Хосе Рисаль - Флибустьеры
- А, понимаю, - съехидничал секретарь. - Надо обязать жителей строить школы за свой счет.
Раздался смех.
- О нет, нет! - воскликнул задетый за живое дон Кустодио, он даже покраснел. - Здания уже построены, они стоят и ждут, чтобы их использовали. Гигиеничные, удобные, просторные...
Монахи с беспокойством переглянулись. Неужели дон Кустодио предложит отдать под школы церкви, монастыри или приходские дома?
- Ну-с, послушаем! - строго сказал генерал.
- О, все очень просто, мой генерал, - напыжившксь, возгласил дон Кустодио. - Ведь школы открыты только в будни, а петушиные бои мы смотрим, напротив, по праздничным дням... Так вот, пусть помещения для петушиных боев используются в будни под школы
- Что вы, опомнитесь!
- Нет, вы только послушайте его!
- Что это вам взбрело в голову, дон Кустодио?
- Нечего сказать, остроумный проект!
- Уж дон Кустодио всегда удивит!
- Но послушайте, господа, - кричал дон Кустодио среди гула возмущенных голосов, - надо быть практичными! Лучших помещений не найти! Арены для петушиных боев просторны, отлично построены - и кому какое дело, что в них происходит в будние дни. Даже с точки зрения нравственности мой проект должен быть одобрен: это будет, так сказать, шестидневное очищение для храма игрищ.
- Но иногда петушиные бои бывают и на неделе, - заметил отец Каморра. Нехорошо причинять убытки арендаторам зданий, они ведь платят налог правительству...
- Пустяки! На эти дни школу можно закрыть!
- Что это вы тут говорите! - возмутился генерал-губернатор. - Пока я у власти, такому безобразию не бывать! Закрывать школы ради петушиных боев! Помилуйте! Да прежде я подам в отставку!
Негодование его превосходительства было вполне искренним.
- Но, мой генерал, лучше закрывать их на несколько дней, чем на месяцы!
- Это безнравственно! - отозвался отец Ирене, еще более возмущенный, чем губернатор.
- Куда безнравственней предоставлять пороку отличные здания, а просвещению - вовсе никаких... Будем практичны, господа, не надо поддаваться сентиментам.
Сентиментальность в политике недопустима. Из соображений гуманности мы запрещаем производить опиум в наших колониях, однако разрешаем его курить. В результате мы и с пороком не боремся, и себя разоряем...
- Но вспомните, это приносит правительству безо всяких хлопот свыше четырехсот пятидесяти тысяч песо! - возразил отец Ирене, который начинал рассуждать все более государственно...
- Довольно, господа, довольно! - прекратил спор его превосходительство. - Касательно этого предмета у меня есть свои соображения; поверьте, народному просвещению я уделяю особое внимание. Ну-с, так что там еще?
Секретарь с тревогой покосился на отца Сибилу и отца Ирене. Сейчас начнется. Оба насторожились.
- Прошение студентов о том, чтобы им разрешили открыть Академию испанского языка, - сказал секретарь.
В зале началось движение; все многозначительно переглянулись, затем уставились на генерала, пытаясь угадать, что он решит. Уже полгода это прошение лежало здесь в ожидании приговора и превратилось для известных кругов в некий casus belli [Повод к войне (лат.)]. Его превосходительство опустил взор, словно не желая, чтобы прочитали его мысли.
Молчание становилось неловким. Генерал это почувствовал.
- Каково ваше мнение? - обратился он к важному сановнику.
- Мое мнение? - переспросил тот, пожимая плечами и горько усмехаясь. Тут не может быть двух мнений; просьба разумна, в высшей степени разумна, и я только удивляюсь, что над этой петицией понадобилось размышлять полгода!
- Дело в том, что возникли некоторые осложнения, - холодно возразил отец Сибила, прикрыв глаза.
Важный сановник снова пожал плечами, словно недоумевая, о каких осложнениях может идти речь.
- Не говоря уж о том, что предложение студентов несвоевременно, продолжал доминиканец, - и что оно посягает на наши прерогативы...
Отец Сибила не решился продолжать и взглянул на Симоуна.
- В петиции есть что-то подозрительное, - закончил ювелир, отвечая доминиканцу понимающим взглядом.
Тот дважды подмигнул. Отец Ирене, заметив это, понял, что дело почти наверняка проиграно: Симоун был против.
- Это замаскированный бунт, революция на гербовой бумаге, - прибавил отец Сибила.
- Революция? Бунт? - переспросил важный сановнак, обводя присутствующих изумленным взглядом.
- Во главе этой затеи стоят юноши, чрезмерно увлеченные реформами и новыми веяниями, чтоб не сказать больше, - поддержал доминиканца секретарь. - Среди вих есть некий Исагани, горячая голова... племянник одного священника...
- Он мой ученик, - возразил отец Фернандес, - и я им очень доволен...
- Нашли кого хвалить, провалиться мне! - воскликнул отец Каморра. - Да он просто нахал! Мы с ним чуть не подрались на пароходе! Я его нечаянно толкнул, а он мне дал сдачи!
