Kastelno - Верден. Мясорубка дьявола.
Война превращает в зверей тех, кто рожден людьми.
X
Не иначе как Господь пожалел нас – перед самым прибытием немецкий обстрел стих. Высаживаемся из машин и тут же звучит команда строится. Каждый из солдат получает по несколько пустых мешков, сложенных в скатку. На месте набьем их землей и используем в качестве дополнительной защиты от пуль и осколков. Здесь во всю идет подготовка нового рубежа обороны: роют, разбивают кирками подмороженную землю, тянут ряды колючей проволоки. Встречающий нас офицер объясняет направление и советует поторопиться, ибо вражеский обстрел может начаться в любую минуту. Обещает, что через час начнут палить и наши пушки.
Ускоренный марш! – командую я, и мое воинство устремляется вперед. До позиций два километра, скоро некоторые начинают выдыхаться. Солдатский рюкзак тяжелая штука, но без него нельзя. Взводные сторожевыми псами бегут по бокам колонны, и покрикивая на отстающих, не дают ей слишком растянуться. Земля кругом вся изрыта воронками, видно, что немцы и впрямь не пожалели снарядов. Ни одного целого дерева. Только немногочисленные обгорелые черные стволы, торчащие в небо словно гигантские сгоревшие спички. Спускаемся с высоты и добирается до ходов сообщения, выдвигаясь в окопы переднего края. В запыхавшиеся глотки резко бьет тяжелый запах траншейного подземелья: смрад от грязных человеческих тел, мочи, пороховой гари. Остро ощущается сладковато–приторная вонь разлагавшейся плоти, видимо наших убитых вынесли совсем недавно.
Сменяемое моей ротой подразделение выглядит как настоящие выходцы из могилы. В засохшей грязи с головы до пят, от черноты пороховой копоти почти невозможно разглядеть очертание лиц.
— Где командир? Кто старший? – кричу я. Навстречу спешит какой–то бородатый леший, с повязкой на рукаве и дико выпученными глазами. Козырнув, хрипло докладывает, мол ротный убит еще вчера, командование принял на себя он, су–лейтенант Жанвье. Вместе с ним по лестнице забираюсь на бруствер. Объясняет обстановку. Позиция здорово раскурочена минометным обстрелом, два пулемета выбыли из строя, рядов колючей проволоки перед окопами уже почти нет, опять же спасибо минам. Линии связи тоже разбиты огнем. Торопливо показывает мне наиболее слабые места в нашей обороне, просто изнемогая от желания уйти отсюда. Спрашиваю о потерях. Ответ впечатляет: из ста шестидесяти человек в строю чуть больше сорока. Бошей сколько уложили — Бог его знает, но пространство перед нашей линией довольно густо завалено их телами. Некоторые из них повисли на остатках колючей проволоки совсем близко от траншей. Отдаю ему честь и желаю благополучно добраться до второй линии. Ряды окопов уже заполнили мои солдаты.
Оглядевшись, вызываю командиров взводов. Вместе определяем, где установить пулеметы, ложные огневые точки и посты наблюдения. Решаем, какие части траншей необходимо срочно углубить. К каждому ходу сообщения от передовых окопов надо поставить по три человека с гранатами. Приказ четкий: малейшее подозрительное движение – забрасывайте гранатами все что видите. Или слышите. Объявляю дислокацию.
— Гийом, ты твердый парень, бери правый фланг. На твоем участке больше всего ходов сообщения, ради всего святого, не спускай с них глаз! — Он спокойно кивает, все понятно нет повода для беспокойства.
— Лефуле, забирай своих и марш на левое крыло! Помни, перед твоей позицией почти нет колючки! — В ответ звучит уставное «слушаюсь» с козырянием огромной крестьянской ладонью, размером с винтовочный приклад.
— Взвод Жерома и я будем в центре! Все, вперед, по местам!
В окопах движение. Взводы занимают позиции. Вдруг позади раздался грохот – заговорила артиллерия прикрытия. Почти все солдаты интуитивно присели, умирать никому не охота.
— За работу бездельники! – кричу я, — это палят свои! Быстрее, дьявол вас забери! — И впрямь сейчас на счету каждая минута. Долбим промерзлую землю, засыпаем ее в мешки и укладываем на наиболее поврежденные места. Снова долбим, опять засыпаем, вновь укладываем. И так без конца. Другие пытаются привести в порядок разбитые блиндажи и укрытия. Снег перестал идти и скоро над позициями появился аэроплан с черными крестами на крыльях. Принесла гада нелегкая! Это разведывательный аэроплан. Сам то он безобиден, а вот последствия его полета мы скоро почувствуем на своей шкуре. Этот летающий дьявол наведет на наши позиции артиллерийский огонь. Несколько человек стреляют в него, но безрезультатно. У меня сейчас одна просьба к Всевышнему, — время, время, совсем немного времени! Увы, на этот раз небеса менее благосклонны к нам. Разрывающий душу снарядный свист возвещает: боши снова начали обстрел. Боже, скорее убрать пулеметы и все в укрытия!
