Барбара Такман - Загадка XIV века
Этим новым оружием стал лонгбоу — длинный лук, превышающий длиной рост человека. Англичане переняли этот лук у валлийцев и использовали это оружие еще при короле Эдуарде I во время войны с шотландцами. С дальнобойностью в 800 ярдов и скорострельностью от 10 до 12 стрел в минуту, превышавшей, по меньшей мере, впятеро скорострельность обычного лука, лонгбоу явил собою революционное оружейное новшество. Его стрелы в умелых руках поражали цель на расстоянии в 200 ярдов, и хотя пробивная сила была меньше, чем у обычного лука, непрерывный град стрел (за счет скорострельности) деморализовывал неприятеля. При подготовке к противостоянию с Францией Эдуарду III было необходимо компенсировать меньшую численность своих войск по сравнению с армией неприятеля превосходством в вооружении и тактике ведения боя. В 1337 году он запретил под страхом смерти все спортивные состязания, кроме состязаний в стрельбе из лука, и простил долги всем ремесленникам, изготовлявшим луки и стрелы.
Другим новшеством, появившимся в XIV столетии, стали пушки. Являвшиеся по существу еще экспериментальными образцами, эти орудия были гораздо менее эффективны, чем длинные луки, поставлявшиеся на вооружение в английскую армию. Изобретенные в 1325 году ribaud или pot de fer, как их называли французы, представляли собой небольшие железные пушки бутылочной формы, стрелявшие железными стрелами с треугольной головкой. Когда в 1338 году французы осаждали Саутгемптон, то при осаде этого города они использовали лишь одну пушку (ribaud), оснащенную сорока восемью стрелами.
В следующем году французы изготовили небольшое количество пушек с установленными на колесной платформе несколькими стволами, запальные отверстия которых располагались на прямой линии, что позволяло стрелять одновременно из всех стволов. Но снаряды этих орудий обладали малой пробивной силой. Англичане также использовали небольшие орудия, в частности в сражении при Креси, но они не нанесли противнику существенного ущерба, а при осаде Кале пробивная сила снарядов оказалась недостаточной для того, чтобы проломить крепостную стену. Позже, когда пушки начали отливать из бронзы или из меди и увеличили их размеры, орудия стали использовать для разрушения замковых ворот, равно как и мостов, но крепостные стены успешно противостояли этим орудиям еще в течение добрых ста лет.
В морском бою при Слюйсе, в котором английским флотом командовал сам король, главную роль сыграли английские лучники. Каждый английский корабль с солдатами на борту находился между кораблями со стрелками из лука. Лучники располагались на верхней палубе на специальной платформе, откуда вели залповую стрельбу. «Бой воистину был яростным и ужасным, — писал Фруассар, — ибо морское сражение гораздо более связано с риском, чем бой на суше, ведь на море при необходимости некуда отступить». Длинные луки сделали свое дело. Непрерывный град стрел сметал французов с палуб, и они потерпели жестокое поражение.
Никто из придворных не отважился сообщить Филиппу VI о разгроме французского флота. Тогда вперед вытолкнули шута, и он произнес: «Трусливые англичане! Они не осмелились вступить в абордажный бой с доблестными французами». Королю все стало понятно. Потом еще говорили, что рыбы после боя при Слюйсе выпили столько французской крови, что если бы Бог пожаловал им дар речи, они бы стали говорить по-французски.
Однако победа на море не принесла Эдуарду III стратегического успеха, ибо из-за недостаточной численности сухопутных войск он не мог повторить свой успех на французской земле. Ни голландцы, которых Эдуард считал своими союзниками, ни его тесть граф Уильям де Гин не встали на сторону англичан. Эдуарду пришлось, по настоянию папы, заключить с французами перемирие, но только на время.
Ради чего он воевал? Каковы были истинные причины войны, которая продолжилась даже в XV веке? Основной причиной этой войны, как и большинства войн вообще, послужило столкновение политических и экономических интересов. Эдуард III хотел установить полную верховную власть над Гиенью и Гасконью, частями Аквитанского герцогства, которое в XII веке перешло в собственность его предка Генриха II Плантагенета в результате женитьбы этого английского короля на Элеоноре Аквитанской. Французский король все еще сохранял власть над этими землями, руководствуясь положением «правителя и властителя» (superioritas et resortum), которое давало местным жителям право просить защиты и помощи у французских властей. Они этим правом нередко пользовались, что породило непрекращающийся конфликт между англичанами и французами.
