Денис Абсентис - Злая корча. Книга 1. Невидимый огонь смерти
Целью буллы Иннокентия II 1139 г. было учредить институт братьев-капелланов для обслуживания Дома. Истинное же ее назначение заключается в том, чтобы освободить тамплиеров от всякой церковной власти, кроме власти Папы, и передать магистру и капитулу ответственность за управление орденом. Этим и объясняется досада архиепископа Тирского, когда он пишет, что тамплиеры стали на добрый путь, но потом в гордыне отвергли власть епископов и патриарха[156].
«Преданные ордену люди считались свободными от повинностей, — от них были избавлены тамплиеры, — каким бы ни было мнение сборщиков налогов. Папская булла запрещала приходским священникам налагать (даже под видом покаяния) на них денежные штрафы». Особенно нервничали епископы, несмотря на то, что в похоронных делах они принимали прямое участие в виде получения трети прибыли. Но это казалось им недостаточным. Архиепископ Тирский негодовал: «Отрицая права духовных лиц и похищая у них десятины и первые плоды, они постыдно стеснили их в пользовании своим добром». Третья привилегия буллы окончательно отстраняла епископов от всякого контроля над делами ордена Храма, оговаривая епископские права в том, что касается десятин, даров и погребений. Не брезговал орден и другими доходами: булла Milites Templi от 1144 года давала тамплиерам право собирать пожертвования раз в год в каждом храме, чем те с удовольствием пользовались, собирая деньги с тех, кого церковь предала анафеме, ибо «тамплиеры в полной мере сознавали возможную выгоду». Папа тем временем продолжал давить на епископов[157].
За буллой Omne Datum Optimum в 1145 г. последовала другая — Militia Dei, оповещавшая епископов о том, что тамплиеры отныне имеют право возводить часовни. Сотня переизданий показывает, сколь трудно было навязать свою волю белому духовенству и воспользоваться привилегиями, дарованными Папой. Споры начались вокруг вопроса о деньгах. В 1160 г. тамплиеры жаловались на то, что епископы отбирают у них треть от имущества, завещанного ордену теми, кто желал быть похороненным на их кладбищах. Булла Dilecti filii имела целью обязать белое духовенство удовлетвориться четвертью завещательного дара. Несмотря на предоставленную им часть завещанного имущества, епископы всегда противились погребению на кладбищах ордена. Они требовали также и уплаты десятины, от которой Дом был освобожден[158].
Вообще, церковные кладбища сами по себе и принцип захоронений ad sanctos (лат. «при святых», т. е. поблизости от гробницы святого) — это уже гениальное финансовое изобретение христианства. Хочешь воскреснуть для жизни вечной — надо быть похороненным у церкви, на освященной земле. Так, в представлении обывателей, их шансы на попадание в рай значительно увеличивались. Тамплиеры же извлекали из этого ритуала максимум прибыли. Быть похороненным на Святой земле, недалеко от Гроба Господня — чего большего мог желать верующий? Разве что вернуться живым и здоровым домой и получить назад свое завещанное тамплиерам имущество. Это удавалось немногим. Путь дальний и тяжелый. Те же паломники, кому повезло выжить и избавиться от болезни, если она у них была, или от страха перед ней, если они не были больны изначально, могли также решить не возвращаться в Европу, а примкнуть к богатому ордену. У кого уже не было сил идти — тех тамплиеры стали обеспечивать кладбищами, устроенными при каждой местной церкви или часовни храмовников. Своего рода представительство Святой земли. Хоронили там тех, кто мог внести значительную сумму за свое погребение. Или, опять же, завещать свое имущество. В итоге, несмотря на жадность местных церковников, дела у ордена шли хорошо. Госпитальеры, впрочем, тоже не отставали и быстро богатели. К концу XII века военно-монашеские ордена превратились во влиятельную военно-политическую силу и на Востоке, и на Западе.
