Эдуард Фавр - Эд, граф Парижский и король Франции (882-898)
Наконец, важнейшим из сторонников Эда был его брат Роберт; его детство и юность окутаны глубоким мраком. Мы знаем, впрочем, безо всяких подробностей, что он отличился при осаде Парижа[501]. Неизвестно когда, может быть, после смерти Гуго Аббата, он стал аббатом монастыря Сент-Эньян в Орлеане[502]. Незадолго до восхождения на трон, вероятно, когда оно уже стало несомненным, Эд уступил ему должность графа Парижского[503], свое аббатство Святого Мартина в Туре[504] и, вероятно, также другие бенефиции отца, пожалованные ему Карлом III, то есть Анжу, Турень и Блуа[505]. Бесспорно, что Эд, с одной стороны, хотел отдать эти бенефиции в надежные руки, а с другой — в интересах своей династии, предвидя, возможно, что брат ему наследует, желал создать ему высокое положение, сходное с тем, какое до воцарения занимал он сам. Чтобы дополнить аналогию, можно добавить, что с 893 г., когда разразилась междоусобная война и королевская власть Эда оказалась под угрозой, Роберт носил титул «marchio» (маркграфа); возможно, он носил его и раньше, но доказательств этого у нас нет. Известно, что со времен Роберта Сильного значимость этого титула неуклонно росла; Эд очень старался не потерять этот сан, принесший ему высокое положение; в дипломе, дата которого неизвестна, он санкционировал расширение власти «marchio», назвав брата «dux Francorum» (герцог франков)[506]. Маркграфская власть Роберта Сильного, созданная для борьбы с бретонцами и норманнами в Нейстрии, вступила в последний период своей трансформации; этот сан поможет Роберту в царствование брата бороться во всем королевстве и преимущественно во «Франкии» с врагами своего королевского дома.
Обязательства, принятые Эдом во время коронации, в точности совпадали со взглядами церкви на обязанности короля. Чтобы получить о них более полное впечатление, составить общее представление об обязанностях властителя Западно-Франкского королевства в тот период, послушаем Гинкмара, вкратце описавшего их в письме, которое он адресовал Людовику Заике[507] при восшествии последнего на престол в 877 г. С тех пор ситуация в королевстве изменилась не настолько, чтобы это краткое изложение более не соответствовало текущим обстоятельствам. Нужно созвать магнатов, — писал Гинкмар, — и при помощи и содействии ваших «верных» обсудить следующие вопросы: 1) ресурсы короля, его королевского дома, двора, то, что можно было бы назвать «цивильным листом»; 2) выполнение Кьерсийских статей, относящихся к защите прав и имущества духовенства и церкви, и снижение бремени, возложенного на них; 3) безопасность магнатов королевства и знаки уважения, какие им причитаются, безопасность всей знати и ее имущества; 4) способ покончить с грабежами и хищениями, опустошающими королевство. Нужно, — продолжал Гинкмар, — «чтобы этот несчастный народ, уже много лет как страдающий от различных и непрестанных грабежей, а также податей, которые взимаются, чтобы платить норманнам за отступление, нужно, чтобы он получил некоторое улучшение своего состояния; нужно, чтобы справедливость, которая у нас словно бы мертва, ожила, дабы Бог вселил в нас смелость для борьбы с язычниками; ибо уже много лет в этом королевстве не защищаются, а платят, откупаются; поэтому не только обеднели люди, но разорились и церкви, некогда богатые». 5) Королю надо стараться поддерживать между «верными» согласие, о котором некогда шла речь в Кьерси, и «пусть они видят государя таким, чтобы могли и смели давать ему правдивый совет, ибо много полезного в королевстве захирело оттого, что советники, знавшие, в чем состоят благо и польза, не посмели этого сказать или не получили такой возможности». Короче говоря, нужно, чтобы все «верные» могли свободно и без боязни высказывать свое мнение[508]. Именно на это намекает последняя фраза «promissio» Эда[509]. 6) «Вы должны найти средство, — в завершение писал Гинкмар Людовику Заике, — чтобы жить в мире со своими двоюродными братьями, сыновьями вашего дяди, и оказывать друг другу взаимную помощь, что по Божьей воле послужит к вашей чести, к чести Церкви и к величайшему благу ваших верных». Применительно к Эду эта рекомендация была равносильна совету поддерживать мир с соседними государями: чтобы иметь возможность бороться с норманнами, требовалось согласие.
