Саймон Бейкер - Древний Рим. Взлет и падение империи
Со вступлением на политическую арену Помпея и Цезаря в 70-е гг. до н. э. маятник качнулся в сторону популяров, но его движение приобрело невиданные доселе особенности. Причина тому проста. Помня о жестоком уроке, преподанном Суллой, Помпей и Цезарь в течение последующих двадцати лет последовательно собирали в своих руках власть и влияние, каких не было ни у одного римского политика до них. Но в отличие от Суллы они стремились укрепить положение популяров, а не Сената. Восстановление полномочий трибунов не было случайным — именно с их помощью они собирались добиться той власти, к которой стремились.
ПОМПЕЙ, ЦЕЗАРЬ И КАТОНПервопроходцем стал Помпей. В 67 г. до н. э. один из трибунов обратился к Народному собранию с предложением доверить народному герою — хотя тот и не занимал в тот момент никакого поста — руководство операцией по очищению Средиземноморья от пиратов, которые нагло наживались на результатах многочисленных завоевательных войн Рима. Ситуация достигла критической точки, когда контроль пиратов над морскими путями привел к нехватке в Риме зерна. Борьба с пиратами на таком широком пространстве представляла собой тяжелую задачу. Для ее выполнения Помпей потребовал столько кораблей, воинов и времени, сколько не имел в своем распоряжении ни один военачальник до него.
В Сенате забили тревогу. Предоставление Помпею пятисот боевых кораблей, 120 000 воинов и трехлетних полномочий военачальника ставило под сомнение идею равенства членов политической элиты. Речь шла о том, что подобные преференции по сути означали установление монархии в республике, от которой оставалось одно название. Тем не менее Народное собрание одобрило законопроект, и Помпей приступил к работе. Его успехи были поразительны. Он не просто разгромил пиратов, а сделал это всего за три месяца. Остававшееся в его распоряжении время он потратил на то, чтобы затмить свой же успех, произведя грандиозные завоевания на Востоке, которые вполне могли соперничать с великим покорением Греции во II в. до н. э. Находясь на волне невероятных успехов, полководец получил новое назначение. Народное собрание — и вновь с подачи трибуна — вручило ему командование армией, которой предстояло довершить войну с азиатским царем Митридатом.
И на сей раз Помпей не собирался довольствоваться малым, а результаты его деятельности были еще более ошеломляющими. В течение следующих трех лет он не просто победил Митридата, но еще и сформировал — чередуя дипломатические методы с военными — две новые римские провинции: Сирию и Иудею. В общей сложности по окончании двух кампаний Помпей мог похвастаться тем, что ему покорились тысяча укрепленных пунктов, девятьсот городов и восемьсот пиратских кораблей. Он основал тридцать девять городов, а вдобавок к 20 000 талантам, изрядно пополнившим республиканскую казну, вдвое выросли доходы от налогов, собираемых с восточных провинций, — и все благодаря Помпею. Римские сенаторы впадали то в восторг, то в изумление, то в испуг. Назначал ли он кого-нибудь царем, заключал ли мирное соглашение, покорял ли зарубежную твердыню — во всех своих деяниях он и впрямь напоминал нового всесильного Александра Македонского. Сенаторы боялись одного: не решит ли он со своей армией захватить абсолютную власть в Риме?
Но когда Помпей прибыл домой, он распустил свои войска и подчинился Сенату. Это означало, что, даже пребывая на вершине популярности и власти, он не намеревался использовать их против республики. Он, правда, предъявил кое-какие условия: в награду за службу его солдаты должны были получить земельные участки на территории Италии, а соглашения, заключенные им на Востоке, подлежали ратификации. Но и это вызвало озабоченность консерваторов в Сенате. Согласившись с подобными условиями, они бы признали особый статус Помпея, связанного личными отношениями с армией, а также с восточными правителями. Консерваторы в конце концов наградили народного героя третьим триумфом (случай беспрецедентный), но навстречу его пожеланиям так и не пошли. Они раз за разом откладывали принятие решения, стремясь вывести полководца из игры. В итоге раздосадованный Помпей махнул на них рукой.
