Даниэль Елисеев - История Японии. Между Китаем и Тихим океаном
Их сопротивление подвигло к этому и других, более важных лиц: в 1572 г. сёгун стал искать и добился союза с военачальником, имевшим репутацию живой легенды, — Такэда Сингэном. В первое время Сиигэн еще раз доказал свое превосходство в качестве тактика, разбив в 1573 г. наголову противников, связанных с Нобунага и Иэясу. Это была победа героя на старинный лад и в то же время последний его бой. Когда рядовые осматривали, как обычно, тела на поле боя, — отрубая головы у трупов важных персон, чтобы передать их победителю, что было самым надежным способом довести до него информацию, — солдаты Такэда Сингэна обнаружили тело своего командующего. В их рядах сразу же распространились растерянность и паника. Нобунага только этого было и надо, чтобы воспользоваться случаем: он окружил Киото, сжег предместья и де-факто уничтожил то, что оставалось от рассеявшейся власти сегунов Асикага. Когда оставшиеся силы могучего храма Хонгандзи в Осаке сочли за благо соединиться с сыном Такэда Сингэна, чтобы попытаться выправить положение, Нобунага, впервые в японской истории применив огнестрельное оружие в большом сражении (Нагасиио, 1575 г.), окончательно уничтожил их мощь.
После этого понятие военной диктатуры уже было не пустым словом. Нобунага, решив конфисковать у крестьян оружие, прикрепил их к земле, в то время как его посланцы составили кадастр возделываемых земель, чтобы проще было учитывать налоговые поступления.
Тоётоми Хидэёси — завоевательТоётоми Хидэёси — длинное имя, произносить его долго; у японцев его звучание вызывает ассоциации со старинными родовыми именами, увенчанными честью и славой. На самом деле никто толком не знает, как его звали по-настоящему, первоначально — мелкого крестьянина, в возрасте мужчины ставшего правителем Японии. Его отец, когда позволял сезон, зарабатывал на жизнь, служа знаменосцем у местного помещика. А мальчик, несомненно, слишком часто предоставленный себе сам, похоже, очень рано приобрел плохую репутацию. Склонный к дракам, обучаясь или работая то здесь, то там, в конце концов он поступил на службу дому Имагава в современной префектуре Аити.
Глава рода привязался к этому мальчику, беспокойному, но наделенному живым умом и бесспорными воинскими способностями, несмотря на тщедушное телосложение недоедающего ребенка. Тем не менее этого неожиданного покровительства недостало, чтобы удержать Хидэёси, который — при всей признательности первым господам, которую он позже выражал, — в конечном счете бежал и после разных авантюр поступил на службу к Нобунага.
Оба этих человека одного и того же закала — даже если Нобунага мог похвастаться чуть менее скромным происхождением, чем его ученик и соратник, — в своих действиях умели сочетать, искусно дозируя, страх, покровительство, отвагу на поле боя и запугивание в роскошных дворцах, выдающимися строителями которых они стали; короче говоря, они ловко манипулировали людьми, используя одновременно утонченные и жесткие психологические средства.
Один проект тянул за собой другой: как подчинить глав регионов, не имея столь же сильных армий и обилия ресурсов? Как получить эти ресурсы, если не вводить налог? И как ввести налог, не зная ни базы обложения, ни ожидаемой суммы, ни того, кто будет платить и как?
Сразу после смерти Нобунага в 1582 г. Хидэёси, продолжая его дело, предпринял от своего имени «охоту за мечами»: каждый должен был выбрать свою категорию — воин, крестьянин, ремесленник, купец — и соответственно платить: своей кровью, продуктами, которые он выращивает, или деньгами, зарабатываемыми на торговле или занятиях ремеслом. После того как выбор сделан, уклоняться от него будет за
–––––––––––––––––––––––––––––––––– «Охота за мечами» (1588)Будет строго запрещено крестьянам всех провинций хранить у себя сабли, мечи, луки, копья, мушкеты или какое бы то ни было оружие <…> всем провинциальным даймё, сеньорам и их уполномоченным будет поручено конфисковать все это оружие и доставить его нам.
Чтобы не расточить собранные таким образом сабли и мечи, их расплавят, дабы [это оружие) послужило для изготовления гвоздей и скоб для великого Будды, который будет воздвигнут. Таким образом крестьяне будут спасены не только в этой жизни, но и в иной.
<…> Говорят, что за границей в древние времена китайский царь Яо превратил ценные мечи и изящные клинки в земледельческие орудия, когда умиротворил страну; в нашей стране так никогда не делалось. И потому да посвятят себя все крестьяне земледелию и разведению тутовника, хорошо сознавая цель и смысл этого эдикта.[5]
––––––––––––––––––––––––––––––––––прещено; социальный лифт, так хорошо сработавший по отношению к Хидэёси, останавливался.
