Эдуард Кондратов - Птица войны
Тауранги почувствовал, что его осторожно опускают на землю. Резкая боль проткнула затылок, и перед глазами промелькнули какая-то свирепая рожа, раздираемый беззвучным криком рот и длинная, до рукояти окровавленная палица...
Он застонал, и сразу же пелена звона распалась, в уши ворвался обрадованный возглас:
- Вождь! Он жив!
Огромным напряжением воли Тауранги заставил себя открыть глаза. Первым, что он увидел, был с детства знакомый узор татуировки на темной щеке, рассеченной шрамом. Те Нгаро сидел на корточках, хмуро вглядываясь в лицо сына, за его спиной почтительно замерли воины. Среди них он заметил и Раупаху. Голова младшего вождя была обвязана окровавленной тряпкой, под глазом темнела ссадина.
Отец и сын пристально смотрели друг другу в глаза, но лица не выражали ни волнения, ни радости. Потом Те Нгаро распрямился и, не повернув головы, приказал:
- Помогите ему встать.
Борясь с головокружением, Тауранги с помощью двух воинов поднялся на ноги.
Вождь положил ему руку на плечо.
Юноша покачнулся, но воины подхватили его под локти, не дав упасть.
- Ты храбрый воин, Тауранги. Я доволен тобой, - негромко сказал Те Нгаро. Помолчав, добавил: - Дочь Те Иети сказала, что ты хочешь поселить пакеха Хенаре в нашей деревне. Правду ли сказала женщина?
Голова соображала туго, и Тауранги с трудом понял, о чем спрашивает отец. Неужели Хенаре решил стать пакеха-маори?.. Хочет ли он, Тауранги, этого? Конечно, хочет, но... Почему Парирау говорит за него самого?
- Да, великий вождь... - тихо проговорил юноша. - Это правда... Я хочу, чтобы он жил с нами... Но где он?
- Мои люди провожают его к трем холмам, к отцу. Я разрешил ему вернуться к нам через четыре дня... Доволен ты?
- Ты великодушен, о великий вождь, - пробормотал Тауранги. - Пакеха Хенаре наш друг.
От него не укрылось, что Раупаха, который внимательно прислушивался к разговору, усмехнулся. Тауранги стиснул зубы. Жгучая боль опалила затылок, все поплыло перед глазами...
- Отнесите его домой, - глухо, как сквозь одеяло, прозвучал голос отца, и стена нестерпимого звона опять отгородила весь мир от Тауранги.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
в которой происходит столкновение сына с отцом
Если бы не провожатые, Генри вряд ли нашел бы отцовскую ферму - настолько быстро все вокруг утонуло в опустившейся на землю тьме. Деревья, кусты, причудливые груды валунов потеряли очертания и на расстоянии пяти шагов стали неразличимы. Луна лишь украдкой проглядывала сквозь плотную завесу, покрывавшую небо, и тогда на мгновение вверху становились видны тяжелые лохмотья туч, а внизу, на земле, проступали обманчивые силуэты.
Гроза настигла Генри, когда колеблющийся огонек в окне отцовской комнаты желтел уже в сорока - пятидесяти шагах. Но последние ярды стоили многого: в несколько секунд Генри промок до нитки.
Перебравшись через забор, он дохромал до дома и забарабанил в дверь руками и ногами. Стук безнадежно тонул в неистовом шуме грозы. Наконец он догадался постучать в окно. Когда послышался скрежет отпираемого замка, Генри стало казаться, что он пропитан водой и снаружи и изнутри.
Старый Гривс встретил молодого без особого восторга. Генри почудилось, что он был даже несколько разочарован, увидев на пороге сына. Похоже, старик ждал кого-то другого. В этой догадке Генри утвердился, когда, сбросив в передней мокрую одежду и натянув попавшееся под руку тряпье, вошел в гостиную. Табуреты были чинно расставлены у стола, с гвоздей, которыми были утыканы стены, снято все, что всегда заполняло гостиную, - поношенная одежда, бракованные овчины, уздечки, давно не стреляющие ружья и прочий ненужный скарб. Выкидывать хлам Сайрусу Гривсу было жалко, но и в кладовых держать его не хотелось: там хранились только добротные вещи. Сегодня все враз исчезло, стены выглядели непривычно голыми. Неспроста это было: отец определенно ждал важных гостей.
Поймав удивленный взгляд сына, Сайрус поспешил первым начать наступление. Подбоченясь, он сел на табурет и закачал головой:
- Это что же такое, сынок, это же беспутство - и только, не так разве, а? Ни в грош отца не ставишь, ни в грош, стыдно! Я терзаюсь, сердце изболелось все, мол, пропал сыночек мой дорогой, а он, понимаешь ли...
Генри с усмешкой наблюдал за отцом, который то всплескивал руками, то воздевал их к небу, ни на секунду не прекращая лицемерной болтовни. Пора было кончать с этим шутовством.
