Дмитрий Яворницкий - История запорожских казаков. Военные походы запорожцев. 1686–1734. Том 3
В то время, когда Бут находился в Сечи, туда прискакал какой-то казак Миргородского полка верхом на лошади без седла («охлупе») и объявил о том, что гетман Мазепа собрал полки для того, чтобы идти против татар, и два полка, Полтавский и Миргородский, имел послать под турецкие городки; полковники двух последних полков условились собраться на реке Ингульце и оттуда идти под Кызыкермень. Получив такую весть, запорожские казаки, собравшись на раду, решили о походе малороссийских полков под Кызыкермень предупредить турецких властей и для этого отправили войскового пушкаря с двумя простыми казаками. Войсковой пушкарь поскакал в Кызыкермень и о грозившей опасности городку объявил кызыкерменскому писарю Шабану. Шабан написал запорожцам благодарственное письмо и тут же объявил, что мусульмане не боятся встречи с малороссийскими полками, так как к турецким городкам скоро будет крымский хан, только что одержавший победу над немцами в Венгерской земле и теперь направлявшийся к Кызыкерменскому городку. Платя благодарностью за благодарность, Шабан предупреждал кошевого Гусака, что на крепость Кодак идет московский воевода с полком, но что запорожцы, несомненно, найдут себе помощь у хана для отражения их врагов. В то время, когда войсковой пушкарь прибыл в Кызыкермень, там находился атаман Незамайковского куреня Иван Коваль, хлопотавший об отдаче какого-то казака Филиппа вместо пленного татарина. Кызыкерменский бей дал и войсковому пушкарю, и атаману Ковалю по письму от себя и отпустил их в Сечь. Письма были доставлены в Сечь и прочтены на раде в присутствии всех казаков, но запорожцам сильно не понравилось то, что хан шел с победоносным войском назад: они опасались, как бы он не обратил своего оружия и на самих казаков. Но тут от татар пришла новая весть: что они действительно ждут к себе хана и не на одних словах готовы помогать запорожцам: уже и теперь татарская орда, быв под Черным лесом и услыхав, что запорожцы ждут к себе возвращения отправленного к польскому королю собственного посла, которому компанейские войска «заступили» путь, послали от себя отряд на выручку того посла.
Эта весть совершенно успокоила казаков, но сам кошевой атаман Иван Гусак или колебался насчет истинных намерений татар, или же хотел в отношении Мазепы вести независимую политику от казаков и потому, готовясь отпустить от себя гетманского посланца Бута, просил его передать дозорце Рутковскому, что он вовсе не враг ни гетмана, ни царя, и если гетман пожелает что-нибудь учинить против врагов, то пусть даст о том весть, и кошевой готов будет служить гетману и радеть государям. Но такому настроению кошевого Гусака помешало одно обстоятельство, происшедшее в Кызыкермене и сделавшееся известным в Сечи.
В Кызыкермень из города Лебедина приехал один человек но фамилии Иван Гутник и привез туда для продажи партию сукна. Явившись к писарю Шабану, он скоро подружился с ним и, подвыпив, стал говорить, что у него дома есть дети, которые ходят в школу и учатся читать письма, и что для науки своих детей он хотел бы получить от писаря какие-нибудь листы, за что готов писаря даже и подарить. Писарь Шабан, не подозревая в той просьбе никакого дурного умысла, собрал писанные к нему от запорожских казаков письма и передал их Гутнику для его детей. Гутник стал те письма читать и удивлялся тому, как запорожцы величают крымского хана. Но случившиеся там запорожские казаки услыхали чтение своих писем и сразу поняли коварный умысел гетманского агента. Гутник же, дав писарю кинбияк (?), поспешил уехать от него, направив свой путь через запорожскую степь. За ним поехали и бывшие в Кызыкермене казаки. Прибыв в Сечь, они объявили в ней о том, с чем ехал через Запорожье Лебединский купец, и кошевой атаман послал за ним войскового есаула вдогон. Но было уже поздно, и Гутник, оставив степь, успел доставить добытые им письма в Переволочанский перевоз. Тогда кошевой атаман, сильно озлобленный таким обстоятельством, распорядился не пропускать никого в Запорожье без предварительного обыска, и кроме вина и тютюну не позволил ничего привозить в Сечь. Он видел, что по Запорожью везде снуют гетманские агенты, в виде торговцев и купцов и стараются разузнать все тайны запорожского войска. При всем этом гетман все-таки успел разузнать, что запорожцы с особенным нетерпением ждут возвращения своего посла от польского короля и что как только тот посол придет, то они заключат с Крымом мир и пойдут войной на Москву: им бы только Полтаву захватить, а там они сумеют всех к себе привратить. Гетман знал и то, что, не переставая думать о войне, запорожцы вышли по нескольку человек из каждого куреня частью на собственные речки и побросали язы для рыбных добыч, частью на урочище ниже турецких городков «с ясками повольно»[144].
