Александр Говоров - Византийская тьма
Манефа, понимая, что всякая брань в адрес строптивой племянницы при гостях неуместна, не нашлась, что сказать, кроме:
— А царица, царица Ксения-Мария, что она?
3
Утро свежее, яркое, сочное, непривычное нам, людям севера, началось с того, что кто-то тоненько плакал за дверью. Утихал и всхлипывал и плакал снова.
Денис разлепил глаза, повернулся на жестком дворцовом ложе. Солнце висело высоко над морем, и он понял, что надо вставать.
Ему снился сон. Будто детство, будто мама купила ему новый комбинезончик. Но у его сверстника лучше — с Микки-Маусом на груди. И Денис плачет от ревности и обиды, а мама справедливо укоряет — как не стыдно! Денис проснулся, весь в ощущениях детства, а здесь все та же византийская реальность — топот бесчисленных слуг по коридору.
От прошлой жизни, видать, остались только сны. Денис и там, в прежнем своем мире, видел какие-то странные сновидения. Не этот ли мир, суматошный и цветной, словно экран телевизора, виделся ему в тех снах?
А кто-то продолжал жалобно стенать и плакать. Денис встал и распахнул дверь.
В его кувикулу тотчас ввалился сидевший за дверью на корточках юноша в обтягивающем зеленом трико, похожий на лягушку или змейку. Денис уже знал, что это была униформа дворцовых скороходов.
— Прости, — заизвинялся он. — О, прости!
И объяснил, что протовестиарий, начальник дворцовых служителей, велел ему отправляться на новую должность. Именно сюда, именно к достопочтенному Дионисию из благороднейших Археологов, да будет над ними надо всеми, всегда и везде Господня щедрость!
— Чего же ты плачешь? — удивился Денис. — Значит, тебя ко мне на работу послали? Но разве у меня камни надо ворочать или я кусаюсь?
Молодой человек в лягушачьей форме объяснил, что служба в кувикулах у них, во дворце, считается невыгодной, это равносильно понижению в должности. О, он знает, чьи это интриги! Скороход дворцовый, если вовремя весть принесет или, подай Боже, монаршее благоволение, он обол получит, а то и целый серебряный денарий. Едва ли уж теперь ему добиться такого, увы!
— Я для них, выходит, нищий, — усмехнулся Денис и подумал: «Так вскоре и штатом обрастешь!» Поразительно, он поймал себя на том, что рассуждал точно так же, как на том далеком раскопе: «Их же поить-кормить надо, зарплату изыскивать». — А здесь феодализм развитой, глядь-поглядь — и пожалуют поместьем.
Вчера в этой самой дворцовой кувикуле, отведенной Денису благодаря стараниям маленького Фармацевта, его коллеги, он всю ночь просидел за разговорами с чудаком Ласкарем, который за ним увязался. Старый воин, донкихотствующий и жалкий. С трудом добыл ему кружку вина — во дворце, где все, от истопника до эпарха, только и делают, что пьют и гуляют за казенный счет. Утром старик покинул его, сказав, что должен появиться в доме, где квартирует.
Теперь вот этот бывший скороход в красиво обтянутых ляжках. Нашел где-то половую тряпку, метелку, но за уборку так и не принялся. «Э! — подумал Денис. — Да ты, братец, с ленцой!» Таких он и на раскопе своем не жаловал.
— Подай воды, — приказал он. За эти византийские дни и ночи Денис уже научился изъявлять свою волю безо всяких «прошу» или «пожалуйста», волшебных всяких слов.
Лягушка воды подал, но за уборку так и не принимался. Все стенал и жаловался вслух, и Денис, поднаторевший в эллинской речи настолько, что мог уловить у собеседника чужеземный акцент, спросил:
— Ты что, не грек?
— Ты хочешь сказать, не римлянин, мой господин?
— Да, не римлянин, пусть будет так.
— Я из Генуи, это на Западе. Здесь же мой отец имел мастерскую в порту.
— А теперь уже не имеет?
— О, он разорился!
— Наверное, по проискам или каким-нибудь интригам?
— Как ты проницателен, мой господин, именно так!
— У вас у всех здесь происки да интриги. И ты, значит, добываешь семье на пропитание?
— О, синьор!
— Ну, ладно. А за какие же интриги все-таки ты так понижен в должности?
— Когда к нам был назначен новый протовестиарий, я не принес ему положенный подарок.
— Ах, вот как! Значит, взятки и у вас процветают. Тут я тебе могу помочь только одним — просить протовестиария, чтобы он перевел тебя на другую службу.
— О нет, милостивый синьор! Я остаюсь у тебя, буду тебе верно служить, хорошо работать. Может быть, заслужу у тебя когда-нибудь звание оруженосца.
