Сергей Баленко - Спецназ ГРУ в Афганистане
Все время казалось, что кто-то врежет очередью сзади, поэтому постоянно оглядывались и в один момент замерли как в стоп-кадре — через дувал перепрыгнул красивый афганец в расшитой золотом тюбетейке, повел автоматом в их сторону, но выстрелов не было, с криком швырнул оружие и одним прыжком скрылся за следующим дувалом. Гриша и Ержан лупили уже по пустому проулку, куда из низкой двери выбросился парнишка в длинной серой одежде и тут же рухнул, изрешеченный их пулями. Раскрашенный цветными наклейками «АКС», не выпущенный из рук, зарылся в пыль.
— Вареник и вы двое! Оставайтесь здесь с ранеными, — приказал Маслов, и взвод покатился дальше, в глубь кишлака, туда, где он скрывался за поворотом горы. Разрывы гранат и стрельба становились все глуше.
Неумело и наспех перевязав раненых, Ержан и Гриша оставили около них Губина, а сами пристально осматривали местность, опасаясь нападения.
— Там кто-то есть! — резко обернулся Ержан, сняв автомат с предохранителя. Уже приготовился дать очередь по появившейся из-за угла цели, но оцепенел: перед глазами появилась причитающая старуха, держась за левое колено, наверное, задетое осколком; за ней тащилась девочка лет четырех в грязном зеленом платьице, с растрепанными волосами.
Не обращая внимания на шурави, она доковыляла до дувала, возле которого лежал парнишка, и завыла нечеловеческим голосом. Сорвав с головы платок и продолжая голосить, она подкошенно опустилась на землю и положила себе на колени пыльную, в черно-красных кровавых пятнах голову парнишки.
Вареник опустил автомат и отвернулся, Вовка насильно стал вливать в рот умирающему раненому воду из фляжки. Ержан не мог сдержать слез и, не пряча их, смотрел на старуху, которая, взглянув на шурави, вскинула руки и, что-то гневно прокричав, грозно и величественно указала пальцем на небо. «Будь ты проклята, война! Сколько из-за нее горя!» — страдал Ержан.
— Что нюни распустил?! — привстал другой раненый, солдат из первого взвода. — Забери автомат, а то ведь у них и бабы, и дети воюют.
Ержан тихо подошел к старухе и потянул за ремень изукрашенный автомат. Цепкие мертвые руки потянулись вместе с автоматом. Старуха, причитая, обхватила голову парнишки, как будто его хотели отобрать у нее. Девочка успела оторвать какую-то наклейку, и автомат, вырвавшись наконец из рук бывшего владельца, потащился по пыли за Ержаном.
Оттуда, куда укатилась волна боя, нарастал шум, словно волна, следуя своим извечным законам, возвращалась. Сначала появилась под конвоем группа пленных, хмурых, с обреченными взглядами моджахедов, потом страшная процессия с обезображенными трупами наших солдат с восьмой заставы. Гриша и Ержан впервые увидели то, что неохотно рассказывали «старики». Превращенные в черно-кровавые комки лица не так поражали, как взрезанные животы, набитые камнями. Обе группы в молчаливой поспешности проследовали мимо ребят с ранеными, мимо воющей афганки, которая не повернула даже головы в их сторону, продолжая глядеть остекленелыми, уже сухими глазами на потускневшее в пыли и дыму предвечернее солнце.
Вот наконец-то и их третий взвод.
— Отходим к броне. Маслов прикрывает! — услышали ребята голос ротного и, подхватив раненых, двинулись в сторону холмов.
— Молодежь, ко мне! — скомандовал Маслов, выхватив из группы пленных молодого афганца в золотой тюбетейке. Ержан с Вареником переглянулись: не померещилось ли им?
— Десь бачив я його, — пробурчал Гриша.
Убедившись, что ротный уже далеко, Маслов отвел афганца за угол и деловито предложил:
— Это каирхановский сынок. Пока никто не видит, можете пристрелить, как собаку. Валяйте, мужики!
Когда ты стреляешь туда, откуда стреляют в тебя, это твоя нормальная солдатская «работа». Когда на твоих глазах падает парнишка, изрешеченный твоими пулями, и над ним тут же голосит старуха, что-то тревожное царапает душу. И хотя, если бы ты не убил этого парнишку, мгновение спустя из его оклеенного этикетками автомата пули прошили бы тебя, все равно что-то протестует, винится, кается… Но когда тебе предлагают просто так нажать спусковой курок и лишить жизни этого молодого красивого парня в золотой тюбетейке, кто бы он ни был, но без оружия, со связанными за спиной руками?! Бунтует сама природа, парализуя твой ум, твою волю, делая вялыми и тяжелыми твои руки.
Поняв, о чем говорят, афганец вытянулся с побледневшим лицом и пылающими гневом и презрением глазами.
