Михаил Садовяну - Никоарэ Подкова
Тогда пузатый потянул меня за полу, втащил в мельницу и ударил по зубам. Кинули они меня наземь и били нещадно, пинали сапожищами. Исколотили, окровянили меня всего. Так раньше поступали и другие служители, наевшись моей каши и рыбы. Мучили они меня, как Господа нашего Иисуса Христа, и в это время показался в дверях тот воин, что был у телеги, и вертел он в руке кизиловую дубину. Те двое велели ему войти в мельницу. Он рассмеялся. А как взглянул на меня, перестал смеяться, увидев, как они меня отделали. Закричал он и кликнул какого-то Александру. Тогда они накинулись на него с тесаками.
- Дедушка, - усмехнулся Младыш, - я и есть тот самый Александру.
- Дай тебе господь здоровья, - жалобно ответил дед Гырбову.
- И сей Александру повелевает блюдолизам боярина Филипяну и Нямецкого воеводы склонить головы и принять заслуженную кару.
Пузатый ответил вполголоса:
- Мы - служилые господаря. Никому не позволим бить нас батогами.
Младыш снова улыбнулся, сверкнув зубами.
- Бить вас не будут. Наш служитель только искрошит вам зубы своей дубинкой. А потом падут ваши головы на том самом месте, где вы хотели казнить старика и его сынов.
- Дать им разок кувалдой? - спросил верзила.
- Ударь, чтобы рты им запечатать. И суньте их в мешки с камнями, да бросьте в омут. Никто о том ведать не будет, кроме нас да сокола старой попадьи, - вон он глядит на нас с ветки клена.
Суд свершился мгновенно, и его милость Александру обратил лицо свое к жаркому солнцу. А Мура глядела на него в страхе, лукавым умом своим угадав, что хоть Младыш и творит правый суд, а вот в любовных делах, видать, не повезло ему в то утро.
12. ПРОЩАЛЬНЫЙ ПИР
Часу в одиннадцатом вечера в горенке Никоарэ собрались на совет дед Петря Гынж, Младыш и дьяк. Давно пропели петухи; на дворе под хмурым небом шумел ветер, налетевший с гор, и слегка позванивал стеклами в оконной раме.
На столе, покрытом белой льняной скатертью, горели три восковые свечи. Под образами теплился в лампаде золотой огонек. Подкова задумчиво прохаживался от дверей до занавешенного окна, но звука шагов не было слышно в застланной шерстяными половиками горенке.
Наконец Никоарэ опустился на стул; прочие продолжали стоять спиной к двери.
- Дело, о котором сказываешь, ускоряет наш отъезд, Ликсандру, молвил Никоарэ, хмуря лоб. - Из того, что поведал дьяк и ты, вижу: иначе поступить нельзя было.
- И я так мыслю, государь, - подтвердил Младыш. - В тот миг недосуг мне было размышлять. Об одном только думал: защитить тебя от всего, что могло приключиться после появления лазутчиков.
- Верно, Ликсандру. Некогда было в тот час размышлять. А вот теперь рассудок подсказывает, что может за всем этим воспоследовать.
- Мертвые немы, государь.
Никоарэ поднял на брата глаза.
- Такие дела, Ликсандру, не остаются сокрытыми.
- А когда они откроются, мы уже будем далеко. Все к отъезду готово.
Никоарэ покачал головой.
- Другие о том деле не ведают, зато мы ведаем. Нам-то ничто не грозит. Но на мельнице Гырбову остаются люди, да и кузнецы помогли расправиться с лазутчиками.
Подкова взглянул на дьяка.
- Дозволь мне, государь, слово молвить, - сказал Раду. - Сыны старика Гырбову, как я понял, помышляют укрыться со своим отцом в лесной глуши. Когда будут чинить дознание, кузнецов тоже уже не найдут там.
- Люди меняют места - невзгоды остаются, - сказал Никоарэ и печально улыбнулся, прикрывая веками глаза. - Боярин Вартик вступит во владение мельницей и последним клочком дедовской рэзешской земли; сия награда в его глазах с лихвой окупит гибель служителей воеводства. Но воеводство может глубже покопаться и дознается, что в сем деле замешаны и другие. И учинят беспокойство нашей благочестивой матушке Олимпиаде и мазылу Андрею, разорят их дворы.
- Верно, - согласился Младыш. - Недосуг мне было думать об этом.
- Суд твой, разумеется, справедлив, я не корю тебя за расправу; однако следует подумать о тех, кто остается.
Некоторое время все молчали.
- А кто может поднять шум в воеводстве? - спросил немного погодя Младыш. - Воевода далеко - в Пьятре. Какое ему дело до двух чумазых служилых? Их и послали-то сюда лишь по ходатайству этого самого боярина Вартика.
Дьяк добавил:
- Сии служилые, как и другие, которых видели тутпрежде цыганы и Мура, действительно приходили сюда по ходатайству Вартика; давно задумал он согнать старика Гырбову с дедовской земли и отнять у него мельницу. Только по его наущению и стали служилые выведывать про нас, хотели запугать старика.