- И еще есть там, как бишь его, Макараги или Макарай...
- Макараиг, - вмешался отец Ирене. - Весьма приятный и любезный молодой человек.
И он шепнул на ухо генералу:
- Я вам говорил о нем... Очень богат... Сеньора графиня горячо его рекомендует.
- А-а!
- Затем некий Басилио, студент-медик...
- О Басилио ничего не могу сказать, - отец Ирене поднял обе руки, точно возглашал dominus vobiscum [Господь с вами (лат.)]. - Тихий омут! Его желания, его мысли всегда были для меня загадкой. Как жаль, что нет здесь отца Сальви, тот мог бы нам кое-что сообщить о его семье. Кажется, я слышал, что этому Басилио еще в детстве досталось от гражданской гвардии... Отец его был убит во время бунта, уж не помню какого...
Симоун очень спокойно улыбнулся, обнажив белые ррвные зубы...
- Вот как, вот как! - кивал головой его превосходительство. - Значит, он - того?.. Заметьте это имя!
- Но позвольте, мой генерал, - заговорил важный сановник, видя, что дело оборачивается худо, - ведь пока об этих юношах не известно ничего дурного. Петиция их вполне разумна, мы не имеем никакого права им отказывать, исходя из одних только предположений. По моему мнению, правительство, удовлетворив эту просьбу, лишь покажет, что верит в народ и в незыблемость основ своей власти. К тому же оно вольно в дальнейшем отменить свое решение, если окажется, что его добротой злоупотребляют. Поводы и зацепки всегда найдутся, мы будем начеку... Зачем огорчать этих юношей, вызывать их недовольство? Ведь то, чего они просят, допускается королевскими указами!
Отец Ирене, дон Кустодио и отец Фернандес одобрительно закивали.
- Нет, нет! Индейцев нельзя учить испанскому языку! - воскликнул отец Каморра. - Никак нельзя, потому что они сразу лезут с нами спорить, а индейцам спорить не положено, они должны повиноваться и платить... Еще примутся законы толковать по-своему, книги читать! Это такие хитрецы и сутяги! Не успеют научиться испанскому языку, как становятся врагами господа и Испании... Почитайте-ка "Танданг Басио Макунат", отличная книга! Там все истинно, как вот это! - И он показал свои мощные кулаки.
Отец Сибила в нетерпении провел рукой по тонзуре.
- Но позвольте, - сказал он примирительным тоном, хотя был весьма раздражен, - ведь речь идет не только о преподавании испанского языка; за всем этим стоит скрытая борьба между студентами и преподавателями университета святого Фомы. Если студенты добьются своего, наш авторитет погиб: они скажут, что победили нас, будут ликовать, и тогда - прощай наше влияние на нравы, прощай все! Стоит им прорвать первую плотину - и этих юнцов уже ничто не удержит! А паше падение станет предвестником вашего! Сначала мы, потом правительство.
- Провалиться мне, уж этому не бывать! - выкрикнул отец Каморра. Сперва испробуем, у кого кулаки крепче!
Тут вмешался отец Фернандес, до сих пор с улыбкой прислушивавшийся к спору. Все притихли, отца Фернандеса уважали за ум.
- Не прогневайтесь отец Сибила, если я скажу, что держусь иного мнения. Такая уж моя участь - почти всегда быть несогласным с моими братьями. По-моему, мы не должны смотреть на вещи так мрачно. Преподавание испанского языка можно разрешить, опасности тут нет никакой, а чтобы зто не выглядело как поражение, нам, доминиканцам, следует превозмочь себя и первыми приветствовать замысел студентов - это будет разумно. К чему эти вечные нелады с народом - в конце-то концов нас меньшинство, а их большинство, и не они нуждаются в нас, а мы в них! Погодите, отец Каморра, погодите! Допустим, сегодня народ слаб, невежествен, - я сам так думаю, но завтра или послезавтра все изменится. Завтра или послезавтра они будут сильнее нас, будут понимать, что им нужно, и мы не сможем им помешать как нельзя помешать детям, когда они подросли, узнать кое о чем...
И вот я думаю: насколько выгодней для нас не ждать, пока они просветятся самочинно, но уже сейчас изменить полностью нашу политику, положить в ее основу нечто более прочное и незыблемое, чем невежество народа, например, идею справедливости. Самое выгодное - быть справедливым, я всегда повторяю это братьям, но они не хотят мне верить. Как всякий молодой народ, индейцы свято чтят справедливость: если индеец провинился, он сам просит наказания, но если наказание незаслуженно, он приходит в ярость. Просьба этих юношей справедлива? Так исполним ее, дадим столько школ, сколько они хотят, - все равно им быстро наскучит: молодежь ленива, только сопротивление наше побуждает ее к деятельности. Наш авторитет - это узы, которые уже порядком ослабли, значит, надо создать другие - ну, хотя бы узы благодарности. Не будем глупцами, последуем примеру пройдох иезуитов...*