Блиндаж вздрогнул каждым своим бревном от первого разрыва. От грохота заложило уши, изо всех щелей взметнулась пыль. Сколько набилось сюда народу не знаю, но кашляют все. На линию наших окопов обрушился шквал огня. Беспрестанные разрывы, спереди, сзади, справа, слева, один за одним. И так без конца. В ушах звенит, как будто кто–то бьет у тебя в голове в огромный колокол. Пол под ногами просто ходит ходуном, от близких попаданий людей швыряет то на стены, то друг на друга. Страх не страх, а что–то хлеще того. Сердце стучит как паровозные колеса на полном ходу, все убыстряя свой бешеный ход с каждой минутой. Свиста летящих снарядов давно не слышишь, потерял им счет, равно как и потерял счет времени. Неясно даже сколько времени прошло с начала обстрела – то ли пятнадцать минут, то ли полтора часа. Потом успокаиваешься. Этот огонь не зависит от тебя. Нельзя повлиять на корректировку вражеских артиллеристов. Во всяком случае, я точно не могу сбить им прицел. Вдруг один угодил точно в линию рядом с нами. Тут же всех сбило с ног, побросало друг на друга как былинки. Пыль такая, что в шаге ничего нельзя увидеть. Люди то ли кашляют, то ли кричат, то ли еще чего. Ловлю себя на мысли – все таки блиндаж отличная штука! Всего то вырыт в земле да выложен бревнами. А сколько от него пользы! Вокруг снова, взрыв за взрывом. Чертовы боши неутомимо обрабатывают наши позиции, густо удобряют шрапнелью, щедро засыпают железом. И все для того, что бы перебить нас. Сидящих в этих траншеях, как крысы. Но никто еще не сумел на войне уничтожить окопных крыс, значит, может и мы уцелеем. Господи, неужели их снаряды никогда не закончатся? И вдруг так резко и внезапно – тишина…. Противный, комариный писк в ушах и тишина… Сообразить не могу секунд тридцать, что такое? Отхаркиваюсь и отплевываюсь от пыли… Наконец – дошло!
— Наверх! – хрипом кричу я, — немедля все наверх! Живее!
Линия нашей обороны представляет собой страшное зрелище. Развороченные стенки окопов. Перед позицией повсюду воронки, будто здесь плясал сказочных размеров сумасшедший динозавр. Точно, один снаряд угодил четко в дальний блиндаж. Не повезло. Разбросанные как спички обломки толстых бревен торчат, будто иглы на взбесившемся дикобразе. Что внутри – лучше не думать, да и сейчас не до этого. Мертвых не воскресишь, а вот живым сейчас жарко придется.
— Осмотреться! — верещу дурным голосом, — пулеметы наверх! Все по местам!
Выбираются. Глаза у каждого – монеты вставить можно. Но наблюдатели уже на постах, прильнули к биноклям.
— Идут! – слышно по всему фронту. — Идут, идут! Боши, боши!
— Жером, — хватаю пробегающего мимо взводного. — Сколько пулеметов уцелело? Два? Давай на фланги их, по одному на каждый! Самых лучших метателей гранат в центр, живо!
Жером резким криком подзывает к себе трех солдат и исчезает вместе сними. Выхватываю револьвер, бегу по линии бруствера и кричу изо всех сил: — Передать по цепи! Винтовки и гранаты к бою! Примкнуть штыки! Огонь только по моей команде!
Позиция ощетинилась винтовками стальной лентой. Черная, грязная брань слышится вдалеке на правом краю. Это Гийом велит своим не высовываться. Слава Тебе Господи, значит уцелел мой ругатель. Сзади нас, в траншее несколько человек волокут пулемет на правый фланг, подгоняемые суровыми окриками Жерома. Метрах в двухстах видно серо–грязные шинели атакующих. Бегут резвым шагом, подзадоривая себя яростными воплями. В бинокль видно их перекошеные гримасами лица. Ну что ж, давайте, мы здесь. Скоро явственно и дня невооруженного глаза четко выступают силуэты стрелков и огнеметных пар. Некоторые стреляют на бегу, но это так, что бы пугануть нас да подбодрить себя. Нужно подпустить их метров на шестьдесят для верности.
— Лежим жд–е–е–е–м! – растягивая в крике рот, подаю команду, — лежим жд–е–е–е–м! Жд–е–е–м!
Лежащего рядом со мной солдата бьет дрожь. Новобранец, лет тридцати. Все лицо покрыто крупными каплями пота, винтовка мелко дрожит в руках. Я хлопаю его по плечу и улыбаюсь: не бойся, нормально все будет. Он тихим голосом благодарит меня, пытаясь изобразить на лице подобие улыбки. Я снова смотрю в оптику на ряды приближающихся к нам бошей. Вот, вот сейчас они окажутся на линии прицельного огня… Дьявол, да что же время ни черта не идет! Ну… ну…давайте же! Наконец–то! Набираю в грудь побольше воздуха и ору во всю глотку: — Pour la France! (фр. – за Францию!).