Конфликт усугублялся важной ролью Гиени в экономике Англии. Гиень с ее плодородными землями, судоходными реками, длинной морской береговой линией и крупным портом Бордо, являлась главным районом в мире по производству вина. Англичане импортировали из Гиени вино и сельскохозяйственные продукты и экспортировали ткани и шерсть, получая при этом немалый доход от экспортных и импортных пошлин. Кроме того, оживленная торговля между Гиенью и Фландрией также приносила англичанам приличную выручку. Такое положение Францию не устраивало, и французские короли пытались военным или мирным путем восстановить свое господство над Аквитанией.
Эдуарду III было пятнадцать лет, когда он взошел на трон в 1327 году, двадцать пять лет — когда он начал воевать с Францией, и тридцать четыре года — когда в 1346 году он предпринял вторую попытку взять верх над противником. Эдуард III был статным, хорошо сложенным человеком с золотистыми, до плеч волосами, дополнявшимися усами и бородой, а по характеру доброжелательным и прямым, но в то же время тщеславным и своенравным, да и ничто человеческое ему было не чуждо. Выросший во враждебной среде людей, убивших его отца, и ставший свидетелем казни любовника своей матери Мортимера, пытавшегося захватить в стране власть, Эдуард III все же взошел на трон, не побитый превратностями судьбы. Практическую политику он понимал, но как править страной и смотреть в будущее, толком не знал. Стратегическим мышлением Эдуард III не обладал, но вполне имел качества, присущие правителю его времени: он любил охоту, рыцарские турниры, экстравагантные развлечения и мечтал о полководческой славе. О нем говорили, что он полон «детского простодушия» и «юношеского задора».
Когда Эдуард III назвал себя законным королем Франции и предъявил права на французский престол, считал ли он всерьез, что добьется цели, сказать затруднительно, но сама правомерность его намерений послужила (в понимании англичан) обоснованной и справедливой причиной начать войну с Францией. Справедливость войны служила залогом того, что Бог примет сторону тех, кто берется за правое дело. Справедливая война должна была стать одним из политических курсов, провозглашенных монархом, и иметь благую обоснованную причину выступить против несправедливых и даже преступных действий противника. Как еще в XIII веке заметил Фома Аквинский, справедливая война должна преследовать справедливые цели, но как и в чем они заключаются, мыслитель не уточнил. Однако он развил свою мысль в другом направлении: справедливой войне даже больше, чем помощь Бога, должно предоставляться «право извлечения прибыли» (право на грабеж, иными словами), ибо противник, ведя «неправедную войну», не имеет никаких прав на собственность, а прибыль в виде военной добычи — надлежащая награда за риск.
Эдуард III рассчитывал привлечь на свою сторону французских сеньоров, находившихся в вассальной зависимости от французского короля. Если он, а отнюдь не Филипп VI был законным королем Франции, сеньоры могли нарушить присягу, данную французскому королю, и перейти на сторону Эдуарда. В XIV веке вассальные отношения складывались между людьми, а не между человеком и государством, и владелец герцогства или графства обладал почти автономной властью, что позволяло, к примеру, проанглийски настроенным властителям Нормандии и Бретани поддерживать притязания Эдуарда на французский престол и, в частности, не препятствовать высадке его войск на своей территории. Береговая линия Нормандии и Бретани служила англичанам для высадки войск в течение примерно сорока лет, а Кале, захваченный после сражения при Креси, служил той же цели и в XV веке.
В Бретани не затихала борьба между двумя претендентами на власть в герцогстве, а также между двумя непримиримыми партиями, одна из которых держала сторону Франции, а другая поддерживала английского короля, и Франция вечно подвергалась опасности вторжения англичан. Побережье Бретани было открыто для английских судов, английские гарнизоны стояли на бретонской земле, а бретонская знать открыто поддерживала Англию. Бретань являлась французской Шотландией, взрывоопасным районом, настроенным против центральной власти, и как шотландцы искали союза с Францией, так и бретонцы пытались использовать англичан в борьбе с французской короной.
