Самые громкие мистификации от Рамзеса до Трампа - Келер Петер
Даже обращение к временам до Тридцатилетней войны принесло мало утешения. Немцы имели «Песнь о Нибелунгах», могли похвастаться миннезингерами и монументальными придворными эпическими поэмами Готфрида Страсбургского и Вольфрама фон Эшенбаха, а вот в чешской литературе царила пустота.
Нужно срочно все менять! В 1816 году поэт Йозеф Линда, 27 лет от роду, обнаружил «Песнь о Вышеграде», датируемую XIII веком и написанную на древнечешском языке. Через восемь лет этот героический эпос перевели на немецкий. Начинается «Песнь» так:
Заканчивается эпос победой над врагами. Последние четыре строки в тогдашнем переводе буквально звучат так:
Год спустя, в 1817-м, поэт Вацлав Ганка, коллега Линды по перу, обнаружил в подвале церкви Святого Иоанна в Кенигинхофе (город в Восточной Богемии, ныне Двур-Кралове-над-Лабем) кипу листов, содержащих 14 древнечешских песен и поэм, созданных в IX–XIV веках. Как и «Песнь о Вышеграде», Краледворская рукопись повествует об исторических событиях, будоражащих национальное самосознание чехов. Например, о победе над королем Людвигом в 805 году, об изгнании поляков из Праги в 1004 году, о неизвестно когда состоявшемся триумфе над саксонским войском, о разгроме татар в 1241 году в битве при Оломоуце.
В 1818-м, опять-таки всего через год после обнаружения Краледворской рукописи, последовало третье открытие. В пражский Национальный музей доставили анонимную посылку, и в ней обнаружились четыре пергаментных листа с древнечешскими текстами, созданными примерно в IX–X веках. Найденный в замке Зелена Гора конволют получил название «Зеленогорская рукопись». Частью ее была и песнь-поэма «Суд Либуши», воспевающая Либушу — победительницу всех и вся, в том числе и немцев, мифическую праматерь средневековой чешской королевской династии Пржемысловичей.
На публикацию с радостью откликнулись чешские ученые и литераторы. Чешский язык возвысился до почтенного языка литературы и культуры, а чешская история обогатилась блистательными победами. Но ясное дело: с песнями что-то неладно. Недоверие вызвали не только временная близость этих открытий, но и несогласованность описанных сюжетов с историческими фактами. Однако тех, кто сомневался в подлинности песен и отрывков поэм, обозвали склочниками за «чрезмерную критику» и обвинили в желании «разорить чешское Средневековье». Вопрос о возможной фальсификации текста отмели как несущественный, ведь, выражаясь словами писателя Вацлава Алоиса Свободы, «восхищение <…> оправдано ценностью самой поэзии, и не имеет значения, где и когда она создана». Вацлав Алоис Свобода в 1824 году перевел все тексты на немецкий, дабы о жемчужинах чешской литературы узнали и за пределами Богемии.
В том же 1824 году богослов и лингвист Йозеф Добровский, обратившись к общественности, без обиняков заявил, что рукописи — фальсификация. Более того, этот нарушитель спокойствия сообщил: «Я лично знаю фальсификаторов, я учил их старославянскому и русскому языкам». Он не назвал имен, но догадаться легко: это Йозеф Линда и Вацлав Ганка в 1819 году переводили «древнечешские» тексты на современный чешский. И вот на что намекал Йозеф Добровский.
На фальсификации Линду и Ганку вдохновили сколь известные, столь и выдуманные «Поэмы Оссиана» Джеймса Макферсона. «Поэмы Оссиана» — мнимый старошотландский эпос III века — с энтузиазмом встретили по всей Европе. Линда и Ганка использовали вышедший в 1792 году русский перевод Ермила Ивановича Кострова и переделали его на свой лад. На русский оригинал указывают не только внешняя форма и особенности правописания, но и язык, даже с учетом его архаичной выразительности и старинных метафор. Русские слова можно найти в Краледворской и Зеленогорской рукописях. А в «Песне о Вышеграде» пройдохи Ганка и Линда, знавшие сербский, вольно переложили сербскую «Песнарицу».
