Коллектив авторов - История России XX век. Эпоха сталинизма (1923–1953). Том II
Впрочем, выезд беженцев в заморские страны начался уже раньше. Летом и осенью 1947 г. одними из первых выехали 600 русских из Менхегофа в Марокко на геодезические работы. В том же году Австралия и Канада стали принимать беженцев. В отличие от США, политическая биография иммигрантов их не интересовала, им требовались молодые и здоровые. Небольшое число русских приняли Аргентина, Бразилия, Венесуэла и Чили. Руководимый младшей дочерью Л.Н. Толстого Александрой Львовной Толстовский фонд в США оказал огромную помощь переселению русских за океан.
Для первой волны эмиграции, уже четверть века прожившей в изгнании, внезапное появление на Западе сотен тысяч советских перемещенных лиц была реальной, живой встречей с русскими людьми, большей частью молодыми, на своем опыте познавшими ужасы голода в начале 30-х гг., ожесточение террора в конце 30-х и зверства войны – всего того, о чем старые эмигранты знали только понаслышке. По окончании войны в Германии общая судьба свела людей первой эмиграции, бежавших теперь из Прибалтийских стран, из Чехословакии и с Балкан, со всеми теми, кому удалось спастись от насильственной репатриации. Совместные усилия достойно выжить в тяжелых условиях лагерей сплотили обе волны. Большая заслуга в этих усилиях принадлежит духовенству, выехавшему из Прибалтики и Сербии вместе с другими беженцами. Вторая волна оживила первую, встретившую ее с распростертыми объятиями. Оживила молодостью, опытом советской реальности, убежденностью в необходимости непримиримой борьбы с большевизмом.
Судьбы русских эмигрантов первой волны, оставшихся по тем или иным причинам в странах Восточной и Центральной Европы, занятых Красной армией, большей частью оказались трагичными. К встрече с ними большевицкая репрессивная система готовилась заранее, составлялись списки лиц, подлежавших немедленному уничтожению, задержанию и вывозу в лагеря на территории СССР. Этой работой занимались военная контрразведка – СМЕРШ и НКВД. Аресты и убийства русских эмигрантов в 1945–1947 гг. массово происходили в Румынии, Югославии, Польше, Германии и, особенно, в Чехословакии, где находился восточноевропейский центр Русского Зарубежья (см. 2.2.38).
Когда-то крупнейший центр Русского Зарубежья, Чехословакия утратила эту роль после 1945 г. Многие русские семьи смогли выехать из Чехословакии на Запад в 1944–1945 гг., немало видных деятелей русской эмиграции были арестованы НКВД сразу же после занятия Карпатской Руси, Словакии, Чехии и Моравии Красной армией. Большинство арестованных погибло, немногие смогли вернуться из советских лагерей обратно в Чехословакию. Они отличались молчаливостью.
В Праге аресты начались утром 11 мая, на следующий день после ее освобождения. Первым был арестован русский посол в Чехии Владимир Трифильевич Рафальский. Всего в первую группу арестованных русских эмигрантов-пражан попало 215 человек. Среди них князь П.Д. Долгоруков, архитектор М. Ковалевский, архимандрит Исаакий (Виноградов), деятель Земгора Сергей Постников, генерал Сергей Войцеховский. 138 из арестованных погибли или на допросах или в лагерях, 50 – вернулись в Прагу до 1955 г., еще десять – позднее, а девять остались жить в СССР.
Историческая справка
Владимир Трифильевич Рафальский родился в 1886 г. в Ровно в семье Волынского губернатора. Закончил Лазаревский институт восточных языков в Москве, изучил 24 иностранных языка, в том числе арабский и персидский с многими диалектами. Переводил на русский язык и публиковал Омара Хайяма и Хафиза. В 1915 г. назначен секретарем российского посольства в Риме, в 1917 г. Временным правительством утвержден в должности дипломатического представителя России в Италии, а в конце 1918 г. назначен Верховным правителем адмиралом Колчаком российским послом в Прагу и занимал этот пост вплоть до признания Чехословакией СССР в 1934 г. После 1934 г. стал присяжным судебным переводчиком с девяти языков, работал в Первом чешском страховом обществе. В 1928 г. женился на Марии Щербачевой, от которой имел сына и дочь. Дочь Ирина, тогда ученица пятого класса русской гимназии, позднее вспоминала: «11 мая 1945 г. отец был болен, у него был жар и он лежал в кровати, но ему пришлось подняться, когда в дверь позвонили люди в форме. Офицер представился как майор Новиков… Этого «майора Новикова» знает большинство русских эмигрантов, которые остались в живых. Спросил, дома ли папа, сказал, что им нужна помощь и через два часа они вернутся. Папа ответил: если я вам буду полезен своим знанием языков, тогда конечно… Но он всё понял, отвел меня в кабинет, крепко обнял и сказал, что я остаюсь за старшую и должна позаботиться о маме… Папа не вернулся ни через два часа, ни через две недели, никогда». О гибели В.