Сергей Парамонов - История руссов. Варяги и русская государственность
Когда о чем-то спорят, или, лучше сказать, о чем-то дискутируют, важно, чтобы люди понимали друг друга. Огромная часть споров совершенно бесполезна потому, что люди влагают разное содержание в обычные термины или понятия и в результате получается, что один спорщик всё время говорит про Фому, а другой про Ерему. Прогресс от таких дискуссий, как у белки в колесе.
Другой характерной чертой споров является то, что с аргументами противника вовсе не считаются, часто даже их не слушают, а только повторяют без конца свои. Такой диалог спорящих скорее можно назвать двумя монологами. На деле следует не только считаться с доводами противника, но самому искать возможных возражений, которые противник почему-то упустил.
Но это еще не всё — надо понимать основные, тайные пружины (иногда даже несознаваемые противником), которые являются причиной спора. Если удастся добраться до этого сокровенного, спор может быть полезен для обеих сторон, даже если соглашение и не достигнуто.
Для того чтобы понять наши установки и объяснить, почему результаты работ наших историков нас совершенно не удовлетворяют, приведем один большой отрывок из работы Г. Янушевского («Начало истории русского народа по новейшим данным», 1934) и разберем его.
Янушевский — не специалист-историк, а боевой генерал[35], немало думавший, зачем он воюет и уничтожает тысячи людей. Поэтому-то в его высказываниях яснее видно то, на чем он стоит, пишучи книгу, чем у профессионалов-историков, умеющих за горами фактов ловко прикрыть то, что они на самом деле думают, но часто не высказывают прямо.
Ознакомимся с мыслями Янушевского, а затем перейдем и к их обсуждению.
«Происхождение народа, — говорит Янушевский, — имеет громадное значение в его жизни: оно кладет особенный, отличающий его от других народов отпечаток на весь его облик. Как у единичного лица, так и у народа есть свой лик и своя душа. Известный французский писатель второй половины XIX века, историк и философ Эрнест Ренан утверждал, что “отпечаток происхождения никогда не изглаживается совершенно” и “каждый принадлежит свому веку и своей расе”.
Происхождение отражается на характере народа и на его культуре, т. е. на умственной, нравственной, религиозной и эстетической сторонах его жизни и на его социальном и экономическом быту. Короче — происхождение народа определяет его национальный характер и его национальное сознание и неотразимо влияет на его историю.
Поэтому, чтобы разумно и правильно устроить свою жизнь, народ должен знать свое происхождение, как основу своего национального сознания, а затем, конечно, и всю историю своего прошлого. Обе эти данные осмысливают народу его настоящее и намечают ему правильные и твердые пути для лучшего будущего. “Без традиций и истории может существовать толпа, но не может жить народ, невозможно национальное сознание” (проф. Струве П. Б. Лига русской культуры. СПБ, 1917).
То же в образной форме высказал и великий русский поэт: “Образованный француз или англичанин дорожит строкою старого летописца, в которой упомянуто имя его предка; но калмык не имеет истории. Дикость, подлость и невежество не уважают прошлого, пресмыкаясь перед одним настоящим” (Пушкин А. С. Отрывок из романа в письмах, письмо VIII).
Лучшие люди всех времен и народов, философы, ученые, историки, выдающиеся мыслители, законодатели и государственные деятели, — признавали и признают необходимым “заставить народ любить свою страну, свой язык, свое прошлое” (формула знаменитого француза Мистраля[36], провансальского поэта средины XIX века).
Это, безусловно, необходимое в каждом гражданине чувство любви к своему отечеству возникает и развивается из знания прошлого своей родины и прежде всего — из знания происхождения своего народа. Наш знаменитый историк и мыслитель XIX века Карамзин весьма убедительно доказывал, что история — “скрижаль откровений и правил, завет предков к потомству, дополнение и изъяснение настоящего и пример будущего” (из предисловия к «Истории государства Российского», Н. М. Карамзина, изд. 1815 г.).
К этому нужно еще присовокупить, что народ представляет собой “нацию” или “государство” лишь постольку, поскольку он чувствует и принимает свою историю, как неотъемлемую часть своего существования, когда он понимает и ценит свою национальную независимость и всеми силами стремится к своему объединению, т. е. к созданию и сохранению независимого государства. В противном случае он является лишь сырым этнографическим материалом.