— Может, не надо, Паша! — начал было Ержан, но тот не дал ему договорить, вцепившись в маскхалат:
— Чего «не надо»? Чего «не надо»? Ты видел, что они сделали с нашими? Видел?! Стреляйте, гады, или я за себя не отвечаю! Я научу вас свободу любить! Стреляйте… вашу мать!
Почти одновременно сухо щелкнули три выстрела, и золотая тюбетейка сорвалась с головы рухнувшего моджахеда, покатилась к ногам Маслова, искрясь отблесками вечерней зари.
— Уходим! — пнул тюбетейку сержант и бросил окурок на труп. Уже слышны были крики приближающихся душманов.
* * *Толпа моджахедов, собравшаяся у тела сына вождя, медленно расступилась, пропуская Каир-Хана, который с каменным лицом нагнулся над телом, аккуратно двумя пальцами снял с одежды еще тлеющий окурок и, не торопясь, пошел прочь. Немногие заметили, как его рука с хрустом в суставах сжала окурок и меж пальцев посыпались искры.
Знакомство с Олегом Зубовым
Каждый «Подъем!» Вовка Губин комментировал нелестными эпитетами в адрес тех, кто его выдумал.
— Бог создал отбой и тишину, а черт — подъем и старшину! — повторил он известный армейский афоризм, нехотя сбрасывая одеяло. И тут же засуетился, потому что уже началось построение.
— Рота, равняйсь! Смирно! Старший лейтенант Зубов! — голос капитана Шпагина сегодня был вроде несерьезный.
— Я! — послышалось на правом фланге.
— Выйти из строя!
— Есть! — И перед строем появилась рослая фигура, неспешно выполнила поворот кругом, как бы специально показывая всем сначала широкую спину, потом — не менее широкую грудь.
— Командиром третьего разведывательного взвода назначен старший лейтенант Зубов Олег Степанович. Прошу любить и жаловать! — тем же «несерьезным» голосом представил офицера Шпагин, не по уставу похлопывая его по плечу.
— Ну и верзила! Как его много! — хотел вполголоса, лишь для Ержана, сказать Губин, пытаясь из предпоследней шеренги получше рассмотреть нового командира, но получилось громко. — За таким весь взвод спрячется, как за БМП.
— Сначала мы тебя спрячем в посудомойку, — громко прошипел стоявший неподалеку Маслов. — Наряд вне очереди тебе, Губин, за разговорчики в строю! — И добавил, довольный: — А я как раз прикидывал, кого бы в наряд от нашего взвода засунуть.
Помрачневшему Губину уже неинтересен стал новый командир. Но долго молчать Вовке было невтерпеж.
— Товарищ сержант, — официальным шепотом, в тон Маслову, продолжал он. — Разрешите обратиться.
— Чего тебе?
— А нельзя ли вместе со мной поставить Григория Вареника и Ержана Сарбаева? Кру-у-упных специалистов… — И не закончил, потому что получил коленом ниже спины от Ержана, стоявшего за ним в последней шеренге.
— Это тебе от «специалиста»! — ответил Ержан обернувшемуся Губину, показывая ослепительные зубы.
— Что за шум там, в хвосте! — подал голос новенький взводный, только что занявший свое штатное место в строю.
— Не в хвосте, а на левом фланге! — пробубнил Губин, поправляя гимнастерку и грозя Ержану кулаком.
— Это кто там такой умный? — недовольно спросил Зубов Маслова.
— Рядовой Губин, товарищ старший лейтенант, — отрапортовал сержант и добавил, желая не обострять ситуацию: — Он у нас весельчак.
— Ну-ну, — загадочно заключил взводный. — Люблю весельчаков. Будет кому давать наряды вне очереди.
Вовка благоразумно решил воздержаться от дальнейших словопрений, но приговор свой произнес внутренним монологом: «Еще посмотрим, что за командир такой явился! Наряды раздавать каждый дурак сумеет. Бой покажет, кто от страха в галифе наложит. Тоже мне, прислали «специалиста» из Гамбурга!» — сверлил он презрительным взглядом широкую спину офицера.
Вечером следующего дня Вовка устало плелся после наряда в палатку, зажав под мышкой пачку сахара, буханку серого хлеба и две банки сгущенки. Начальник продсклада оказался человеком, не то что новый взводный, проникся к Вовке симпатией и даже наградил этими двумя банками за его «ударный труд» на кухне. «Сейчас мы с Гришей и Ержаном устроим кайф после отбоя», — предвкушал он скорое дружеское чаепитие, когда души их распахнутся друг другу, его болтовню никто не одернет, Гриша будет рассказывать «хохляцкие» анекдоты, а Ержан, может быть, снова споет песню про Карлыгаш, похожую на Соньку Прокушеву…
