Николай Непомнящий - Русская Индия
Для России Екатерининского века были характерны те же черты духовного развития, что и для Западной Европы, в том числе и в отношении к Востоку. Трудно переоценить вклад в науку, который был внесен знаменитыми академическими экспедициями в восточные провинции империи. Обстоятельные труды о народностях Азии, созданные П. Палласом, И. Лепехиным, П. Рычковым, составляют гордость отечественной науки. Значительно меньше было сделано для изучения стран Востока. Однако благодаря публикации переводов, составлению компиляций и обзоров буквально все новинки европейской науки становились известны русскому читателю. Восточные темы не сходили со страниц литературно-научных журналов и альманахов. Немало сообщений такого рода появлялось и в газетах, в частности в «Санкт-Петербургских ведомостях». География и этнография народов Азии находила отражение в таких изданиях, как «Географический лексикон Российского государства» Ф. А. Полунина (1773), «Полный географический лексикон, содержащий в себе… подробное описание всех частей света…» К. Г. Лангера (1791). Наконец, именно в России публиковались знаменитые «Сравнительные словари всех языков и наречий», где учитывались данные по 149 языкам Азии (в издании 1787 года).
На волне этого интереса к Востоку и появились публикуемые ниже записки путешественников. Авторы их совершили странствия в большей или меньшей мере поневоле и во всяком случае, без особой к тому подготовки и научной цели. Как подлинные документы двухсотлетней давности, они сохраняют ценность исторических источников и содержат порою довольно любопытные историко-географические или бытовые детали. При первой публикации они оценивались современниками прежде всего как пособия к познанию стран Востока.
Описание маршрута Ф. Ефремова, например, использовалось в английской географической литературе, а его бухарский словарик был переведен на немецкий язык известным востоковедом-библиографом Ф. П. Аделунгом. Неслучайно к сочинениям Екатерининской поры вновь было привлечено внимание почти сто лет спустя — в период территориальной экспансии России. Тогда появились статьи и публикации записок Филиппа Ефремова — его сведения все еще признавались важными для изучения Центральной Азии…
Немногословные записки «российского унтер-офице-ра» Филиппа Ефремова отличаются на редкость авантюрным сюжетом. Мы видим здесь сцены пленения и рабства, службу автора в гареме восточного вельможи, кражу печати и побег с переодеваниями — то в гонца, то в купца, то в благочестивого паломника, направляющегося в Мекку. Герой повествования преодолевает степи, пустыни, заснеженные горные перевалы, пересекает границы многочисленных, враждующих друг с другом государств и, наконец, через два океана благополучно возвращается домой. В коротком повествовании мелькают самые разнообразные персонажи: милосердный кочевник, излечивший автора от ран, нанесенных ему пугачевцами, а затем продавший его за четыре выделанные телячьи шкуры; самовластный бухарский правитель, подвергнувший его мучительной казни, дабы обратить в истинную веру, а после — пожаловавший офицерским чином и красным кафтаном; влюбленная персиянка; армянские купцы, путешествующие между Астраханью и Калькуттой; немец-священник, живший некогда в Ораниенбауме, а ныне оканчивающий дни свои в североиндийском княжестве Ауд; просвещенный английский судья, выказывающий свою благосклонность лишь после того, как получил в подарок чернокожего мальчишку-раба. И на последней странице рукописи появляется екатерининский вельможа А. А. Безбородко, обрядивший автора в азиатское платье и демонстрирующий его самой государыне императрице.
К этому надо еще добавить вставные новеллы о заговорах и коварных убийствах при бухарском дворе, а также о воинских доблестях русских солдат, оказавшихся там, по несчастью, в плену. Бесхитростный рассказ простого человека — и целая эпоха встает перед глазами: XVIII век, Европа и Азия — от Калькутты до Лондона и Санкт-Петербурга.
В одной из рецензий на издание «Девятилетнего странствования» оно названо «первой географией Узбекистана», в которой лаконично, но с острой наблюдательностью затрагиваются почти полностью все разделы географического описания страны. Не менее существенными представляются и содержащиеся здесь исторические и этнографические сведения. Обращение к этому ценному источнику позволяет дополнить и уточнить характеристику политической ситуации в Средней Азии, отдельных сторон экономики (например, развитие шелководства), внешних особенностей быта (формы женской одежды).