Тем временем в 60-е гг. до н. э. Гай Юлий Цезарь, который был младше Помпея на шесть лет, также сосредоточил в своих руках значительную власть. В отличие от Помпея, Цезарь происходил из древнего патрицианского рода, который якобы восходил к троянцу Энею, мифологическому основателю Рима. Поскольку Эней считался сыном Венеры, Цезарь имел основания возводить свой род к небожителям. И он не упустил шанса показать, что в его жилах течет наиболее чистая голубая кровь среди всех жителей Римской республики. На величественных, подлинно аристократических похоронах сначала своей тетушки, а затем своей первой жены он выложил имевшиеся у него козыри с такой расчетливостью и с таким эффектом, каким позавидовал бы любой нынешний политтехнолог. На первых похоронах он восславил божественное происхождение тетки (следовательно, и свое тоже), а кроме того, обозначил собственные политические симпатии, причем не словом, а делом. Поскольку его тетка была супругой великого полководца Мария, он распорядился, чтобы плакальщики шли в процессии в восковых масках ее мужа. Таким образом Цезарь продемонстрировал, что он выступает на стороне популяров. Этой театральности вторила и его одежда. Цезарь имел репутацию щеголя: его волосы были тщательно расчесаны на прямой пробор, а на тоге красовался эффектный пояс. Такое поведение было воспринято консерваторами как оскорбительное. Но они даже не догадывались о том, что будет дальше.
Еще в начале 70-х гг. до н. э. Цезарь открыто проявил свои политические симпатии, подвергнув уголовному преследованию коррумпированных наместников Рима в двух провинциях: Македонии и Греции. Хотя ему не удалось добиться их осуждения, он завоевал большую популярность в плебейской среде. Благодаря красноречию, обаянию и приветливости ему не составило большого труда покорить сердца простых граждан. Но он также понял, что от него требуется совершить нечто более существенное, чтобы на волне всеобщей популярности претендовать на самые высокие посты в республике. Питая такие честолюбивые намерения, Цезарь выжимал максимум возможного из каждой должности, которую ему доводилось занимать.
Например, в обязанности курульного эдила входила организация народных забав во время государственных праздников. Будучи избранным на эту должность в 65 г. до н. э., Цезарь не замедлил поразить воображение публики объявлением о том, что ей предстоит увидеть самый захватывающий гладиаторский турнир в истории. Было обещано, что не менее 320 пар гладиаторов в блестящих серебряных доспехах будут сражаться за славу победителя и на потеху зрителям. Этого события чернь ждала с таким нетерпением, что консерваторы в Сенате поспешили выставить на голосование законопроект, ограничивающий количество гладиаторов, которых может содержать дома один человек. Таким образом они попытались помешать планам молодого политика, столь беззастенчиво пытавшегося завоевать благосклонность толпы. В день праздника публике пришлось ограничиться более скромным зрелищем, нежели обещалось, но все равно нужный эффект был получен.
Подобные мероприятия требовали средств — и значительных. Чтобы погасить долги, Цезарь решил баллотироваться на должность наместника в одной из провинций, намереваясь выкачать из нее как можно больше средств и расплатиться ими с кредиторами по возвращении в Рим. После службы претором Цезарь исполнил задуманное, отправившись в 61 г. до н. э. в провинцию Дальняя Испания. Там, вместо исполнения обычных обязанностей наместника, он занялся покорением независимых племен Северной Португалии и проявил себя настолько же умелым воином и командиром, насколько до того — обаятельным политиком-популяром. Он действовал так успешно, что стал даже задумываться о том, чтобы потребовать права на триумф, а это, по мысли молодого полководца, открывало путь к избранию на высшую должность в республике — пост консула. Однако, когда он вернулся в Рим, все пошло не совсем так, как он рассчитывал.
На пути Цезаря к должности консула встал ультраконсерватор Марк Порций Катон. Непреклонный, напрочь лишенный чувства юмора и в целом производивший впечатление куда более старого человека, нежели он был в свои тридцать пять лет, Катон мечтал воплотить в себе строгий идеал республиканца, исполненного старинных добродетелей. Его волосы были вечно взъерошены, как у крестьянина, седоватая борода висела клочьями, одежду он носил исключительно черного цвета — в знак протеста против распространенной среди аристократов моды на легкие и роскошные пурпурные облачения. Его современник Цицерон сетовал, что Катон словно бы живет «в государстве Платона, а не среди подонков Ромула».[29] Уважающий себя сенатор, желая хорошо провести вечер, едва ли мог прельститься ужином у Катона. И вот, когда Цезарь вернулся в Рим, Катон продемонстрировал, насколько глубоко он знает и чтит республиканскую конституцию, насколько решительно готов использовать ее положения, дабы не дать популярам прийти к власти.