Пока шли эти объяснения между гетманом Мазепой и запорожскими казаками, тем временем крымский хан, возвращаясь из похода на Венгерскую землю, прошел в Белогородчину и оттуда направился в Крым. Дав в Крыму несколько времени отдохнуть своим коням, он задумал, собрав большие орды, идти мимо Кызыкерменского городка Чигиринской стороной на украинные города. Тогда гетман Мазепа, получив такую весть, собрал свои полки и вышел с ними сперва к Гадячу, а потом спустился поближе к Днепру в городок Голтву. Но неприятель, увидя собранные малороссийские полки, открытого нападения сделать не посмел и послал несколько загонов под Черкасы, Белую Церковь и Синяву да под Новобогородицкую крепость и другие самарско-орельские городки. Для защиты Новобогородицкого городка гетман поспешил отправить марта 9-го дня из Полтавского волка 1000 человек казаков, а сам отступил в Дубны и послал государям запрос, как ему дальше поступать. Но государи предоставили гетману окончить это дело так, как он сам лучше найдет. Тогда гетман, продержав всю зиму сторожу от татар, расставил по всему берегу Днепра от Орели до Киева войска в орельско-самарских городках, Переволочне, Келеберде, Кременчуке, Потоке, Власовке, Городище, Чигорин-Дубровке, Жовнине и Еремеевке, – а сам вернулся в Батурин 1689 года марта 15-го дня.
Мазепа был убежден, что неприятели, благодаря взятым мерам, не посмеют делать нападений на малороссийские города. Запорожцы же одни без татар не казались страшными для гетмана: он был уверен, что если бы они и захотели внести между малороссийским народом мятеж, то не могли бы найти сочувствия себе. К тому же гетман отдал всем полковникам крепкий приказ никого из городов в Запорожье ни с борошном, ни с чем другим, ни порожним для рыбной ловли не пропускать; а если бы кто пожелал идти для рыбных ловель в реку Буг, или в речки полевые, или в озера «на сей стороне Днепра, которые повыше Сечи суть», то таковой должен давать за себя поруку, что он с той рыбной добычей возвратится без замедления назад и ни на какой своевольный путь не пойдет. Гетман взял все меры и относительно запорожских посланцев, которые находились под Немировом, в обратном пути, чтобы их «перенять и в свои руки загрести»: он поставил «бдительного и неленивого, в верности известного человека» полкового конного есаула Ивана Рубана с отрядом в несколько сот человек доброго товариства на правой стороне Днепра меж Черным лесом и Чигирином, куда послам лежал обратный путь. Есаулу Рубану гетман отдал строжайший приказ «неусыпное око» над ними иметь, всякими способами радеть, чтобы их в Батурин привести, за что гетман от имени великих государей самому есаулу Рубану и его наследникам обещал великую милость оказать и награждение дать[145].
Московское правительство, похваляя гетмана за его распоряжение и деятельность во время прихода на Чигиринскую сторону татар, имело, однако, главную мысль о том, чтобы так или иначе вновь запорожское войско на свою сторону склонить.
Но случившиеся в то время обстоятельства не только не благоприятствовали такому стремлению московского правительства; напротив того, сильно взволновали запорожское войско и поддержали в нем враждебное настроение против Москвы, в особенности же против гетмана Мазепы. Названные выше запорожские посланцы Иван Каплинец да Максим, казак Сергиевского куреня, заявили жалобу севскому воеводе Ивану Юрьевичу Неплюеву и гетману Мазепе о пограблении у них возле Севска разных вещей из их личного скарба и об убиении двух их товарищей, есаула Степана Рудого да казака Леска, из которых первый умер немедленно, а второй немного спустя, февраля 22-го дня в Батурине, за Путивльскими воротами, на рогу. Следствие по убийству тянулось с февраля месяца до июня, и по розыску дела оказалось, что убийцами запорожцев были сиповщики Фома Никифоров, Андрей Учуй, Михайло Дубовый да Данило Гордеев с товарищами, всех девять человек. Они напали на двух названных запорожских казаков и одному из них в трех местах голову пробили, а другого до полусмерти прибили, а платья, сняв с них, в навоз против войсковых изб спрятали. По этому поводу из Москвы пришел приказ сперва пытать порознь каждого из убийц, находившихся под караулом в Батурине, а потом казнить их смертью, если они сделали такое злодеяние по умыслу; «буде же совершили его пьянским обычаем», оставить в живых, но подвергнуть пытке и допросу и потом подвергнуть наказанию. Гетман Мазепа нашел, что убийцы совершили «свое дело» в пьяном виде, и потому, не подвергая их пытке, одних из них велел сослать на вечное житье на Самару, других в Переяслав. Но первые, вследствие морового поветрия, открывшегося в то время в Запорожье, оставлены были в Батурине на неопределенное время и только вторые отправлены были с женами и детьми на место ссылки[146].
