Евгений Толмачев - Александр III и его время
Детские годы Марии прошли в одном из красивейших городов мира — Париже и на Лазурном берегу Средиземного моря, во Французской Ривьере, под контролем то матери, то бабушки. В пятнадцать лет она потеряла мать, бабушка Катя перевела её в Ниццу, где она была взята под покровительство императрицы Александры Фёдоровны, жены Николая I. Мария за границей почти всё время болела. Когда ей исполнилось 18 лет, состоялся переезд «парижской сиротки» в Петербург, в дом на Сергиевскую к тётке — княгине Елизавете Александровне Барятинской (до замужества кн. Чернышёвой). Граф С. Д. Шереметев в своих мемуарах пишет: «… я был в полку, когда прибыла в дом Барятинских девушка очень молодая, с красивыми грустными глазами и необыкновенно правильным профилем. У ней был один недостаток: она была несколько мала ростом для такого правильного лица… Красивое, словно выточенное лицо с глубоким выражением глаз, в ней было что-то загадочное, она была молчалива и на меня смотрела несколько свысока» (354, с. 71).
«Нельзя сказать, — продолжает Шереметев, — чтобы княгиня Барятинская её баловала. Напротив того, она скорее держала её в чёрном теле. Она занимала в доме последнее место, и мне как дежурному и младшему из гостей, когда приходилось обедать у полкового командира, не раз доставалось идти к столу в паре с княжной Мещерской и сидеть около неё… Присутствие такой скромной и красивой девушки не могло остаться не замеченным. Хотя она говорила не совсем правильно по-русски, но старательно, пребывание за границей, конечно, давало себя чувствовать, хотя она и старалась втянуться в новую обстановку. Впрочем, дом княгини Барятинской всего менее был русским домом, несмотря на присутствие хозяина, князя Владимира Ивановича» (354, с. 415). По протекции родственников Мария была представлена императрице Марии Александровне, супруге Александра II и получила фрейлинский шифр. С первых дней пребывания в России, по её признанию, она почувствовала себя хорошо как никогда.
И вот встреча с наследником престола… Ей 20, ему 19 лет. Имело ли это значение тогда? Возможно. Ведь девушка, как правило, в эти годы опережает юношу в своём развитии. Не будучи красавицей, в строгом смысле, она была довольно симпатична, приветлива и добра, отличалась откровенностью, насмешливостью и остроумием. Кроме того, она была хорошо воспитана, изящна и грациозна, неплохо разбиралась в литературе, искусстве и музыке, прекрасно владела французским и английским, играла и рисовала, писала стихи, ездила верхом на лошади.
Уже после первых встреч открытый и честный Александр почувствовал глубокую симпатию к Марии и естественную потребность видеться с ней. Находясь в Царском Селе в мае и июне 1865 г., почти ежедневно он бывает на вечерних собраниях у императрицы в Китайской комнате Большого дворца, где видится с молодой фрейлиной. После 12 апреля 1865 г. императрица, всегда от природы сдержанная, ещё более ушла в себя и ограничивалась узким кругом избранниц. Помимо государя и отдельных высокопоставленных лиц, приглашаемых на эти вечерние собрания, здесь собиралась блестящая компания молодёжи, группировавшаяся вокруг нового цесаревича. Сюда входили оба его адъютанта П. А. Козлов и князь В. А. Барятинский (Бака), брат Владимир, граф И. И. Воронцов-Дашков, Мария Мещерская и её подруга фрейлина Александра Васильевна Жуковская, которая всего на два года была старше её. Общего разговора на этих вечерах, как правило, не было, играли в карты, в лото, рассматривали картины, рисовали и т. д. Александр Александрович скрупулёзно фиксирует в своём дневнике встречи с Марией Элимовной Мещерской. «… В собрании (3 июня) играли все в лото, очень было приятно, потому что я сидел около М. Э.», через день «сидел как обыкновенно возле моего милого друга, потому что большего я и не желаю, как быть её другом», «… играли (7 июня) в мистигри, сидел как обыкновенно. Каждый день тоже самое было бы невыносимо, если бы не М». «Покатавшись в Павловском (8 июня), на возвратном пути нашёл М. Э. и А. В. (Жуковскую) на Луговой дорожке под деревом, сошёл с лошади и присел к ним; разговаривали около 20 минут, потом отправился домой», «… я поехал по Английской дороге (10 июня), нашёл там М. Э. и А. В. и гулял с ними по лесу». Александр испытывает потребность видеться с Марией. «… Отправился с А. Б. в Павловск (11 июня) и гуляли в парке в надежде встретить М. Э.». Вечером в собрании «веселились немало, я почти всегда бываю в духе по милости моей соседки». В дневнике Александра покоится высохший цветок от М. Э., преподнесённый ею в Царском Селе 11 июня 1865 г. «17 июня катался под парусами с М. Э. и А. В.», «проводили М. Э., А. В. до церкви». 18 июня катались в лодке, в которой «сидели папа, М. Э., А. В., а Алексей и я гребли».
