Лив Нансен-Хейер - Книга об отце (Ева и Фритьоф)
С тяжелым сердцем вернулся он в Берген. Пробовал сосредоточиться на работе, но не мог. Теперь он сам себе голова и может делать что хочет, не давая никому отчета. Но радости от этого не было. Он чувствовал себя одиноким. Никто не заменит ему отца.
Предложение доктора Даниэльсена поехать за границу было спасением. И теперь он знал, чего хочет. Изучая нервную систему низших животных, он узнал о новом методе Гольджи — методе окраски нервных волокон. И решил им овладеть. Весной 1886 года Фритьоф отправился в Италию.
Сначала он занимался у профессора Гольджи[64] и доктора Фузари в Павии и основательно освоил новый метод окраски. Затем он выехал в Неаполь, где немецкий биолог Антон Дорн[65] претворил в жизнь свою замечательную мысль о создании биологической станции. Фритьоф мог работать здесь с аквариумом. Он был в восторге. Это не шло ни в какое сравнение с мертвыми музеями и пробами, заспиртованными в банках. Несколько ступенек вниз из жаркого солнечного города — и вот уже ты на дне моря, в непосредственном контакте с животным миром морских глубин: великолепными коралловыми рифами, морскими анемонами с их жгучими щупальцами, крабами и омарами необычайных размеров и окраски, улитками, раками-отшельниками, безобразными каракатицами и рыбами всех цветов радуги. В бассейне с песчаным дном и скалами можно было наблюдать жизнь различных видов и их борьбу за существование.
Во втором этаже биологической станции был большой зал с длинными столами, на которых ученые анатомировали крупных животных или изучали рыбью молодь и мелких животных, которые плавали в стеклянных аквариумах.
Фритьоф живо заинтересовался новыми методами исследований, с которыми он познакомился здесь. В восторженных письмах, которые он слал в Берген своему шефу доктору Даниэльсену, он рассказывал о своих впечатлениях от биологической станции:
«Впредь все наши старания должны быть направлены на то, чтобы научиться получать такие же отличные материалы для зоологических исследований, как здесь. Правда, трудно выяснить, какими методами здесь пользуются, так как это держится в секрете. Но кое-что все-таки можно узнать. В конце-то концов мы и сами можем, поработав над этой задачей, найти свои методы, которые дадут такие же результаты. Как хорошо было бы составить по этому же способу коллекцию нашей великолепной фауны (которая, по-моему, ничуть не уступает здешней)! Не много музеев смогут сравниться с нашим в этом отношении. По крайней мере цель перед нами будет достойная».
В письмах из Италии Фритьоф описывал станцию и подробно излагал собственные предложения касательно создания подобной биологической станции в Норвегии, но пока что доктор Даниэльсен и другие специалисты не решались высказаться по этому вопросу. Нансен не оставлял этой мысли, и через семь лет с его участием была создана биологическая станция в Дрёбаке. Приблизительно в то же время подобная станция с отличным аквариумом была построена в Бергене — хотя она и не могла сравниться с аквариумом в Неаполе.
Залив, прекрасные окрестности, Неаполь с его южной растительностью, с его забавным уличным бытом, с великолепными старинными памятниками, с его солнцем, сверканием красок, кипучей жизнью — все это положило конец тоске и печалям. Особенно украсило пребывание в Неаполе знакомство с одной девушкой из Шотландии. Она была хороша собой, интересовалась литературой и хотя была несколько старомодно воспитана, как большинство британских девушек, но и ей было трудно устоять перед обаянием этого бурного гения. Он очаровал даже ее старую мать.
В густой тени акаций он читал матери и дочери своих любимых писателей, и ему внимали с восхищением. На террасах над Неаполем он ночь напролет танцевал с прекрасной Марион, на скалах у Капри они стояли рука об руку, а море колыхалось перед ними в лунном сиянии. Ни тот, ни другая еще не задумывались о будущем, но им было хорошо. Со временем влюбленность перешла в дружбу, которая осталась на всю жизнь.
Не оборвалась и дружба с ее матерью. До конца своих дней она внимательно следила за жизнью Фритьофа, его успехами. В то лето у него появилось еще много друзей. Раз познакомившись с ним — забыть его было уже невозможно. Он и сам был верным другом, никогда не забывал друзей, тем более тех, кто делал ему добро, и со временем у него установилась постоянная переписка с целым рядом друзей, круг которых с годами все расширялся.