— Почему оруженосца?
— Но ты же, всещедрейший, ты магистр, чин имеешь таксиарха схол, по нашим западным понятиям, ты — рыцарь, по-византийски — кавалларий.
— Ишь ты! Я об этом как-то не подумал. Служа во дворце, ты, наверное, хорошо изучил все местные порядки?
— О, синьор! — заскромничал лягушка.
— Ну, хорошо. А почему же ты все-таки решил оставаться у меня?
— Ты очень хорошо разговариваешь. По-человечески разговариваешь с людьми. Мы разорились уже пять лет, знаешь, скольких хозяев я навидался?
— Представляю себе. Ну, раз так, давай знакомиться. Как же тебя зовут?
— Ферруччи, мой господин.
— И все?
— Нет, есть еще родовое имя.
— Какое же?
— Очень громкое. Даже стыдно, что мы у этих восточных римлян…
— Ну, говори, говори.
— Де Колон.
— Колон? Значит, Колумб?
— Да, синьор, Колумбус — это по-латыни.
«Чудеса! — подивился Денис. — Любой историк-медиевист знает, что настоящее имя Христофора Колумба, генуэзца, открывшего в 1492 году Америку для испанской короны, было Де Колон. Но чтобы в Византии и в 1180 году… Впрочем, где эти первооткрыватели, питомцы морей, в ту эпоху не шлялись! — Денис усмехнулся. — Если верны мои предположения и подсчеты, я нахожусь лет за триста до открытия Америки великим Христофором. Если так, Колумб, открыватель материков, может прийтись праправнуком этому юному удавчику. Чудеса в решете!»
— Что, синьор? Прости, я не расслышал…
— Да нет, я так… А ты, представитель высокого рода, берись-таки за половую тряпку и метелку, иначе, скажу тебе по-дружески прямо, придется отослать тебя к протовестиарию.
Вчера в вестибюле Большого Дворца Денис видел на стенах огромные медные диски. Там были изображены знаки зодиака, вычисления орбит, календарь неисходимый, то есть вечный, даже группировки предсказаний. Денис не был астрономом, но космические верования, астрологические памятники — это же был его конек.
Он отыскал и пересчитал все наклонения и орбиты, все поправки календаря. Двадцать второго сентября должно было наступить осеннее равноденствие. И оно наступило в свой срок, как наступает по ту и по ею сторону сознания… Да, но тогда Мануил император умрет! Он умрет уже послезавтра — двадцать четвертого сентября 1180 года, уж эту дату-то Денис хорошо усвоил на византийских их семинарах.
А что ж тогда они его воскрешали и лечили? И он теперь свеженький и даже на молоденькой собирается жениться?
Вот как раз случай проверить непреложность законов истории!
Шутите — а как же быть теперь ему, Денису? Только что он обустроился как-то в этом фантастическом мире, а теперь надо все заново? Все эти Фармацевты, Костаки, Ферруччи, Ласкари, у всех есть здесь семьи, какие-то дети, разорившиеся папаши, краденые невесты, черт побери, он же, Денис, одинок, одинок!
Накануне, вчера, когда они столкнулись с этими парадно одетыми челядинцами, которые волокли куда-то девушку, Денис потребовал, чтобы они остановились. То ли властный его тон, то ли блеск офицерской цепи, но они остановились. Упала пелена, и Денис увидел их практикантку, студентку четвертого курса.
Но в то же мгновенье он понял, что это не она. Похожа поразительно, но все-таки не она! Потом, настоящая Светка Русина не могла его тут же не признать, а эта только щурилась от света, но смотрела на него равнодушно, как и на прочих своих мучителей.
А рядом изнемогал от отчаяния чудной старик с острыми усами и мюнхгаузенской бородкой. Ему челядинцы разбили в кровь лицо. Тут и шустрый Костаки внезапно сломался и, позабыв про стремление непременно идти к какой-то таинственной особе, стал указывать на девушку и кричать о справедливости и свободе. Невозможно было что-нибудь понять.
— Мы торопимся, господин, — предупредил Дениса главный челядинец. — Нас ждут.
И они многозначительно лязгнули рукоятками своих мечей.
— Как тебя зовут? — наклонился к девушке Денис, просто не зная, как ему поступить.
— Фоти… — еле слышно ответила она, отворачиваясь от слепящего солнца.
— Как? — не разобрал сразу Денис.
— Фотиния, Фотиния, — в страшном волнении подсказал темпераментный Костаки. — Помнишь, о господин, на пиратском корабле?.. То была она! Помоги же, помоги чем-нибудь, ты же можешь все!
А Денис все глядел в прелестное лицо девушки, не мог оторваться, и теперь он чувствовал, что это все-таки она…
