Владимир Кузьмищев - Царство сынов Солнца (илл. с альфа-каналом)
Мы уже говорили, что Солнце являлось общеимперской уакой Тауантинсуйю. Это именно его обслуживала «учрежденная церковь» инкского государства. Но слово «церковь» в данном случае следует понимать в самом широком его значении, поскольку в Тауантинсуйю мы имеем дело с государственной религией.
Казалось бы, что в условиях господства земледелия было бы логично включение в число общеимперских уак и Пача Мамы — Матери-Земли. Однако Пача Маме хотя и поклонялись повсеместно, но это поклонение не оформилось в общегосударственный культ земли. Столь странному, на наш взгляд, явлению нет убедительных объяснений, кроме одного: Единственному Инке должно было соответствовать единственное верховное божество «общеимперского масштаба». Примерно также обстояло дело с океаном, который кормил прибрежное население Тауантиисуйю.
Но Пача Мама заготовила еще одну и, возможно, даже более сложную загадку. Слово «пача» воспринималось индейцами кечуа не только как «земля». Оно имело и другие значения, в частности «мир», «вселенная», а также… «время». Но не просто время. В своем последнем значении «пача» образовывала сложное символическое и в определенном смысле философское понятие «пространство-время», объединявшее в единый понятийный комплекс космическое пространство и временные циклы.
Известная перуанская исследовательница Виктория де ла Хара, изучающая много лет инкскую символику на знаменитых деревянных сосудах «кэро», утверждает, что ей удалось выявить символ или знак, обозначающий понятие «пача» (сама исследовательница полагает, что это не символ, а слово, как, впрочем, и остальные знаки на кэро, которые составляют своеобразное письмо инков). Она считает, что именно этот знак-слово лежит в основе всех космогонических построений философов Тауантинсуйю — их называли «амаутами». Дела Хара установила, что знак «пача» часто изображается в сочетании со знаком, который она определяет как «анан» («ханан»), что, как мы знаем, означает «верхний». Их сочетание, полагает исследовательница, образует понятие «верхний мир», то есть небо, но не в обычном, а в мировоззренческом понимании. Правда, ее смущает одно обстоятельство: знак «анан-пача» всегда окрашен в красный цвет, что не соответствует цвету неба, а в символике подобное несоответствие не только маловероятно, но и недопустимо.
Правда, нам кажется, что пугаться красного цвета не следует. Он вполне мог символизировать Солнце, особенно у солнцепоклонников, а заодно и главного из сынов небесного светила — сапа инку. Последнее имеет косвенное доказательство: на кипу цвет инки-правителя всегда был красным, красной была и налобная повязка инки. Если высказанные предположения правильны, то тогда сочетание знаков-символов обретает куда более важный смысл, ибо они изображены не где-нибудь, а на подлинных документах сынов Солнца, каковыми являются кэро.
Теперь будем рассуждать вместе. Солнце не могло не иметь своего собственного изображения в инкской символике. Не мог остаться без персонального символа и сапа инка. Зачем же тогда, спрашивается, окрашивать знак — символ неба в цвет Солнца и инки? Не проще ли поместить их персональные символы прямо на знаке «ханан» (либо в каком-то сочетании с этим знаком), чтобы тем самым показать, что автор «текста» в силу определенных обстоятельств собрал их вместе, дабы выразить некую конкретную идею? Ведь так проще и понятнее.
Но автор «текста» так не поступил. А это значит, что, окрашивая синее небо в красный цвет, составитель документа ставил перед собой какую-то иную задачу. Но какую?
Хозяином космического времени-пространства мог быть только сам творец времени и пространства. Это Пачакамак-Виракоча. Поскольку сыны Солнца не решались коснуться, этого имени даже своими устами, можно предположить, что изображать его в символах было еще более страшным кощунством.
Но интересы дела требовали его фиксации на кэро. Следовательно, нужно было как-то обойти этот строжайший запрет, обмануть самого себя, а заодно и грозных блюстителей чистоты поступков и помыслов сынов Солнца. Легче всего такой обман достигался с помощью знака «пача». Попробуй придерись, а «всем» все сразу понятно. (Мы поставили слово «всем» в кавычки, ибо в условиях Тауантинсуйю под ним понимается слишком узкий круг людей.)
Теперь наступает принципиально важный момент: что мог добиться философ изображением вместе знаков «пача» и «ханан»?
