Мурад Аджи - Кипчаки. Древняя история тюрков и Великой Степи
Грек поразился увиденному. Такие города европейцы не строили. Особенно поразил дворец Аттилы. Рубленный из бревен, украшенный резными наличниками, дворец будто парил над землей. Он светился солнцем, настолько тонкой была работа. Его высокие остроконечные шпили подпирали небо.
Около дворца стоял терем царицы Креки. Он был меньше, но казался еще лучше — кружевным. Резные узоры делали его сказочным… Сотканным из лучей света.
Покои властителей были обнесены высоким забором с изящными сторожевыми башенками.
Приск долго стоял, заворожено глядя на это невиданное деревянное чудо. У него не было слов. Только немое восхищение. Изумленный грек, входя во дворец, так и не понял, как можно уложить бревна, чтобы здание казалось круглым? А круглым оно не было. Оно лишь казалось таким. На самом деле оно было восьмигранным. Таковы архитектурные традиции тюрков. Восьмигранники-курени они строили еще на Древнем Алтае.
Терем — это тот же курень. Только выше и чуть по-иному сложенный.
«Пол устлан сделанными из шерсти коврами, по которым ходили», — отметил Приск. Верно. Кипчаки на пол жилищ всегда клали половики или войлочные ковры — это давняя традиция.
Византиец был человеком любознательным, он подмечал мелочи быта. Что делали, что носили, что ели кипчаки… Ничто не ускользнуло от его взгляда — взгляда опытного шпиона (таковым в жизни был Приск). Простого человека сюда бы не послали.
Приятно поразился грек красоте тюркских женщин. Их аккуратной, строгой одежде. Особенно — платкам (или шалям), которые украшала длинная бахрома — кисти. Белые шали кипчаки делали для храма и дней траура, пестрые — для праздников и повседневной жизни.
Казалось бы, текст донесения византийца ясен сам по себе. Его надо только читать. Но нет. Например, терем, в котором жила царица Креки и который Приск впервые увидел у тюрков, теперь называют «греческим»… Якобы терема придумали греки. Изобретение войлока (фетра) приписано французам. А шали — еще кому-то. Хотя это достояние тюркского народа, оно копилось веками.
Собственно, все эти предметы быта и отличали культуру кипчаков в Европе, они создавали лицо народа, делали его узнаваемым и не похожим на все другие народы.
А кипчаки? Как относились сами кипчаки к явным подтасовкам своей истории? Да никак. Они всегда оставались тюрками… Людьми широкой души, прощающей всех и вся. Не умеет тюрк держать камень за пазухой… Не умеет постоять за себя, все оставляет на «потом». Такой он. Знает, что правда все равно победит. Тем и живет.
О чем говорить, если, даже пережив столько попыток отравлений, Аттила пригласил посольство Приска к себе на пир… Это был не порыв щедрой души. Обыкновенный тюркский обычай. Не принять гостя для кипчака позор. Аттила не мог не позвать Приска к столу.
Умелые политики уже тогда пользовались открытостью тюрков, их порядочностью, гостеприимством. Пользовались, разумеется, в своих корыстных целях. А тюрки — своей доверчивость! — открывали им свои слабые стороны, делали себя уязвимыми. И тем ослабляли Дешт-и-Кипчак.
Здесь никто не виноват — таков характер народа. Его нельзя изменить указом. Он был, есть и будет, потому что передается с молоком матери и складывается веками. Иные традиции, конечно, надо бы поменять еще со времен Великого переселения народов, потому что в Европе была другая среда, другая культура, значит, там надо жить по-другому. С другой моралью. Но этого никто не догадался сделать. За свою недальновидность и поплатились кипчакские ханы. Известно же, что в чужой дом со своими порядками не приходят. А Европа все-таки была для тюрков тогда чужим домом, она сама переделала их.
…Палаты, где проходил пир, пахли свежим деревом. Вдоль стен стояли широкие лавки. Рядом массивные дубовые столы. Аттила сидел во главе стола. Это почетное место (трон) называлось «тверью», оно было закрыто тонкими пестрыми занавесками. Рядом, на ступеньке сидел его старший сын Эллак. Он сидел, опустив глаза и не притрагиваясь к еде. Всегда готовый услужить отцу…
Ухаживать за отцом — благородная обязанность сына! С этим жили кипчаки, и в этом тоже проявлялся их характер. Подчинение старшему было беспрекословным, потому что старший обязан по адату (закону) защищать младшего. Существовал целый ритуал поведения и за столом, и в быту.