Постигший Россию на наших глазах развал красноречивее всяких слов говорит, как гибелен для государства и народа недостаток национального сознания. “Переворот 1917 года показал, что путь предстоит нам еще долгий, что в нацию мы еще не превратились и до национального сознания еще не доросли” (проф. Шмурло Е. Ф. Введение в Русскую историю. Прага, 1924, стр. 175).
Иностранцы еще и доселе недоумевают, “откуда появился такой народ, который господствуя на территории бывшей Российской империи по праву действительно доминирующей силы, направляет ныне все усилия на то, чтобы эту свою силу подорвать, территорию своего государства искусственно сузить и, наконец, на то, чтобы перевес был на стороне других народов и народцев” (Из статьи возвратившегося из России депутата польского сейма С. Мацкевича в № 123 виленской газеты «Наше время» от 29. V. 1931 г.).
Современные русские писатели и публицисты объясняют это действительно небывалое в истории явление тем, что до революции 1917 года не только у русских народных масс, но даже у большинства русской интеллигенции ясного и твердого национального сознания “России не было — была только своя волость, своя колокольня” (Наживин И. Ф. Записки о революции. 1921, стр. 44).
“Русский народ распался, распылился на зернышки деревенских мирков” и “потерял сознание нужности России. Ему уже ничего не жаль. Пусть берут, делят, кто хочет: мы рязанские” (Федотов Т. И есть, и будет. Размышление о России и революции. Париж, 1932, стр. 164–165). Таков итог векового выветривания национального сознания.
Сверх этого общечеловеческого значения вопрос о происхождении для России и Русского народа имеет еще и особенное значение.
Чтобы ослабить значение России, как великой державы и покровительницы славян, враги ее уже с XVII века ведут усиленную работу по изолированию русского народа от прочих славян, сознательно искажая его историю (выделение наше. — С.Л.). Одни (преимущественно немецкие ученые Байер, Иоганн Миллер, Шлёцер, Тунман, Куник и др.) сочинили для русских людей теорию, будто русское государство создали не славяне, а норманы или скандинавы; другие силятся доказать, что русский народ вовсе не славянского происхождения, а туранского[37] (швед Ретциус, поляк Ф. Духинский, француз Анри Мартен), или татарского (австриец Отмар Шпан, французы Ревилье, Робер и Тальбо, немец Кинкель) и по своему происхождению не имеет ничего общего ни с Европой, ни с европейскими славянами; третьи под маской доброжелательства пытаются навязать русскому народу совершенно новое понимание русской истории, будто ведущей свое начало не из Киева, а из азиатских степей, и внушить ему, что его историческое призвание не в Европе, а в Азии, которую он должен цивилизовать (бывший германский император Вильгельм II, француз Жоффруа и наши “евразийцы”), а четвертые (вновь созданный в Варшаве “Восточный Институт”), отбросив всякие стеснения и счеты с историей, проповедывают откровенно, что для блага Европы русское государство, как турано-татарское, подлежит расчленению, развалу, разрушению.
Словом, все усилия, скрытые и явные, так или иначе направлены к одной и той же цели: “Rossia delenda est” (т. е. “Россия должна быть разрушена” — мечта шведского короля Карла XII, до Полтавы). Но расчеты на разрушение русского государства, на обращение его в “Московию XIV века” и тому подобные ухищрения врагов России более опасны для тех, кто верит в возможность их осуществления. Это доказала уже история так называемого “Смутного времени” в России в начале XVII века.
Если замкнуть русский народ в границах тогдашней “Московии”, т. е. низвести русское государство до размеров прежнего Московского княжества, не удалось ни тогда, ни в недавние еще ужасные годы интернационального господства в России, то подобные замыслы тем более не осуществимы теперь, когда русский народ изжил уже революционный угар и “коммунистическое наваждение” и когда в его народных массах начинает уже пробуждаться национальное сознание и искание новых путей, могущих вывести его из настоящего тяжелого положения. В силу законов истории в его сознании назревает уже неизбежный перелом, еще до революции так охарактеризованный известным нашим историком, проф. В. О. Ключевским: “Как бы ни было тяжко унижение великого народа, но пробьет урочный час, он соберет свои растерянные силы и воплотит их в одном великом человеке, или в нескольких великих людях, которые выведут его на временно покинутую им прямую историческую дорогу” («Очерки и речи». Москва, 1914, стр. 202).