Короче говоря, в конце IX в. каждый требовал от короля справедливости, защиты и согласия: защиты для духовенства, защиты светских магнатов и их имущества (как писал Гинкмар, небезопасность собственности — с одной стороны, безнаказанная алчность — с другой — корни всех бед, терзающих королевство); вооруженной защиты бедного населения от норманнов; справедливости для всех; наконец, согласия внутри самого королевства, единения магнатов в королевских советах, мира с соседними королевствами.
Это письмо, очищенное таким образом от слишком частных деталей, касавшихся только адресата, имеет, как очень хорошо было сформулировано, «так сказать, официальный характер; оно содержит целую программу управления». Никто лучше Гинкмара, «хранителя каролингской традиции», «просвещенного наставника последних монархов из этой династии»[510], не мог изложить то, чего в IX в. ожидали от королевской власти, будь она в руках Людовика Заики или Эда. «Эти правила управления сегодня могут показаться нам очень схематичными и малопригодными на практике. Но тогда они имели реальную ценность и политическое значение. Для людей девятого века согласие и справедливость не были расплывчатыми обязанностями и более или менее идеальными целями»: это были настолько позитивные обязанности государя, что в наши дни, сделав, может быть, несколько рискованное обобщение, их можно представить «важнейшими элементами политического режима, который монархи должны были стараться воплотить при помощи законодательства»[511] и который был назван режимом согласия[512].
Эд царствовал, но у него еще оставалось много врагов, не признававших его королевскую власть. Его первая забота заключалась в том, чтобы примириться с ними — либо при помощи милостей, либо при помощи угроз. Но он не сумел этого сделать со всеми, а некоторые, сначала дав ему слово, изменили ему и объединились, чтобы на престол Западно-Франкского королевства пригласить Арнульфа, нового короля Германии.
Эту партию возглавлял архиепископ Фульк Реймсский вместе с Рудольфом, аббатом монастырей Сен-Бертен и Сен-Вааст, и Балдуином II по прозвищу Лысый, графом Фландрии[513]. Последний был сыном Балдуина I и Юдифи, дочери Карла Лысого; таким образом, он был очень близким родственником Каролингам по женской линии, чем и объясняется его оппозиция. В 878 г. он наследовал отцу в графстве Фландрии. Он приходился родственником Рудольфу[514]. Происхождение последнего неизвестно; судя по родственным связям, он принадлежал к знати; в 877 г. Карл Лысый назначил его аббатом Сен-Вааста; к 886 г. он укрепил этот монастырь; в 883 г. он наследовал Фульку, когда того пригласили в Реймс, на должности аббата Сен-Бертена; это был человек не без влияния. Поскольку он был родственником Балдуина и держал в качестве бенефициев два аббатства, зависимые от архиепископа Реймсского, неудивительно, что он вошел в партию двух этих важных лиц.
Фульк привлек в свою партию также троих из своих суффраганов: Гонората, который поднялся на епископскую кафедру Бове в 883 г. благодаря поддержке, оказанной ему архиепископом[515]; Гетилона, епископа Нуайона с 889 г., который, похоже, был всецело предан Фульку; наконец, Додилона, епископа Камбре с 17 марта 888 г.[516] Фульк немало потрудился ради возвышения последнего, ведь того не поддерживала ни одна партия[517]; впрочем, его епархия целиком находилась на территории Восточно-Франкского королевства, хотя по церковной линии подчинялась Реймсу.
Таковы были главные вожди противников[518] Эда на севере его королевства, и среди них, бесспорно, самым активным и, похоже, инициатором всех выступлений был Фульк. Мы полагаем, что одной из главных причин враждебного отношения этого архиепископа к Эду был тот факт, что последний, мало почитавший права церкви, владел, оставаясь мирянином, такими богатыми и могущественными аббатствами, как монастырь Святого Мартина в Туре[519]. Среди мотивов, побудивших его предложить Западно-Франкское королевство Арнульфу, не нужно очень много места уделять приверженности каролингской легитимности — ведь когда он приглашал Гвидо, эта приверженность не сыграла никакой роли, он руководствовался чисто личными амбициями. В том числе они определяли его поступки и позже. Вовсе не желая характеризовать поведение преемника, Гинкмар тем не менее писал: «В начале нового царствования часто вспыхивает раздор между вельможами королевства, потому что некоторые, не считаясь с другими, начинают притязать на то, что только им причитается честь возведения на трон нового государя»[520]. Но в возведении Арнульфа на престол у фулька был и личный интерес.
