Елена Майорова - Александр III - богатырь на русском троне
«Дорогой Саша! В случае моей смерти поручаю тебе мою жену и детей. Твое дружеское расположение к ним, проявившееся с первого же дня знакомства и бывшее для нас подлинной радостью, заставляет меня верить, что ты не покинешь их и будешь им покровителем и добрым советчиком.
При жизни моей жены наши дети должны оставаться лишь под ее опекой. Но если Всемогущий Бог призовет ее к себе до совершеннолетия детей, я желаю, чтобы их опекуном был назначен генерал Рылеев или другое лицо по его выбору и с твоего согласия.
Моя жена ничего не унаследовала от своей семьи. Таким образом, все имущество, принадлежащее ей теперь, приобретено ею лично, и ее родные не имеют на это имущество никаких прав. Из осторожности она завещала мне все свое состояние, и между нами было условлено, что если на мою долю выпадет несчастье ее пережить, все ее состояние будет поровну разделено между нашими детьми и передано им мною после их совершеннолетия или при выходе замуж наших дочерей.
Пока наш брак не будет объявлен, капитал, внесенный мною в Государственный банк, принадлежит моей жене в силу документа, выданного ей мною.
Это моя последняя воля, и я уверен, что ты тщательно ее выполнишь. Да благословит тебя Бог!
Не забывай меня и молись за так нежно любящего тебя
Па».
Как уже говорилось, утром 1 марта, в день смерти, царь подписал «конституцию».
Примечательно, что приближенные, жена и цесаревич, словно предчувствуя недоброе, просили его не ездить в Михайловский манеж на развод караулов. По неизменной традиции, установленной еще Павлом I, император каждое воскресенье обязан был присутствовать при производстве этой церемонии.
28 февраля Лорис-Меликов в срочном письме извещал императора, что арестован Андрей Желябов — участник всех неудавшихся покушений. Позже министр приехал в Зимний дворец сам и настойчиво просил царя воздержаться от выездов, поскольку можно было опасаться новых терактов.
Цесаревна Мария Федоровна, последнее время не исполнявшая по отношению к Юрьевской даже принятых православных обрядов, что бесило и одновременно огорчало Александра II, как будто по наитию, накануне рокового дня попросила у царя прощения.
Император, обрадованный примирением с детьми, чувствовал себя помолодевшим, полным сил и энергии. О том, чтобы пропустить развод караулов, не было и речи.
Пообещав княгине Юрьевской по возвращении прогулку в Летнем саду, царь отправился в манеж.
Развод прошел прекрасно. На обратном пути Александр заехал к своей любимой кузине Екатерине Михайловне, герцогине Мекленбург-Стрелицкой. Оттуда, выпив чаю, он в четверть третьего направился домой.
Император не был безрассуден. Поэтому в Зимний дворец он поскакал не привычным путем, а по пустынной набережной Екатерининского канала. Но и изменение маршрута не спасло его от террористов. Перовская стояла на развилке улиц и махнула платком — это был знак боевикам. Метатели выдвинулись навстречу царскому поезду.
Император увидел, как навстречу ему какой-то мальчик тащит по снегу корзину, по тротуару идет офицер, а чуть дальше стоит молодой человек со свертком в руках. Как только карета поравнялась с ним, молодой человек (Рысаков) бросил сверток под ноги лошадям. Раздался взрыв. Бомба только повредила царскую карету, но двое казаков конвоя и мальчик с корзиной были убиты. Две лошади бились в агонии, все вокруг было залито кровью. Конвойные схватили террориста.
Оглушенный взрывом Александр, шатаясь, подошел к злодею.
— Кто таков?
— Мещанин Глазов, — ответил тот.
— Хорош.
Кучер Фрол Сергеев кричал: «Скачите во дворец, государь!»
В это время кто-то из приближенных спросил царя, не пострадал ли он. Александр ответил: «Слава Богу, нет».
«Не рано ли благодарить?»[10] — криво усмехаясь, проговорил террорист.
В это время Перовская ломала руки, полагая, что царь опять спасся, а какой-то молодой человек неподвижно стоял, прислоняясь к решетке Екатерининского канала. Здравый смысл предписывал тотчас сеть в сани мчаться прочь от страшного места, но Александр II неровно, зигзагами шел к неподвижному молодому человеку.
Марк Алданов[11] выразительно описал, как, повинуясь какому-то странному притяжению, император и его убийца неуклонно сближались, словно их влекла друг к другу судьба. Грянул новый взрыв.