Все биографические сведения об авторе — с его слов и по документам — содержатся в изданном тексте, характер человека легко угадывается по запискам. Сын стряпчего духовной консистории, Филипп Ефремов, конечно, еще дома был обучен грамоте. Мальчишкой тринадцати лет попал он в солдаты, а к девятнадцати годам дослужился до сержантского чина. Попав к бухарцам в рабство, и здесь отличился — за храбрость произведен в офицеры, командовал сотней всадников. После возвращения в Россию служил и переводчиком, и судебным заседателем, и директором таможни в разных городах. К величайшей его гордости, был пожалован грамотой на дворянское достоинство.
В молодости Филипп Ефремов, несомненно, отличался физической силой и выносливостью. Будучи ранен и связан мятежниками, не только сам освободился от пут, но еще и помог товарищам; прошел зимой казахские степи там, где другие пленники умирали от голода и холода, вынес пытки и болезни, преодолел хребты Тянь-Шаня, Куэнь-Луня и Каракорума. Храбрый солдат, он предстает со страниц записок как человек прямой и честный, не склонный к россказням или повторению чужих выдумок. Долгие годы он помнит каждого, кто сделал ему добро, будь то казах, первый его хозяин, армяне Айваз и Симион, какой-то кашмирец, а на тех, кто мучил и преследовал его, как будто и зла не держит. К чужим нравам и обычаям он относится скорее с любопытством, чем с осуждением, а внешним особенностям быта подражает без особого труда — два месяца шел с мусульманами как паломник в Мекку, и те не заподозрили обмана. Но даже суровые пытки не принудили его отказаться от веры отцов, военной карьере и спокойной жизни на чужбине он предпочел жесточайшие опасности — лишь бы вернуться на родину.
Каждый из русских дипломатов, посещавших Хивинское или Бухарское ханства, старался выкупить из рабства соотечественников. Записки путешественников того времени полны сообщениями о страданиях пленников. Павел Яковлев, бывший в Бухаре в начале XIX века с миссией А. Ф. Негри, сообщает трогательные детали о жизни тех русских, судьба которых сложилась еще относительно благоприятно. Например, некий Андрей Родиков, капрал, захваченный под Оренбургом, командовал бухарской артиллерией в чине топчи-баши. Он, как «бухарский гражданин, получал жалованье, каждую пятницу являлся к хану на поклон и завел мелочную лавочку». Но, рассказывает П. Яковлев, «почти каждую неделю сбираются к нему несколько земляков молиться и разговаривать о милом, отдаленном отечестве; в Светлое же Воскресение все русские, живущие в Бухаре, идут к Родикову; запираются в его тесную каморку и слушают заутреню, которую отправляют Родиков и Василий Егоров, пленный дьячок из Оренбурга». Завершая свой рассказ, автор отмечает, что «нет ни одного из русских пленников, который бы не покушался бежать из Бухарин… но большая часть жестоко наказана за побег. Киргизцы, сколько для собственной безопасности, боясь доноса на похитителей, столько и в надежде получить хорошую плату, не пропускают наших беглецов к русской границе».
Путь в Россию через казахские степи был крайне опасен. Ф. Ефремов, очевидно, не раз обдумывал возможность бегства через Кызылкум. Он записал маршрут, которым купеческие караваны шли из Бухары в Астрахань. Вероятно, и с туркменами, прибывшими в Бухару с полуострова Мангышлак, он познакомился с той же целью — разузнать дорогу в Россию через Хиву и Каспийское море. Расхождения в сроках пребывания в пути между упомянутым маршрутом и тем, что сообщили ему туркмены, очевидно, объясняются тем, что сведения получены из разных источников: в одном случае речь идет о караване верблюдов, а в другом — о конном походе. Расспрашивал он о пути в Бухару и кого-то, пришедшего из Оренбурга. Правда, сведения эти содержатся только в печатных изданиях «Девятилетнего странствия», и можно было бы заподозрить получение их в более позднее время, в тот период, когда автор служил в Азиатском департаменте. Однако упоминание о местах, где кочует хан Нурали, позволяет датировать текст временем ранее 1783 года, и, следовательно, запись маршрута, скорее всего, сделана тоже в Бухаре.
Эти вопросы должны были обсуждаться в беседах с теми русскими стариками, которые когда-то служили у хана Абул-Фейза и спаслись бегством от гнева узурпатора Мухаммеда-Рахима. Их рассказ об этих драматических событиях, по всей видимости, Ф. Ефремовым был — как и маршруты — своевременно записан. Характерно, что он воспроизводится практически без изменений от издания к изданию. Подробное описание того, как следует выращивать шелковичных червей, тоже представляется законченным сюжетом, своего рода практическим рецептом по шелководству. В Бухаре у Ф. Ефремова явно была тетрадка для памятных записей.