- Сайрус Гривс, - спокойно произнес Генри, рассекая цепь длинных, как итальянские макароны, отцовских фраз. - А ведь вы просчитались. Оба - и вы, и досточтимый мистер Типпот.
Старик с недоумением уставился на сына.
- Что? Ты о чем говоришь-то? - бормотнул он.
Генри, упиваясь, растянул томительную паузу.
- Я хочу сообщить вам, сэр, - продолжал он, - что ваикато разбиты войском Те Нгаро. Разбиты и бегут.
- Куда... бегут? - тупо переспросил Сайрус Гривс.
Нелепость вопроса развеселила Генри.
- Не все ли равно куда? - фыркнул он. - Важно, что бегут. А сколько их побито - ужас!..
Смысл услышанного наконец дошел до сознания старика. Лицо его стало пепельно-серым, полоска рта жалобно искривилась. Он вскочил с табурета и суетливо заметался по комнате, будто в поисках чрезвычайно нужной ему в эту минуту вещи.
- Ехать... Поздно будет утром, поздно... - шептал он, бессмысленно колеся по комнате и продолжая обшаривать ее испуганно бегающими глазками.
Внезапно он остановился, сжал рукой левую сторону груди и, зажмурившись, медленно опустился на лавку.
- Сынок, - услышал Генри его прерывистый шепот. - Сынок... Я виноват... Ошибся... Надо бежать... Ло... Лошадей...
Генри с испугом и жалостью смотрел на отца. Старый Гривс не притворялся: ему было по-настоящему худо.
Генри, схватив высокую кружку, подбежал к столу и плеснул в нее из бутылки ячменного пива. Старик сделал глоток, вздохнул и жадно допил до дна. Зубы его постукивали о глину.
- Успокойся... - Генри принял кружку из трясущихся пальцев. - Нгати нас нетронут. Сын вождя - мой друг. И сам Те Нгаро звал меня в гости, как друга... Успокойся... Я говорю правду.
Но приступ смертельного страха, только что пережитого Гривсом-старшим, видимо, не мог пройти бесследно: старика продолжало бить как в лихорадке. Поверил ли он сыну или нет - сказать трудно: за вечер он больше не проронил ни слова. Апатия овладела им. Подчиняясь настоянию Генри, он лег в постель и закрыл глаза.
На всякий случай Генри устроился рядом, бросив на лавку вместо матраца широченный отцовский плащ и сунув под голову овчину. Довольно долго он лежал, прислушиваясь в темноте к монотонной скороговорке дождя и перебирая в памяти события бурного дня. Засыпая, подумал о том, что завтра непременнно отыщет Тауранги. Независимо от того, жив он или убит...
* * *
Намерению Генри не суждено было сбыться. Отец разбудил его чуть свет и заявил, что они немедленно выезжают в Окленд, где его ждут чрезвычайно срочные дела. Выглянув в окно, Генри увидел, что обе отцовские лошади уже под седлом.
- Никуда я не поеду, - воспротивился Генри, но спорить с отцом на этот раз было бесполезно: Сайрус Гривс даже не слушал возражений. К тому же он так напирал на необходимость показаться оклендскому лекарю, что Генри не оставалось ничего другого, как согласиться. В самом деле, мало ли что случится в пути с больным стариком?
Уступчивость сына привела Сайруса Гривса в необычайно хорошее расположение духа. Во время завтрака он то и дело подшучивал над собой и вчерашними страхами и, заискивающе заглядывая в глаза, хохотал над собственными остротами.
Когда в комнату вошел Етики, Сайрус тотчас пригласил маорийца к столу и принялся угощать его холодной свининой и сыром так радушно, будто тот был не простым работником, а дорогим гостем. Етики с достоинством принял приглашение, хотя в глубине души был поражен странным поведением хозяина. Полузакрыв глаза, он выслушал наставления Сайруса насчет содержания фермы, согласно кивнул, съел два ломтика сала и вышел во двор. Вскоре за окном послышался скрип колодезного колеса, и Гривс-старший принялся на все лады расхваливать трудолюбие Етики.
Словоохотливость Сайруса как рукой сняло, когда они с Генри выехали за ворота и начали спуск с холма. Поскольку у сына не было желания беседовать о чем-либо с отцом, молчание под цокот копыт тянулось долго. Но вот вдали показалась плоская верхушка горы - той самой, откуда Тауранги наблюдал за фургоном в день приезда младшего Гривса на ферму. Генри вспомнилось, как перетрусил тогда отец, и неприязнь к человеку, которого он должен, казалось бы, любить и почитать больше всякого другого, стала еще острей.
- Отец, помнишь, мы видели с тобой воинов?.. Вон там, - Генри указал на каменистую площадку. - Так вот, среди них был сын Те Нгаро. Знали бы они тогда, что вы собираетесь торговать их головами!..
Генри нарочито громко расхохотался. Сайрус Гривс кинул на сына сердитый взгляд, но, спохватившись, заставил себя улыбнуться.