Замораживание классов, актуализация кадастра, непрестанная и лютая борьба против великих храмов, которые, пытаясь защитить своих крестьян, толкали их на восстания во имя некой свободы культа и религиозной принадлежности: огнем и железом, но при бесспорной широте взглядов Хидэёси закладывал основы доиндустриальной Японии. Историки всегда оценивали эти действия в его пользу, пусть даже они вписываются в рамки самодержавной и диктаторской концепции управления.
Два других решения, напротив, как тяжелые ядра, топят репутацию героя: это преследование христиан и опустошение Кореи.
Отношения японских диктаторов XVI в. с христианами неоднозначны. Начавшиеся в состоянии эйфории — португальские купцы и иезуиты привозили золото из Индии, — в конце века они кончились кровью. Конечно, соперничество португальских иезуитов с испанскими францисканцами привело к катастрофическим недоразумениям; но и Хидэёси с годами осознал материальные проблемы, которые начали возникать. Действительно, золото европейцев — на самом деле это было индийское или американское золото — обходилось ему дорого. Чтобы золотить ширмы и раздвижные стены своих замков, он должен был взамен перечислять иностранцам астрономические суммы. Поскольку выплаты производились слитками серебра, Хидэёси однажды понял, что так он опустошит рудники архипелага, несмотря на финансируемые им активные поиски новых месторождений, слишком часто истощавшихся сразу после обнаружения.
План взятия Кореи под контроль тоже был порожден неким подобием дьявольской и все-таки наивной грезы. Хидэёси, став правителем архипелага, но не насытившись завоеваниями, хотел укрепиться на континенте и покорить также Китайскую империю, которая столько веков отбрасывала тень на Японию. А ведь положение Кореи давало возможность вернее всего пройти в Китай и его столицу Пекин. Хидэёси послал в Корею две экспедиции (в 1592 и 1597 гг.). Но корейцы дрались как львы, используя тактику выжженной земли. Самураи, рассчитывавшие лететь от победы к победе, в большом количестве гибли, не продвигаясь вперед. Другие униженно возвращались, оправдывая свое поражение напыщенной риторикой, которая могла обмануть немногих. Стареющий Хидэёси понимал: чтобы победить, ему нужно самому отправляться на войну, вести войска, побуждать их к действию. Он потихоньку к этому готовился, без настоящего энтузиазма, потому что у него неожиданно родился сын. Он наконец поверил, что сможет основать династию, он, парнишка с хутора, которого теперь принимали при дворе и который даже сам приглашал императора в гости.
Хидэёси покинул Киото и направился короткими переходами на Кюсю, откуда собирался отплыть, когда позволит ветер. Но он в самом деле ощущал усталость; он вернулся в Киото, и боги приняли решение за него — в 1598 г. он скончался от дизентерии. Его смерть, о которой знала вся столица, тем не менее официально держали в секрете до возвращения экспедиционного корпуса, который в Корее попал в трудное положение. На это время покойный как будто испарился, никто не знал, как о нем говорить.
Так исчез грозный воин, как вскоре сошла на нет и власть его преемника; но его делу стабилизации страны предстояло пережить его, хоть на это уже не было никакой надежды.
О технических и тактических вопросах, как оказалось, Нобунага и Хидэёси умели судить здраво и понимали их быстрее, чем многие современники. За обоими числится еще одна заслуга: они поняли, какую выгоду можно извлечь из новой формы международной торговли. Первое время и до того, как ссоры между португальскими иезуитами (прибывшими первыми) и испанскими францисканцами (пришедшими позже с Филиппин) побудили японских властителей отвергнуть христианство, Нобунага и Хидэёси любезно принимали европейских купцов и миссионеров. Взамен за японские продукты, за серебряные слитки, производство которых они наладили на архипелаге, или разрешение проповедовать
–––––––––––––––––––––––––––––––––– Похороны ХидэёсиОт ритуалов, сопровождавших похороны Хидэёси, не осталось никаких следов, которые бы принадлежали к тому же времени. Необыкновенный ночной погребальный кортеж описывают только один документ XVII в. и живописный свиток, принадлежащий самое ранее эре Мэйдзи: «Этот призрачный кортеж соединяется и сливается в памяти с другими элементами, которые, хоть и признанные историческими, тем не менее появились очень скоро, словно из царства снов. <…> Посмертная судьба Тоётоми была в равной мере блестящей и эфемерной. Если тотчас после смерти его возвели в неслыханный ранг бога, то падение замка Осаки в 1615 г. возвратило его в ранг простого смертного. <…> Еще более необыкновенным и, полагаю, уникальным для Японии стало его возвращение в статус бога через двести пятьдесят лет. <…> Тем более надо подчеркнуть: тот, кто перебросил Японию из анархии гражданских войн в положение централизованного государства современного типа, предпочел обожествление, и его примеру последовал не только его враг Иэясу, но и император Мэйдзи в 1912 году. Словно бы скачок в новое время во многом нельзя было объяснить только рациональными критериями». [6]