Тамплиеры, надо отдать им должное, показали себя предприимчивыми и изобретательными бизнесменами. Они не только занимались торговлей, изготовлением вина и перевозкой купцов и паломников на собственных и зафрахтованных кораблях, но и значительно расширили свою финансовую деятельность. Наличие чеков освобождало людей от необходимости перемещений игравших роль денег драгоценных металлов, и теперь можно было отправляться в паломничество с небольшим кусочком кожи. Денежная собственность владельца чека стала недоступной для разбойников. Если сумма вклада исчерпывалась, то ее можно было увеличить с последующим восполнением родственниками. Дважды в год чеки посылали в комтурию выпуска для окончательных подсчетов. Храмовники ссужали деньгами самых знатных пилигримов. Рыцарям Храма были знакомы бухгалтерский учет, принцип двойной записи и сложные проценты. При этом охрана вкладов непосредственно рыцарями была, естественно, более надежной, чем наемная. Постепенно храмовники станут крупнейшими кредиторами Европы. В числе их должников все — от крестьян до королей и пап. В XIII веке парижский Дом тамплиеров стал центром финансовых операций ордена. При Филиппе II Августе главный казначей ордена назначен главным казначеем Франции и сосредоточил в своих руках финансовое управление страной. При Людовике IX Святом королевская казна находилась в Тампле. При преемнике Людовика она продолжала там оставаться и почти слилась с кассой ордена. Как утверждал — надо заметить, преувеличивая — Десмонд Сювард: «Ни одно средневековое учреждение не сделало большего для развития капитализма».
Храмовники и госпитальеры оставались в Палестине до самого краха государств крестоносцев на Востоке. После падения Акры в 1291 году оба ордена перенесли свои резиденции на Кипр, лишившись своего основного направления в бизнесе. Вскоре госпитальеры св. Иоанна выиграют в обострившейся конкурентной борьбе — орден тамплиеров будет уничтожен, а его владения перейдут госпитальерам.
Глава 8
Да сожжет тебя огонь святого Антония!
Услышавший эти слова Жан отошел чуть в сторону. Он так сильно побледнел, что Хакон приблизился к нему и дотронулся до его плеча.
— В чем дело? — спросил скандинав.
— Огни святого Антония, — ответил Жан.
— Не принимай всерьез слова сумасшедшего. Он одержим злым духом, бесом. Вот и все.
Жан посмотрел на своего товарища:
— Нет, это далеко не все. Он — один из множества. Когда огни святого Антония захватывают город, то одержимыми становятся все. Когда я был маленький, такое произошло в соседней деревне. Она исчезла с лица земли. Половина жителей умерла. Прочие сошли с ума. Изгнать дьявола удалось только из немногих.
— Погоди! — К ним подошел Фуггер. — Я тоже слышал о таком. Целые деревни сходят с ума. Они прокляты видениями ада и гибнут в огне, который виден только им самим. А на тех, кто пришел со стороны, проклятье не распространяется. Чужаки могут только наблюдать за происходящим, не разделяя этого ужаса.
Крис Хамфрис. Французский палач«Антонов огонь ему в зад, этому ювелиру, который их сделал, заодно и придворной даме, которая их носила!» — такое проклятие вложил Франсуа Рабле в уста Гаргантюа в XVI веке. Не каждый современный читатель, даже если знает, о чем речь, сможет прочувствовать эту фразу. А весельчак и шутник Рабле, будучи врачом, выражает очень уж недоброжелательное отношение к упомянутым персонажам. Нарочитой народной грубостью Рабле рушил образы и нормы литературности. Того же антонова огня он в предисловии желает и читателям, не верящим в правдивость его хроники. Это не просто пожелание «да что б вы сдохли» — дикий суеверный ужас антонова огня уже многие столетия постоянно витал над Европой.
«В то время пламя болезни выжигало лимузенцев» — так перо Адемара де Шабанна отобразило в 997 году один из обоснованных страхов рубежа тысячелетия. Эпидемия была известна под сорока различными названиями на шести разных языках, но чаще всего ее называли огнем святого Антония или священным огнем, в пламени которого люди сгорали изнутри, «огонь» жег так, что их конечности раздувались и отпадали. «Да сожжет тебя огонь святого Антония!» — это было самое худшее проклятие, которое только можно было послать врагу, ибо боль эта была ужасна, а затем она убивала[159].
Иногда священный огонь горел, не переставая, десятилетиями, иногда надолго затаивался, но всегда неожиданно возвращался.
Два бенедиктинца посетили монастырь в 1639 году: «Монахи вновь милосердно открыли свои больницы, долго стоявшие закрытыми, для несчастных, пораженных болезнью. С большим состраданием мы рассматривали пару десятков из этих страдальцев: одни без ног, другие без рук, некоторые без ног и рук, ибо эта болезнь может быть вылечена только отсечением членов, на которые она сначала нападает. Там был очень квалифицированный брат, который не упустил ничего. Он показал нам ноги и руки, отсеченные сто лет назад, которые были точно такими же как те, что он отсекает каждый день — то есть черные и полностью сухие». Любой посетитель мог видеть мумифицированные члены, напоминающие сухой лес, выставленные ex-voto в двери церкви аббатства[160].
