Виктор Суворов - ПРАВДА ВИКТОРА СУВОРОВА
Долгое время в историографии преобладало убеждение, что Сталин в канун германо-советской войны, вплоть до 22 июня 1941 г., готовился исключительно к обороне, но делал это недостаточно эффективно и в результате оказался жертвой внезапного и вероломного нападения Гитлера. Фюрер представлялся как активный участник Большой игры, которая велась тогда на международной арене, а советский лидер — как пассивная жертва его коварства.
Подобная точка зрения не объясняла причин небывалой в истории трагедии лета 1941 г., обрушившейся на СССР и его народы, повергшей в шок партийное, государственное и военное руководство, приведшей к огромным людским, материальным и территориальным потерям, отступлению Красной Армии, переходившему в бегство. Но любые попытки анализа этих причин за рамками стереотипных представлений, предпринимавшиеся в СССР, немедленно пресекались.
Благодаря избавлению от пресса коммунистической идеологии, а также расширению источниковой базы исследований, создались условия для более беспристрастного изучения проблемы. Среди российских историков развернулась полемика о событиях кануна германо-советской войны 1941–1945 гг., опирающаяся главным образом на введенные в научный оборот новые, ранее неизвестные документы. Началась она с публикаций М.И. Мельтюхова, вызвавших широкий резонанс. Вышли в свет статьи других авторов, где в той или иной степени затрагивался вопрос о стратегических замыслах Сталина накануне 22 июня 1941 г. Наиболее значимые из них перепечатывались как в России, так и за рубежом. О дальнейшем расширении полемики свидетельствует отражение проблемы на страницах монографическихи диссертационных исследований, появление документальных публикаций по названной теме.
Достижению взаимопонимания между оппонентами, опирающимися даже на один и тот же фактический материал, зачастую мешают не только политические взгляды или приверженность к той или иной научной школе, но и излишне эмоциональное восприятие исторических фактов и дефиниций, которыми они оперируют в ходе полемики. Наглядным подтверждением тому является трактовка историками термина «превентивная война». Из-за превратного его восприятия возникло множество недоразумений и разногласий в ходе полемики о событиях мая—июня 1941 г.
Термин «превентивная война» активно использовался пропагандой Гитлера и Геббельса. Мотивы поведения фюрера, начавшего войну против СССР, отличались заданностью: это была явная агрессия. Ведомство же Геббельса имело целью оправдать захватническую вооруженную акцию нацистского руководства, для чего и прибегло к введению чисто пропагандистского жупела «превентивная война».
В современной конфликтологии проблема «превентивности» рассмотрена с достаточной полнотой. В ситуации назревания и развития конфликта (например, между двумя державами, как в случае с Германией и СССР) по мере его нарастания закономерно возникает ощущение, что противная сторона имеет большую свободу в выборе своих действий. Поэтому собственные акции воспринимаются как превентивные, ответные, вынужденные, вызванные тщательно и коварно спланированной провокацией потенциального противника.
По мнению большинства исследователей, «превентивная война» — это операция для упреждения действий противника, готового реализовать свои политические цели военными средствами. Однако стала превалирующей тенденция перенесения данного понятия в сферу идеологического противоборства. Все сводится к доказательству того, что, используя тезис о «превентивной войне» в своей пропаганде, нацисты стремились не только снять с Германии, но и переложить на Советский Союз ответственность за начавшиеся между обеими державами боевые действия.
Историографическая ситуация усугубилась после публикации работ В. Суворова (псевдоним В.Б. Резуна — сотрудника ГРУ Генерального штаба Советской Армии, перебежавшего в Англию), где проводилась мысль о подготовке СССР к нападению на Германию (сталинского варианта «превентивной войны»), которое якобы планировалось на 6 июля 1941 г.
Однако российские историки отмечали, что В. Суворов (В.Б. Резун) слабо использует документальную базу, тенденциозно цитирует мемуарную литературу, которая сама по себе требует тщательного источниковедческого анализа, искажает факты, произвольно трактует события. Западные ученые также предъявили большие претензии к автору «Ледокола». Так, германский историк Б. Бонвеч отнес эту книгу к вполне определенному жанру литературы, где просматривается стремление снять с Германии вину за нападение на СССР.