Спорные тексты, тем не менее, полезны и интересны не только с политической, но и с художественной точки зрения. Они вдохновили чешских музыкантов, художников и писателей на новые творения. Фальсификация под средневековые тексты несомненна, но Ганка и Линда почитаются и поныне, ведь они сыграли решающую роль в возрождении и обновлении чешского языка и литературы. Наряду с этим учли и замечание Добровского: «Нельзя похваляться ложной историей. Достаточно и того, что есть в нашей настоящей истории. Ложь — удел тех, у кого нет ничего другого». Произведения, созданные Йозефом Линдой и Вацлавом Ганкой, признаны выдающимися образцами поэзии начала XIX века и занимают важное место в предромантической эпохе чешской литературы.
К вопросу о «Годах странствий»
Гёте ошарашен. Только на Лейпцигской весенней ярмарке 1821 года он смог выпустить на рынок долгожданное продолжение романа «Годы учения Вильгельма Мейстера», написанного в 1795–1796 годах, — «Годы странствий Вильгельма Мейстера». Издатель книги — Иоганн Фридрих Котта. Тираж продавался в Штутгарте и Тюбингене. Но в то же время появляются вторые «Годы странствий Вильгельма Мейстера» — отпечатаны Готфридом Бассе в Кведлинбурге. Имя автора романа не указано. Ну и что?
Гёте придерживался мягкой позиции в вопросах интеллектуальной собственности. Он и сам кое-что заимствовал у других авторов. «Я многим обязан грекам и французам, я в неоплатном долгу перед Шекспиром, Стерном и Голдсмитом!» — признавался он своему другу Иоганну Петеру Эккерману. Да и подобные действия со стороны других писателей он одобрял: «Вальтер Скотт заимствовал одну сцену из моего "Эгмонта", на что имел полное право, а так как он подошел к делу с умом, его остается только похвалить. <…> "Преображенный урод" лорда Байрона — порождение Мефистофеля, и это работает!»
В 1821 году быстро выяснилось, какая из работ Гёте подлинник, а какая — подделка, тем более что автор последней не жалел слов для критики в адрес Гёте: мол, тот, может, и мастер формы, но из-за противоречивости характера создает только таких мятущихся персонажей, как Вертер или Фауст. Его герои «не обладают твердой волей, ясным сознанием, уверенной силой и истинным мужеством». Гёте не способен создавать что-то поистине прекрасное и возвышенное за неимением глубокого содержания, отсутствием «идей», «высоких размышлений», «правды, справедливости» и — не в последнюю очередь — «благочестия», его сочинения пусты.
Никто не знал автора этой замаскированной под роман инвективы, получившей благосклонные рецензии и вызвавшей широкий общественный резонанс. В 1822-м, через год после того, как осенью 1821-го вышел уже второй том фальшивых «странствий», неустановленный автор сообщил в своем письме: «Фальшивые "Годы странствий Мейстера" стали настольной книгой. Противники Гёте ликуют: кто-то облек недовольство писателем в слова!» Тем временем реальные «Годы странствий» удостоились скорее поверхностных льстивых отзывов.
В 1824 году появился двухтомник «Годы наставлений Вильгельма Мейстера» — тоже изданный Готфридом Бассе, и это не улучшило настроение Гёте. Более того, один из главных героев этих «Наставлений» не находит ничего лучше, чем сказать про настоящего «Мейстера» Гёте: «Да, кое-что писано изящно». И добить: «Но если это и есть ваш Гёте, над ним стоит посмеяться!»
А ведь автора фальшивых «Странствий» уже два года как раскрыли — еще в конце 1822-го. Им оказался Иоганн Фридрих Вильгельм Пусткухен из Лемго. Но изобличение самозванца проблем не решило. Напротив, когда появился трактат «Гёте и Пусткухен, или О "Годах странствий Вильгельма Мейстера" и их авторах», в котором обе работы были тщательно сопоставлены — и не в ущерб Пусткухену, чаша терпения Гёте переполнилась. Он излил свой гнев в «Кротких ксениях», склоняя Пусткухена как «негодяя», «вошь», «треклятого демона» и «пустомелю».
