Влад Виленов - Тайны Императрицы Марии
Для того чтобы иметь пороховые полоски и прятать сундучок в подбашенном помещении, следовало принадлежать к составу башенной прислуги. Так, может быть, и в 1-й башне обитал такой сапожник? Тогда картина пожара проясняется.
Чтобы достать ленточный порох, нужно было открыть крышку пенала, разрезать шелковый чехол и вытянуть пластинку. Порох, пролежавший полтора года в герметически закрытом пенале, мог выделить какие-то эфирные пары, вспыхнувшие от близстоящей свечи. Загоревшийся газ воспламенил чехол и порох. В открытом пенале порох не мог взорваться — он загорелся, и это горение продолжалось, быть может, полминуты или чуть больше, пока не достигло критической температуры горения — 1200°. Сгорание четырех пудов пороха в сравнительно небольшом помещении вызвало, без сомнения, взрыв остальных 599 пеналов.
К сожалению, Гражданская война, а затем уход из Крыма разлучили нас с Шапошниковым. Но то, что я видел своими глазами, то, что мы с инженер-поручиком предполагали, не может разве служить еще одной версией гибели линейного корабля «Императрица Мария?»»
В данном случае мы не рассматриваем никакого злоумышленного варианта. Но остается вопрос насколько надежно было организовано командованием корабля наблюдение за работающими рабочими, насколько хорошо были проинструктированы сами рабочие, чтобы не бросить по разгильдяйству где-нибудь в углу на промасленную тряпку тлеющий окурок или что-нибудь подобное? Однозначно ответить на этот вопрос практически невозможно.
А потому версия о небрежном обращении с порохом остается вполне реальной, хотя никаких документальных подтверждений этому нет да и вряд ли уже когда будут.
ВЕРСИЯ ТРЕТЬЯ. ДИВЕРСИЯУже с первого дня расследования по Севастополю ходили упорные слухи, опровергаемые, впрочем, контрразведкой и штабом флота, что на корабль под видом рабочих-путиловцев, занятых профилактическим обслуживанием орудийных стволов, проникла немецкая агентура.
В самом начале расследования катастрофы по горячим следам из трех возможных ее причин — самовозгорание пороха, небрежность в обращении с огнем или порохом, злой умысел — следственная комиссия наиболее вероятной признала последнюю. При этом отмечалось, что доступ в крюйт-камеру не представлял особого труда, а между тем на линкоре при стоянке его в Севастополе производились некоторые работы, для чего ежедневно на корабль приезжали до 150 мастеровых от разных заводов. Их проверка производилась крайне небрежно и вовсе не гарантировала от проникновения на дредноут диверсантов, Вдобавок, согласно показаниям нескольких матросов, в ночь на 7 (20) октября они видели на «Марии» двух каких-то рабочих, хотя последние мастеровые должны были покинуть ее около 10 часов вечера…
Расследованием причин гибели «Императрицы Марии» также занимались тесно связанные в силу специфики своей деятельности и одновременно остро между собой конкурировавшие Севастопольское жандармское управление, возглавляемое полковником Редловым, и созданное по инициативе моряков в конце 1915 года при штабе командующего Черноморским флотом самостоятельное контрразведывательное отделение. Начальником его был прикомандированный к Севастопольскому жандармскому управлению ротмистр Автамонов. Вместе с возложенной на отделение задачей по борьбе с «иностранным соглядатайством» в его ведение перешла и специальная агентура, которая содержалась до этого Севастопольским жандармским управлением на средства, выделяемые командованием Черноморского флота.
Сразу же после гибели линкора жандармским управлением в Севастополе развертывается бурная деятельность — производятся обыски на квартирах и аресты сорока семи подозреваемых в причастности к взрыву лиц. Насколько арестованные действительно имели отношение к гибели линейного корабля, нам не известно.
Через неделю после трагических событий Редлов, используя поступившие к нему от агентуры данные, в письме на имя начальника штаба командующего Черноморским флотом приводит возможные версии причин взрыва, не исключая при этом, что корабль был взорван шпионами. Он пишет следующее: «В матросской среде, определенно, держится слух о том, что взрыв был произведен злоумышленниками с целью не только уничтожить корабль, но и убить командующего Черноморским флотом, который своими действиями за последнее время, а особенно тем, что разбросал мины у Босфора, окончательно прекратил разбойничьи набеги турецко-германских крейсеров на побережье Черного моря, кроме того, он своими энергичными действиями в этом направлении вызвал недовольство в командном составе, особенно у лиц с немецкими фамилиями, которые при бывшем командующем флотом (адмирале Эбергарде. — Авт.) абсолютно ничего не делали».