Перовская закричала диким голосом, закрыла лицо руками и побежала назад.
Вторую бомбу, замаскированную под пасхальный кулич и смертельно ранившую царя, бросил народоволец Игнатий Гриневецкий, который также получил смертельные ранения. Когда дым рассеялся, все увидели, что император, на котором шинель была изорвана в лохмотья, пытался подняться, упираясь руками в землю, а спиной в решетку канала. У него была оторвана одна ступня, а ноги размозжены; один глаз выбит, лицо иссечено осколками.
— Помогите… Во дворец, там умереть… — шептал Александр.
На месте никакой помощи императору оказано не было. Истекающий кровью, он был доставлен в Зимний дворец. Сбежавшиеся врачи, как могли, стремились остановить кровотечение. Рыдания сотрясали могучего 36-летнего наследника престола и его братьев.
По свидетельству очевидцев, великий князь Константин, стоя на коленях у изголовья умирающего брата, громко рыдал, а Александр кричал: «Выгоните отсюда этого человека, он сделал несчастие моего отца, омрачил его царствование!..» Только брату Владимиру удалось несколько сдержать наследника.
Убийство отца стало для Александра страшным потрясением. Он потерял самообладание и, по словам одного из современников, напоминал «бедного больного ошеломленного ребенка».
Убитый горем, стоял возле умирающего деда его внук Николай. Всю свою жизнь он будет считать день 1 марта 1881 года самым страшным и самым трагичным днем своей жизни. Он до мельчайших деталей запомнил все, связанное со смертью деда, который скончался в три часа 45 минут.
И сейчас же пополз вниз с флагштока Зимнего дворца черно-золотой императорский штандарт, извещая, что хозяин дворца умер… В ту же минуту, согласно существующим законам, цесаревич Александр Александрович стал императором.
Ему представился случай тотчас же проявить свою власть. В то время как слуги приступили к последнему туалету усопшего, граф Лорис-Меликов обратился к нему за распоряжениями по делу, не терпящему ни малейшего отлагательства. Министр спрашивал Александра III, должен ли он согласно инструкциям, полученным накануне, велеть опубликовать завтра в официальном органе врученный ему царем манифест.
Без малейшего колебания Александр III ответил: «Я всегда буду уважать волю отца. Велите печатать завтра же». А ведь когда Лорис-Меликов, узнав о катастрофе, примчался во дворец, граф Валуев встретил его словами: «Вот вам и ваша конституция», выразив тем самым общее настроение.
Но, уступая страстным увещеваниям своих приближенных, молодой царь решил отсрочить исполнения отцовского желания. Потребовалась, однако, вся энергия и пламенное красноречие Победоносцева, фанатичного защитника неограниченной царской власти, чтобы добиться от Александра III такого решения. Глубокой ночью министр внутренних дел получил распоряжение приостановить печатание манифеста. Эта мера явилась результатом тайного совещания, которое абсолютистская группа устроила в Аничковом дворце.
Когда Лорис-Меликов получил ночное распоряжение, он воскликнул с горечью и презрением: «Ничтожный человек! Он собственноручно уничтожил то, под чем сам подписался!»
Победоносцев все усиливал свое давление на Александра III. Яркими красками он рисовал ему святотатственность новых течений, убеждал, что самодержавие является опорой православной веры, проповедовал необходимость немедленного возврата к «мистическому идеалу московских царей» и, не переставая, повторял: «Бегите из Петербурга, этого проклятого города. Переезжайте в Москву и переносите правительство в Кремль, но раньше всего удалите Лорис-Меликова, великого князя Константина и княгиню Юрьевскую».
Убийца царя Игнатий Иоахимович Гриневецкий, тот самый, что бросил второй заряд, смертельно ранил и самого себя. Он умер в Третьем отделении через семь часов после того, как скончался Александр II.
Всего при покушении пострадало 20 человек, трое из которых, включая Гриневецкого, скончались.
Убийство царя как будто отрезвило мыслящую часть России.
«Нет слов для описания ужаса и растерянности всех слоев общества… Многие семьи меняли квартиры, другие уезжали из города. Полиция, сознавая свою беспомощность, теряла голову. Государственный аппарат действовал лишь рефлекторно; общество чувствовало это, жаждало новой организации власти, ожидало спасителя», — писал французский дипломат Мельхиор де Вогюэ.