На первый взгляд ничего особенного: «верхний мир», правда выкрашенный в неестественный красный цвет. Однако именно с таких «ничего особенного» обычно и начинается самая страшная крамола. Ведь, по существу, если очень внимательно вчитаться в знаки, автор «текста» соединил в нем вместе символы двух верховных божеств инков: Отца-Солнца (красный цвет) и Пачакамака-Виракочи (знак «пача»), божества реального и божества невидимого и неосязаемого (как будто бы кто-то осязал солнце!).
Такое сочетание (или объединение в символах) могло означать только одно — реальный шаг инков в сторону монотеизма! И если наши построения и стоящие за ними Предположения хоть на какую-то долю верны, то мы имеем чрезвычайно любопытную картину. Ибо мы получили возможность увидеть самый первый и пробный шар, пущенный пока еще робкой рукой амауты в разноликую и многоголосую толпу кеглей-идолов из пантеона богов Тауантинсуйю. Первый шаг от малонадежного и не очень послушного язычества к «божественному абсолютизму», куда более соответствовавшему деспотизму сынов Солнца.
Трудно сказать, насколько сами инки понимали необходимость подобной реформации в своих религиозных делах. Кроме того, переход к монотеизму потребовал бы от них отказа от реального Бога-Солнца в пользу абстрактного бога-духа, что неизбежно привело бы к ломке великолепно отлаженного религиозно-церковного аппарата, а заодно и к изменению всей системы повинностей и налогообложения, опиравшейся на миропонимание инков-солнцепоклонников.
Предложенные здесь читателю возможные или как минимум допустимые построения опираются не только на выдвинутую в наши дни гипотезу перуанской исследовательницы Виктории де ла Хара. Ведь еще Инка Гарсиласо всеми, доступными, и даже не очень дозволенными средствами стремился доказать, что инки знали истинного господа бога, то есть Иисуса Христа (хронист делал это в тщетной надежде защитить индейцев от католических монахов, искоренявших ересь вместе с ее носителями). Конечно же, он заблуждался в главном, но, может быть, в свете высказанных здесь соображений Инка Гарсиласо прав, когда называет невидимое божество инков Пачакамаком, особенно если принять во внимание значение слова «пача»? Вот как сам хронист объясняет значение этого имени: «Пачакамак означает: тот, кто вселяет душу во вселенную… тот, кто делает со вселенной то, что душа с телом».
Нельзя не учитывать и то, что философы-амауты, во всяком случае их лучшая и передовая часть, не могли топтаться на места в своих философско-космогонических и чисто теологических построениях. Они должны были искать и искали более разумное и совершенное объяснение окружавшего их реального мира, философского осмысления явлений природы. Они, несомненно, искали и пути совершенствования и укрепления власти клана инков, поскольку многие принадлежали к нему. В духовной сфере идеальной моделью, соответствовавшей новым социально-экономическим преобразованиям, которые стремительно развивались в Тауантивсуйю, был монотеизм. Утверждение Отца-Солнца инков главным божеством всей империи было первым конкретным шагом на этом пути. За первым шагом должен был последовать и второй… Но в этот решающий момент развития созданного сынами Солнца общества вмешалось нашествие европейских завоевателей.
Путь к монотеизму был для инков естественным путем их дальнейшего развития. Может быть, именно поэтому нам сегодня более отчетливо видятся его отдельные черты, ускользнувшие от внимания или просто не понятые хронистами. Может быть, именно время и есть самое лучшее «увеличительное стекло» для подобных поисков в древней истории?
В любом случае к моменту появления на землях Тауантинсуйю испанских конкистадоров ни о каких реформах в области религии сынов Солнца речи пока еще не шло. Идолопоклонство процветало и властвовало в империи. Храмы Куско были забиты своими, инкскими, и чужими языческими божествами, которых сыны Солнца умело использовали в политических интересах. Очень точно сказал об этом Мариатеги: «Инкская церковь больше стремилась подчинить себе богов этих народов, чем преследовать и покорять их».
Религиозный мир царства Тауантинсуйю оставался сложным, многоликим, но предельно ясным и понятным для тех, кто его создавал в бесплодной попытке и постоянном поиске объяснений тех чудес, с которыми человек ежеминутно сталкивался в своем общении с природой. Постепенно этот мир усложнялся, неумолимо удаляясь от простого человека, пока не стал привилегией и собственностью правителей и жрецов. И тогда выяснилось, что именно он, мир религиозных воззрений, стал также выразителем и хранителем морали. Как пишет Мариатеги, «религия кечуа была, прежде всего, сводом правил морали, а не метафизической концепцией». В основе этой религии находились «не не понятные никому абстракции, а всем доступные простые аллегории… Племена империи скорее верили в божественную сущность инков, чем в божественность какой-то их религии или их догматов».