- В таком случае двинемся на Вартика, - гневно пробормотал дед Петря. - Воевода не вступится - воевода будет спокойно заниматься своим делом, помышляя о прибылях, о подношениях и ибо всем прочем, что так приятно его милости. Ведь служилых, подобно тем, какие пропали, на свете тьма-тьмущая, не меньше чем звезд на небе. Суд его милости Александру - правый суд; тем более, что сих негодяев набирают среди рэзешей, из тех, что продают себя за чечевичную похлебку и идут против родных своих братьев.
- Что? Еще и с Вартиком расправиться? - снова улыбнулся печально Никоарэ. - Да ведь в таком случае мы оставим позади себя пожарище и тяжко пострадают дорогие нашему сердцу люди.
- Государь, мне приходилось такие дела вершить; полагаю, справлюсь и теперь.
В субботу управитель Йоргу Самсон набил телегу Караймана всякими припасами: снедью на неделю, зерном для мудрого петуха, которого снова посадили в суму, колесной мазью из дегтя, смешанного с говяжьим жиром, и многим другим, без чего не обойтись в дороге. Накануне вечером управительница Мария напекла хлеба.
Дьяк Раду разыскал Гицэ Ботгроса и допоздна вел с ним беседу.
Печалился Гицэ, что остается один.
Дьяк обнял его за плечи и прижал к себе.
- У тебя же, братец мой, есть Марга. Стало быть, найдется, кому утешить.
- Найдется. Да только у любви, известное дело, дьяк, шипы, колючки, занозы... Опомнюсь я в один недалекий день и пущусь искать по свету своих друзей и не угомонюсь, пока не найду их, особливо дьяка Раду. А то вижу годы проходят, рушатся власти и царства, уходят на бой храбрецы. Один я сиднем сижу. Есть у меня заветная думка: вырваться с корнем и уйти в грозу, туда, где горы сходятся и бьются вершинами.
- Не советовал бы.
- Нет, присоветуй, дьяк. Один ведь раз живем мы на свете. А ежели не совершим ничего, выходит - недостойно жили, недостойно померли.
И Гицэ вытер рукавом слезы сперва на правой, потом на левой щеке.
- Истинный бог, сбрей мне усы, дьяк Раду, - сказал он всхлипывая, коли не пожалую и я туда, куда следуют ваши милости. А когда явлюсь, сжальтесь и не прогоняйте.
Раду Сулицэ задумчиво поглядел на своего приятеля и не сказал ни слова.
На другой день, задолго до назначенного часа, высокий востроносый Гицэ подъехал верхом к телеге Караймана, который заботливо укладывал в нее свежеиспеченные караваи.
- С добрым утром, братец Карайман. Сохрани тебя господь от такой тоски, какая у меня теперь на сердце.
- Понимаю, батяня Гицэ, - мягко отвечал Карайман, - только делать нечего, такова уж судьба ратных людей. Ветер гонит нас к северу. Скоро-скоро будем мы у Порогов.
- А где они, эти Пороги?
- В козацких краях, батяня Ботгрос.
- Эге, слышал я о тех краях, сказывали люди. Вот бы где для меня житье - там, где храбрецы свободу себе добывают. Нет теперь у меня вотчины на земле Давида Всадника, предка моего. А все еще считаю себя рэзешем. Совсем оскудели жители Филипен, до сумы дошли.
При этих словах Карайман хлопнул себя ладонью по лбу.
- Вот беда, батяня Ботгрос! Чуть не забыл я повеления дедушки насчет тебя.
- Какого повеления? Я-то ведь сам приехал искать его милость.
Ничего не ответив, Карайман принялся рыться в телеге, долго искал и наконец протянул Гицэ широкий меч в кожаных ножнах.
- Велено передать тебе сей меч. Носи его при себе.
- Ну, поношу я его, а дальше что?
- Погоди немного, узнаешь. Сперва разыщи Алексу Лису. Потом прибудет дьяк. Понадобитесь деду Петре по одному тайному делу.
Ботгрос гордо принял в руки меч. Вынул его из ножен, оглядел засверкавший на солнце клинок с одной и с другой стороны, попробовал пальцем лезвие.
- Меч древний, - подивился он. - Дозволь спросить, ты и Алексе преподнес такой меч?
- Нет, у Лисы сабля. А это меч.
- С чего же вдруг дедушка отдает мне его в руки? Может, ради того дела, по какому едем? Может, придется кой-кому голову снести?
- Не смейся, батяня Гицэ, и не шути. Раз дед Петря отдает меч в твои руки, значит он тебе верит, стало быть, он на тебя полагается.
- Хе-хе, а я все равно считаю, что заставит он меня снести кой-кому голову.
- Все узнаешь, не беспокойся, как только дед Петря поведет вас в дело.
- Значит, все в порядке, - удовлетворенно заметил Гицэ Ботгрос. Сбрей мне усы, коли не похвалит меня дедушка за то, что я ловко владею мечом. Ну и тяжел же он, братец!