V. НА ЛЫЖАХ ЧЕРЕЗ ГРЕНЛАНДИЮ
Пока человеческое ухо слышит удары волн в открытом море, цока глаз человеческий видит сполохи северного сияния над безмолвными снежными просторами, пока мысль человеческая устремляется к далеким светилам безбрежной вселенной — до тех пор мечта о неизведанном будет увлекать за собой дух человеческий вперед и ввысь.
Фритьоф Нансен «На севере в стране Туманов» (1911)
С возвращением Фритьофа в научном мире Бергена повеяло свежим ветром. Он был переполнен замыслами, его восхищение аквариумом и живые рассказы о блестящих условиях для научной работы в Неаполе пробудили, взбудоражили многих его коллег по всей Норвегии. Сам он с новым задором, обогащенный новыми методами исследования, набросился на работу. Теперь дело пошло быстро. Осенью 1885 года, на двадцать пятом году жизни, он закончил первую свою самостоятельную работу «Материалы к анатомии и гистологии мизостом». Эта работа была удостоена золотой медали Фриеле. Занимался он также ракообразными моллюсками, низшими позвоночными и миксиной европейской.
Сам он наиболее удачной считал свою работу «Микроскопическое строение центральной нервной системы». В возрасте двадцати пяти лет он опубликовал работу «Нервная система у асци-дий и миксины глютинозы». Результаты этих исследований были обобщены в монографии «Структура и связь гистологических элементов центральной нервной системы», которая явилась самой значительной его работой в области зоологии.
Фритьоф понимал, что его задачи в Бергене в известной степени решены. Всякие мысли об Америке он давно уже оставил. Теперь всеми его помыслами владела экспедиция в Гренландию. Оставалось лишь выполнить задуманное — защитить докторскую диссертацию.
Однако это не так-то просто было сделать. Такие ученые, как анатом Густав Ретциус[66] и зоолог Райханкастер, убеждали его, что не стоит ему теперь бросать свою специальность. Оба возлагали на него большие надежды, и все это вызывало в нем угрызения совести.
Гренландия манила его еще с тех пор, как Норденшельд вернулся с западного побережья в 1883 году и Фритьоф прочитал в газете, что два саама (лопаря), участвовавшие в экспедиции, заявили, что по леднику можно ходить на лыжах. Нансену тогда уже стало ясно, что поход на лыжах через материковый ледник с востока на запад вполне осуществим.
В Неаполе он пробовал было поделиться своими планами с Марион. Но она ужаснулась при одной только мысли о столь опасном путешествии. Впоследствии, во время поездки Нансена по Англии и Шотландии, они встретились снова, но Марион так и не изменила своего взгляда на этот план. Марион была очаровательна и красива, но они принадлежали к двум разным мирам. Она была комнатным растением, ему же хотелось помериться силами с природой. Сперва в Гренландию. А дальше? Разве этим путешествием все кончится? У него зрел уже новый замысел. «Еще более дикий»,— сказала бы Марион. Прощай, Марион.
И было бы прекрасно,
да быть не суждено[67].
Последние годы пребывания в Бергене Фритьоф был очень занят докторской диссертацией и подготовкой к походу через Гренландию. Кое-кто считал, что он проскочил через игольное ушко, что лишь счастливая случайность принесла ему докторскую степень. Решил дело один из оппонентов, сказав: «Кажется, молодой человек собирается в экспедицию через материковые льды Гренландии. Практически вряд ли можно надеяться, что ему удастся вернуться из этого похода живым, и если он будет счастливее от того, что получит перед отъездом докторскую степень, так почему бы не дать ему ее?»
Впрочем, позднее его докторская диссертация была оценена по достоинству. Много лет спустя, когда профессор Вильгельм Бьеркнес[68] читал лекции в Колумбийском университете в Нью-Йорке, в соседнем зале студенты слушали лекцию об эпохальной работе «Нервные элементы, их структура и взаимосвязь в центральной нервной системе асцидий и миксины глютинозы», то есть о той самой докторской диссертации Нансена, которая в свое время заслужила такую пренебрежительную оценку.
Вероятно, все-таки прав был профессор Вернер Вереншельд, заметив, что высказанные в ней мысли так новы и оригинальны, что уважаемые оппоненты ничего в них не поняли. Да и как им было понять? Тогда эта тема была еще совершенно не разработана в Норвегии. Впоследствии докторская диссертация Нансена легла в основу дальнейших исследований в этой области.