Перед едой, рассказывал Прииск, «они помолились Богу». Прочитали молитву и приступили к еде. Руководил молитвой священнослужитель, отец Орест — личность очень загадочная в истории Европы.
Прекрасно знал европейские языки, был жемчужиной своей эпохи… Судьба этого человека поразительна. Есть две ее версии. Согласно одной, он был у Аттилы духовником, а по другой — служил секретарем-переводчиком. Уроженец Дешт-и-Кипчака (точнее, нынешней Австрии, Венгрии). Можно ли его называть тюрком? Но ничто и не указывает на иное, кроме утверждений римских историков, будто он был родом из римлян.
Стал бы Аттила приближать к себе чужестранца? Стал бы ему доверять свои сокровенные мысли и чувства? Стал бы посылать его своим послом в Константинополь? Никогда. Духовник — это ближайший человек, доверенный. Воспитатель и старший друг.
Любопытно, отец Орест, как и многие соратники Аттилы, после смерти полководца сделал в Риме блестящую карьеру. Там было уже много тюрков — и в императорском дворце, и в среде военачальников, духовенства. Это была пора туманная, пора заговоров, переворотов, тайных убийств, — римское общество бурлило, принимая кипчаков. Каждый искал свое место в обществе.
И здесь с приходом тюрков повторялась история Византии, и здесь начиналось смешение культур и народов. Кипчаки пытались было взять власть в свои руки. Сделал это все тот же отец Орест, он возглавил армию федератов и возвел на римский престол своего сына, удивительно красивого молодого человека. Сын отца Ореста взял себе латинское имя Ромул Августул, когда его короновали императором Западной империи. Так что последний римский император был кипчак!
5 сентября 476 года его сверг другой тюрк по имени Одоакр и тем положил «официальный» конец Римской империи. Кипчаки, заспорившие у римского престола, сами лишились его.
Очень неожиданно обернулась и биография отца последнего римского императора. По другой версии, в 511 году, то есть через тридцать лет после смерти (!), римляне «сделали» Ореста христианином и дали ему имя святой Северин… («Житие святого Северина» — это целый трактат, сотканный из противоречий.)
…Много, очень много раздумий вызывают записки грека Приска у любого здравомыслящего человека. События не умещаются в прокрустово ложе «официальной» истории…
Как проходило застолье у Аттилы, что пили, о чем говорили, над кем смеялись, что носили — и об этом Приск написал весьма достоверно.
Застолье то, как и положено, заканчивалось песней. Той самой песней, которая вливается в душу и хмелит ее лучше всякого вина. Без песни не было тюрка ни в V веке, ни позже, ни раньше… Ничего не поделаешь, музыка, как и речь, у каждого народа своя. И история фиксирует это.
Вышли музыканты и начали вытворять удивительное. Под их руками оживали струны, взлетали смычки… Приск онемел. Он услышал музыку. Поразительнейшую музыку. Увидел диковинные музыкальные инструменты, которых греки не знали. (То были прабабушки и прадедушки виолончели, скрипки, арфы, балалайки, тальянки.)
После песен в круг вышел юродивый. Он нес всякий вздор, заставляя смеяться до слез. Аттила хохотал над своим шутом вместе со всеми.
А не отсюда ли, из желания подражать великому Аттиле, пришли позже во дворцы европейских королей шуты, которые веселили и развлекали гостей на балах, говорили королям правду в глаза, и им, по их шутовству, все сходило с рук? Причем шуты были только в тех королевских домах, чья родословная восходит к тюркскому корню. У шотландцев, например, или римлян шутов не было. Не в их традиции…
Еще Приск отметил удивившую его скромность Аттилы. Царь жил явно не по-царски. Одежда, еда великого человека ничем не выделялись. Были такие же, как у всех.
Выделяли полководца люди, с восторгом смотревшие на героя. За дела, за поступки уважали Аттилу необыкновенно. Его храбрость и мудрость не оставляли равнодушным. На охоте, например, мало кто мог сравниться с ним. Он охотился верхом на коне. Кабанов, оленей, медведей загонял и бил на ходу булавой или секирой.
Ценил соколиную охоту. «Сок-кол» по-тюркски «навестить руку», «бер-кут» — «принести добычу». Названия птиц говорят сами за себя. Как и «корчу» — «вредитель», поэтому коршунов на охоту не брали. При дворце Аттилы служили «соколчи» — те самые, которые следили за ловчими птицами, кормили их, готовили к охоте.
Были люди, доставлявшие диких медведей для праздничных забав. Они ловили зверей в лесу и привозили их в клетке в столицу. Медвежий бой очень ценили тюрки.