Т. Рафальского вспоминает чешский переводчик СМЕРШа Михаил Мондич, написавший под псевдонимом Николая Синевирского книгу «СМЕРШ: Год в стане врага»: «СМЕРШ в Праге расположился в Стржешовицах, на Делостржелецкой улице в доме № 11, переняв адрес у только что лютовавшего здесь Гестапо… Непривычный шум заставил меня выйти во двор. На бетонированном полу лежал человек. Господи! Ведь это Рафальский! Это он! Нет никаких сомнений. Сколько раз я видел его в Николаевской церкви. Я всегда любовался его благообразностью: белыми волосами, белой бородой, умным и выразительным лицом. – Умирает, – проговорил майор Надворный. – Ну и черт с ним, – отозвался майор Попов. – Одним белобандитом меньше. – Я смотрел на залитое кровью лицо, на мозги, смешанные с пылью на холодном бетоне… Он упал вниз со второго этажа, разбил голову, сломал руку и еще стонал. Так он и скончался… Бойцы завернули тело Рафальского в одеяло и куда-то унесли». «Где его похоронили, никто не знает, – говорит дочь Ирина. – Абсолютно ясно, что папу из окна выбросили». – И. Толстой. Владимир Рафальский: Дипломат по совести // Дом в изгнании. Очерки о русской эмиграции в Чехословакии 1918–1945. Прага: RT+RS Servis, 2008. C. 159–164.
Все почти культурные и образовательные институты русской эмиграции в Чехословакии были уничтожены после 1945 г. Закрылись русские гимназии и библиотеки, в СССР были вывезены собрания русского культурно-исторического музея и архива. Избежавшие ареста русские профессора выгонялись со своих кафедр, а порой и из своих квартир, вынуждены были мыкаться в поисках случайных заработков, ютиться в подвалах. Так называемый «русский профессорский дом» в Праге прекратил свое существование – всех почти мужчин, живших в нем, арестовали, некоторых – убили, а женщин и детей выгнали на улицу. Арест директора Института Кондакова – Николая Ефремовича Андреева привел через несколько лет (в 1953 г.) к ликвидации и этого крупнейшего центра по изучению византийского и русского искусства. Его архив, коллекция икон, да и само здание перешли в ведение Чехословацкой Академии наук. Русскую Православную Церковь в Чехословакии из юрисдикции западноевропейского экзархата Константинопольской Патриархии перевели в 1946 г. под омофор Москвы. Многие священники из эмигрантов были арестованы или переведены во внутреннюю Россию и заменены священнослужителями из СССР, к которым русские эмигранты относились с большим недоверием. В 1945 г. закрылся на ремонт величественный православный собор св. Николая на Староместской площади в самом центре Праги и больше так никогда и не был возвращен русской церкви.
То, что происходило с русскими эмигрантами в Восточной Европе, быстро становилось известно за пределами советской оккупационной зоны. Эти известия вызывали ужас среди эмигрантов второй волны, которые не понаслышке знали советскую власть. Именно поэтому после 1948–1949 гг. остались в Европе из них немногие – уж очень хотелось напуганным до смерти бывшим подсоветским людям, чтобы расстояние между «совдепией» и ими было максимальным. А политическая ситуация в Старом Свете воспринималась русскими эмигрантами как очень нестабильная, особенно во Франции из-за наличия в этой стране мощной коммунистической партии. К тому же на первых порах советская военная миссия во Франции действовала вполне бесцеремонно и осуществила ряд похищений невозвращенцев, а потом даже в своей деятельности достигла Французского Индокитая, где в составе Французского Иностранного легиона надеялись найти надежное убежище от НКВД некоторые бывшие советские граждане. Это маниакальное стремление Сталина и исполнявших его волю чекистов захватить любого бывшего советского человека, а, по возможности, прихватить и старых эмигрантов, получило в русской эмигрантской прессе название «охота за черепами».
Соединенные Штаты очень многим русским, оставшимся вне СССР, стали в первые послевоенные годы казаться обетованной страной духовной свободы, политической безопасности и материального благополучия. Выступая в конце декабря 1947 г. на Панамериканском съезде философов, Н.О. Лосский заявил (а потом повторил в письме к сыну Борису): «Америка – единственный континент, где духовная жизнь может продолжаться спокойно и я надеюсь, США организуют всё человечество на принципах христианской цивилизации, то есть на идее абсолютной ценности каждой личности и, следовательно, на принципе духовной свободы». Сосредоточившись большей частью в Соединенных Штатах, как и многие эмигранты первой волны, перебравшиеся туда из Восточной Европы, из Франции, из Китая, русские беженцы содействовали тому, что Америка стала самым многолюдным и самым живым творческим центром российской эмиграции. Если до войны в Европе было концентрировано около 80 % эмигрантов, то пять лет спустя их оставалось всего лишь 30 %.
