать его Сталину. Александров высказал догадку, что это сделал Госполитиздат, а затем предположил, что — ОГИЗ, Юдин, наверное…
— Вы любите гадать, — слегка раздраженно заметил Сталин, — а надо сначала узнать. Юдин и его дружок, — пояснил он, имея в виду Митина.
Эта забота о достоинстве польской нации, идущая вразрез с оценкой самого основоположника марксизма, — наглядный урок для нынешних политических пигмеев. Напомним о том шабаше, который организовали эстонские националисты вокруг памятника советским солдатам, освобождавшим Таллин.
Эти события происходили уже в наше время, а тогда, в конце 1945 года, положение Советского государства еще более зависело не от желаний и устремлений нашего народа, а от политики лидеров стран-победителей — США, Англии и их союзников.
Очень скоро членам советского правительства стала ясна та предусмотрительность, с которой Сталин предостерегал от низкопоклонства перед Западом и от некритического восприятия похвал, раздававшихся оттуда.
Обладая особой внутренней интуицией, глубоко понимая психологию и устремления людей, и в первую очередь политиков, он знал законы и правила эпохи, формирующиеся на приоритете национальных и социальных интересов. Разглядев двурушничество бывшего премьер-министра Великобритании, Сталин не ошибся и в своих критических оценках. Более того, он предвосхитил события.
Конечно, результаты войны не могли не вызвать социальных изменений общественных отношений как в освобожденных странах Европы, так и в самой Германии. Еще в последней декаде декабря 1945 года в Берлине прошла конференция ЦК КПГ и ЦП СДПГ[16], принявшая решение о слиянии двух партий.
В конце января член Военного совета группы советских войск в Германии Ф.Е. Боков позвонил Сталину по ВЧ, сообщив, что Вальтер Ульбрихт и Вильгельм Пик просят о встрече с руководством Советского правительства. Председатель Совнаркома принял немецких представителей вечером 2 февраля. В. Ульбрихт рассказал о подготовке к съезду партии и решении ЦК КПГ о проведении в Восточной Германии всенародного опроса о национализации крупных предприятий.
«Это будет хороший прецедент и для западных зон», — заметил Сталин. Ульбрихт просил о помощи СССР сырьем для пуска предприятий легкой промышленности и выделении средств на выплату сбережений мелким вкладчикам, вложившим деньги еще в нацистские госбанки. Поднятые вопросы были решены положительно. Сталин в свою очередь расспрашивал гостей о положении с кадрами в стране, о настроениях молодежи, крестьян, женщин. В конце беседы он задал вопрос: «Действительно ли убит Тельман?» Получив утвердительный ответ, он произнес:
— Тельмана очень жаль… Моего сына тоже убили в плену…
Мощное движение широких слоев населения за строительство общества на социалистических принципах вызвало страх в рядах правящей буржуазной элиты Европы. Воротилы капитала осознали, что почва под их ногами заколебалась.
Считается, что точкой отсчета начала «холодной войны» стало выступление Черчилля 5 марта 46-го года в Вестминстерском колледже города Фултон штата Миссури. Здесь отставной британский премьер-министр, стремясь вернуть себе утраченный политический вес, произнес злопыхательскую антисоветскую речь. Он объявил, что в Европе появился «железный занавес» от Штеттина на Балтике до Триеста на Адриатике.
Черчилль призвал пересмотреть итоги Второй мировой войны и решения в отношении стран Центральной и Юго-Восточной Европы, зародившиеся на встречах глав трех держав в Тегеране, Ялте и Берлине.
Когда политологи и историки рассуждают о «холодной войне», то почему-то никто не обращает внимания, что антисоветизм — не только составляющая идеологического противостояния различных социальных систем.
В первую очередь и прежде всего: антисоветизм, как и гонка вооружений, являлся бизнесом! Огромным бизнесом, которым были заняты миллионы людей. Это профессия, карьера — хлеб насущный для множества профессионалов, посвятивших этому делу жизнь. А когда антисоветизм впитывался в плоть мозга, он становился наркотиком более сильным и эмоциональным, чем религия.
На антисоветизме, как широко реализуемом товаре, зарабатывали политики и ученые, представлявшие политологические и философские школы. В структуре антисоветского бизнеса действовали многочисленные институты и кафедры, органы разведок и контрразведок, советников и консультантов.
В его сфере функционировали специальные радиостанции, вещавшие на страны Восточного блока; крутились комментаторы телевидения, радио, акулье племя газетчиков и журналистов.
Но первым оракулом, предпринимателем новой отрасли бизнеса, подзахиревшего во время войны, стал выставленный из кресла премьер-министра Уинстон Черчилль. Он начал восстанавливать свою политическую карьеру 5 марта 1946 года.
Выступление Черчилля в Фултоне подтвердило политическую прозорливость Сталина, одернувшего Молотова за распространение заявлений бывшего премьера, восхвалявшего Вождя советского народа. Толстый потомок Мальборо не просто менял курс своего политического бизнеса на противоположный, он готовил истерический спектакль, в котором должен был исполнять обязанности режиссера.
Теперь он рекрутировал в антисоветский театр «солистов» — действующих политиков, «труппу» — членов буржуазных партий, «статистов и массовку» — из демократов, консерваторов и либералов, «осветителей и шумовиков» — прессу и радио. В оркестровой яме настраивали свои инструменты политологи, эксперты и прочая интеллектуальная шушера.
Сам Уинстон вышел на авансцену. «Это не та Европа, — кликушествовал отставной премьер, — ради создания которой мы боролись». Черчилль высказал возмущение, что страны Восточной Европы «в той или иной форме подчиняются все возрастающему контролю Москвы».
Складывающемуся послевоенному восточноевропейскому содружеству стран он призывал противопоставить «братскую ассоциацию народов, говорящих на английском языке». Двуличие отставного премьера очевидно: обвиняя СССР в установлении «контроля» Москвы, он одновременно ратует за такой же контроль, но со стороны Запада.
На поле «холодной войны» Черчилль столбил свой золотоносный участок, и по его следам на Клондайк послевоенного антисоветизма ринутся миллионы подражателей, чтобы ухватить свою долю барыша.