В первой половине 90-х гг. «антисуворовский бум» достиг своего апогея. Однако оппоненты В.Б. Резуна в пылу полемики не учитывают простой вещи. Приводя все больше и больше доказательств наличия у Гитлера реальных планов нападения на СССР, они вольно или невольно усиливают «суворовские» позиции. Ведь исходя из историографии трактовки «превентивной войны», нельзя не прийти к очевидному выводу: Сталин имел не меньше, чем фюрер, оснований для начала боевых действий.
Можно лишь присоединиться к мнению тех, кто считает необходимым внести ясность в терминологию, используемую в ходе полемики о событиях 1939–1941 гг. Например, германская исследовательница Б. Пиетров-Энкер указывала на нечеткость понятийного аппарата, из-за чего нельзя использовать сам термин «превентивная война» «применительно к каким-то частным случаям». Коллеги Пиетров-Энкер (Б. Вегнер, Г.-Г. Нольте, Г. Юбершер, Ю. Ферстер) солидарны с ней в данном вопросе.
Заслуживает внимания и вывод М.И. Мельтюхова о научной беспредметности дискуссии о «превентивной войне», ибо, как правило, в ней все сводится к «поиску стороны, первой начавшей подготовку к нападению. Одни (их большинство) возлагают вину на Гитлера, другие, в числе которых и автор «Ледокола», — на Сталина.
Между тем объективный российский исследователь, пытающийся непредвзято разобраться во всех хитросплетениях внешнеполитических сталинских замыслов накануне 22 июня 1941 г., чтобы пересмотреть установившиеся в историографии взгляды, рискует быть подвергнутым остракизму за… апологию Геббельса, Гитлера, «псевдоисторика с Темзы» (В. Суворова), его могут назвать «жертвой пропаганды», «ревизионистом» или обвинить в нарушении «этики научной полемики», чему уже есть конкретные примеры.
Подобного рода морально-психологическое давление отнюдь не способствует раскрытию истинной роли Сталина в событиях преддверия советско-германской войны. Диктатор, обладавший многомиллионной армией, опиравшийся на мощь сверхмилитаризированной советской экономики, гигантский партийно-политический, пропагандистский аппарат, продолжает изображаться в историографии как нерешительный и даже трусливый деятель, якобы покорно ожидавший нападения со стороны Гитлера.
Однако еще в 1938 г., выступая перед пропагандистами Москвы и Ленинграда, Сталин разъяснял, что большевики не пацифисты и в некоторых случаях сами могут стать нападающей стороной. В проекте Полевого устава РККА 1939 г., в его вариантах 1940 и 1941 гг., основной приоритет отдавался наступательным боевым действиям. Термин «наступательная война» был зафиксирован в идеологических документах мая—июня 1941 г., готовившихся пропагандистскими структурами (Управлением пропаганды и агитации ЦК ВКП (б), Главным управлением политической пропаганды Красной Армии и др.).
Однако следует напомнить, что в своей основе установки, зафиксированные в различных вариантах проекта Полевого устава РККА 1939–1941 гг., имели оборонительную направленность и ставили задачу защиты от внешней агрессии: «Если враг навяжет нам войну, Рабоче-Крестьянская Красная Армия будет самой нападающей из всех когда-либо нападавших армий. Войну мы будем вести наступательную, перенеся ее на территорию противника». Следовательно, эти установки некоторым образом отличались от пропагандистских лозунгов конца 30-х — начала 40-х гг., уходивших корнями в 20-е гг., и не нацеливали на то, что именно СССР первым нападет на своего потенциального противника. В данной связи само понятие «наступательная война», зафиксированное в проекте Полевого устава РККА, трудно однозначно трактовать как синоним «нападения».
Но некоторые авторы, как представляется, намеренно вносят путаницу в понятийный аппарат, предпочитая пользоваться термином «превентивная война», фигурировавшим, как уже отмечалось, в геббельсовской пропаганде. Так, по мнению М.И. Фролова, исследователи, употребляющие понятие «наступательная война», имеют в виду «подготовку Советским Союзом упреждающего удара или… нападения на Германию».
О.В. Вишлев, ранее причисленный (к слову, совершенно безосновательно) к «историкам из РАН», которые приняли «в той или иной форме» легенду о «превентивной войне», на самом деле утверждает: «Стремление доказать наличие у Советского Союза «наступательных» замыслов в отношении Германии служит обоснованием старого тезиса о «превентивной войне» гитлеровской Германии против СССР».