Тёплые отношения цесаревича с Марией Мещерской становятся заметными для окружающих. Поздно вечером, почти до часа ночи у Александра задержался В. П. Мещерский, которому он откровенно читал свой дневник. «Было много интересного, — отмечает наследник, — в особенности разговора В. П. с кн. Вяземским, который касался лично до меня и моих отношений к М. Э.».
На следующий день Александр, встретив Марию с её неизменной подругой Жуковской на Английской дороге от Царского Села к Павловску, решается предупредить её о возникших сплетнях в свете. «Я давно искал случая ей сказать, — помечает он в дневнике, — что мы не можем быть в тех отношениях, в каких мы были до сих пор. Что во время вечерних собраний мы больше не будем сидеть вместе, потому что это даёт повод к различным нелепым толкам и что мне говорят уже об этом многие. Она совершенно поняла, и сама хотела мне сказать это. Как мне ни грустно было решиться на это, но я решился… Но наши дружеские отношения не прервутся, и если мы увидимся просто без свидетелей, то будем всегда откровенны. М. Э. мне сказала между прочим: «Ma seule priere pour vous sera toujours, que les hommes, ce que vous etes a prisent» («Я умоляю вас: оставайтесь всегда таким, каким вы есть сейчас»), Я её очень благодарил за это чувство ко мне и сказал, что теперь трудно меня испортить, потому что мой характер уже немного сложился, и что я твёрд в своих убеждениях, но всё-таки я буду только тогда покоен, когда женюсь…. На прощание мы обругали порядком le beau monde (бомонд) за его интриги, я сел верхом и, простившись с милыми собеседницами, отправился на рысях домой».
Однако не так просто было ему расстаться со своей симпатией. Ведь добрые чувства — соседи любви. В этот же вечер во время игры в секретер он первый раз сел на другое место, а не рядом с Марией. На следующий день 20 июня после завтрака он проводил её до лестницы и «получил от неё карточку верхом, которая очень удалась». Вечером же он снова сидел на прежнем месте и не скучал. При любой возможности он не упускает случая хотя бы несколько минут поговорить с Марией. 23 июня на Английской дороге Александр встречает Мещерскую с Жуковской. После оживлённого разговора «М. Э. сорвала какой-то белый цветок и поднесла мне, уверяя, что это символ невинности и чистоты душевной, — записал он в дневнике, — я его разорвал, она непременно хотела отыскать другой, но нигде не могла найти. Я заметил ей на это, что как трудно отыскать между людьми символ этого цветка. Она поднесла мне другие, объясняя прелесть их. Не знаю, что с ней было, но она была в таком странном настроении духа и так настойчиво объясняла каждый цветок, облокотясь на мой экипаж, что я бы принял её за сумасшедшую, если бы не знал её ближе. Она сказала мне шутя: «Возьмите меня с собою» — я подумал про себя, хорошо было бы, если это было возможно».
В дневнике цесаревича до наших дней также сохранился и второй засушенный цветок от М. Э., подаренный ему уже в среду 23 июня 1865 г. в Павловске на Английской дороге.
В этот же день Александр с родителями переехал в Петергоф. Как бы подводя итог проведённым дням в Царском Селе, он записал: «Никогда не забуду я этой весны, всегда останется она у меня в памяти, потому что это может быть последняя весна, которую я провожу так приятно после всех тяжёлых дней в Ницце и в Петербурге».
Однако Мещерская не выходит из головы. Через два дня в пятницу Александр записывает: «… М. Э. я до сих пор не видел, что мне весьма досадно, не знаю даже, где она ездит гулять и что она делает в Петергофе; это далеко не Царское, но что делать, не вечно же веселиться, надо и поскучать. Впрочем, разве до веселья ли мне теперь перед присягою. А всё-таки М. Э. не достаёт, так привык видеться с нею каждый вечер, а иногда ещё и утром. Разговаривать с нею хочется и всегда находить разговор, иногда не интересный, но всё-таки приятный, потому что это она с вами говорит. С тех пор, что я в Петергофе я больше думаю о Dagmar и молю Бога каждый день, чтобы он устроил это дело, которое будет счастьем на всю мою жизнь. Я чувствую потребность всё больше и больше иметь жену, любить её и быть ею любимым.… До сих пор нет никаких известий из Дании после возвращения Fredy. Мама писала королеве об её желании, если можно, то приехать сюда с Dagmar, но я боюсь, что королева не согласится…»