Однако ни одна из выдвинутых жандармами версий не набрала впоследствии достаточного количества фактов. По видимому, и те сорок семь арестованных «диверсантов» тоже, скорее всего, на самом деле не имели никакого отношения к случившемуся.
Историк П. Н. Зырянов пишет: «Писатель А. С. Елкин, автор книги ‘Тайна «Императрицы Марии»… утверждает, что Колчак и Городысский были неискренни, пытаясь уйти от ответственности за то, что не обеспечили на корабле должный порядок. В неофициальных беседах Колчак якобы заявлял другое — и Елкин ссылается на письмо, полученное «из-за океана». «Мне, как офицеру русского флота, — говорится в письме, — довелось быть во время описываемых событий в Севастополе. Работал я в штабе Черноморского флота. Наблюдал за работой комиссии по расследованию причин гибели «Марии» и сам слышал разговор Колчака с одним из членов комиссии. Колчак тогда сказал: «Как командующему, мне выгоднее предпочесть версию о самовозгорании пороха. Как честный человек, я убежден — здесь диверсия. Хотя мы и не располагаем пока конкретными доказательствами…» Автор письма просил не называть его фамилию. Очень странное письмо. Вряд ли офицер флота написал бы, что он «работал» в штабе. Настоящий офицер написал бы: служил. И неслучайно, наверно, заокеанский корреспондент просил не называть его фамилию. Иначе можно было бы проверить, был ли такой офицер в штабе Черноморского флота». Верить данным, приводимым А. С. Елкиным, надо весьма осторожно.
Мы уже говорили о «бытовой» версии взрыва линкора в книге бывшего матроса с «Марии» Т. Есютина. Но то была книга, изданная в 1931 году, а в во втором издании, 1939 г. (в ногу со временем!) автор поменял и свою версию. Теперь, разумеется, Есютин однозначно утверждал, что взрыв был осуществлен германскими агентами из числа офицеров немецкого происхождения. Это измышление можно было бы отнести на счет соавтора Есютина во втором издании — некоего Ш. Юферса, который, возможно, постарался так приспособиться к обстановке 1939 года.
Впрочем, воспоминания Т. Есютина интересны, как записки очевидца и участника тех событий, но фактов в них практически нет, а лишь эмоции: «…Прошло несколько месяцев. Все уцелевшие моряки с «Марии» были расписаны по другим кораблям Черноморского флота. Получил новое назначение и офицерский состав «Марии». Помню, что на «Марии» был ряд офицеров с немецкими фамилиями. Представители прибалтийского дворянства, всегда кичливые, высокомерные, с презрением относившиеся к русскому человеку, эти офицеры: фон Рененкампф, лейтенант Энгельман и мичман Фок — особенно были ненавидимы матросами. Бывали случаи, когда явно сквозила измена или предательство со стороны такого начальника тевтонского происхождения.
Командующий флотом в первые годы империалистической войны 1914–1918 гг. вице-адмирал Эбергард несколько раз преступно небрежно пропускал германский мощный крейсер «Гебен» к берегам Крыма и Кавказа, где беззащитные города и поселки подвергались разгрому от артиллерийского огня немецких пушек. Недаром говорили на кораблях, что, если, чуточку изменив, перевести с немецкого на русский язык фамилию адмирала Эбергард, то выходило: «Хранитель Тебена». И впрямь, делалось, видимо, все, что давало бы возможность «Гебену» совершать и далее свои пиратские набеги».»
Вот один из таких немецко-русских офицеров, мичман Фок после гибели «Марии» очутился на линейном корабле «Екатерина Великая». По флоту был издан приказ о тщательном хранении боеприпасов на кораблях с введением круглосуточного дежурства в башнях, погребах и зарядных отделениях особых дозорных. Входить в башню и отделения с боеприпасами разрешалось лишь служебным лицам, да и то с обязательным присутствием караульного начальника.
Была полночь, когда в зарядное отделение третьей башни спустился мичман Фок и приказал дозорному Соловьеву, дежурившему у люка в зарядное отделение, открыть последнее.
— Не имею права, — ответил Соловьев, — без караульного начальника кому бы то ни было открыть люк в зарядное отделение.
