Франсуа Блюш - Людовик XIV
Lucem demonstrat umbra (Тень падает от света).
(Надпись на солнечных часах)Вольтер считает, что слава Людовика XIV была бы полной, если бы старый король умер сразу после заключения Утрехтского мира, в период между подписанием этого мира и появлением злополучной буллы «Unigenitus». Автор «Века Людовика XIV» не совсем не прав — он очень хорошо знал эту тему, — но он умышленно упрощает. Особенно три пункта позволяют действительно уловить тонкие нюансы его рассуждений. 1. Булла «Unigenitus» не прилетела из Рима, как метеорит, а появилась по просьбе Франции (которая повторила ошибку Мазарини в отношении Пяти положений Янсения). 2. Большие трудности, причины кризиса и непопулярности предшествуют Утрехтскому миру. 3. Но не все черно в период между весной 1713 года и смертью короля. Испытания, ошибки, но также и надежды были до и после подписания договора. Одним из испытаний был пацифизм.
Сирены пацифизма
В эти тяжелые годы испанской войны король должен противостоять не только европейской коалиции, ненависти пенсионария Хайнсиуса, ожесточенным атакам Мальборо и принца Евгения, враждебности протестантов, трудностям финансовых проблем, уловкам своего совета, но и аргументам, инсинуациям и тягостному молчанию «братства пацифистских душ»{87}.
Мадам Елизавета-Шарлотта уверяет, что она состоит в этом «братстве», но не проявляет себя в нем особо усердствующей. А аббат де Сен-Пьер работает над проектом «Как сделать мир постоянным в Европе» (1713) и уже с 1711 года распространяет первую часть своего труда, который долго оказывал свое влияние: «Над ним уже хорошо посмеялись»{87}. Некоторые генералы начинали ненавидеть войну, маршал де Тессе был из их числа. То он прибывает «обескураженным» в армию даже до начала кампании. То пишет: «Я поостерегусь, мадам, даже вам говорить о войне, я ее ненавижу больше, чем вы»{101}. Вот почему время от времени «пары» пацифизма доходят до среднего воинского состава, менее патриотичного, чем король, менее безропотно подчиняющегося пассивной дисциплине, чем низший офицерский состав и простые солдаты. В январе 1709 года маркиза де Ментенон констатирует, что «офицеры слишком любят Париж»{65}. В сентябре того же года, накануне битвы при Мальплаке, мир кажется таким неизбежным, что мысли о нем парализуют часть армии. В 1712 году то же положение вещей. Виллар пишет министру Вуазену: «Офицеры, которые знают, что мирные переговоры продвигаются, отказываются идти в бой по доброй воле»{26}.
Пребывание Фенелона в ноябре 1711 года в замке Шон и его дискуссии у герцога де Шеврез, дали толчок к изложению им в своей статье конституционного проекта, в котором эти заговорщики высказывались за немедленный мир и отказ Франции от всех завоеваний короля{224}. В самом совете министров партия пораженцев представлена герцогом де Бовилье, который ведет себя на нем настойчиво, но вежливо. Этот набожный советник Его Величества недолго поддерживал своего воспитанника — герцога Анжуйского: он проявлял себя сторонником Мадрида только с 1701 по 1703 год{224}. Пацифисты — Бовилье, Фенелон и мадам де Ментенон — «смотрели на сохранение Испании как на непреодолимое препятствие к миру» и упорно придерживались этого слишком упрощенного мнения. Они «не хотели видеть, — пишет маркиз де Торси, — что, если бы Испания была потеряна, Франция не только не имела бы мира, но неизбежно после этой потери вражеская армия заполонила бы Гиень и Лангедок»{104}. Людовик не очень прислушивается к советам герцога де Бовилье, «намерения которого хорошо известны»{224}, а аргументы — одни и те же. Но он не избегает пацифистского давления, оказываемого на него набожной и хнычущей маркизой де Ментенон. Ее царственный супруг, конечно, не советуется с ней относительно проводимой им политики и не принимает ее советы всерьез, из-за чего мадам де Ментенон немного на него сердится. («От моих советов не будет зависеть заключение мира или продолжение войны; я их свободно высказываю, потому что знаю, что они не имеют веса»{65}.) Но она в курсе многого, потому что король имеет странную привычку обсуждать в ее присутствии с министрами разные вопросы; и у нас есть все основания думать, что с 1704 по 1714 год она себе не отказывала в удовольствии делать некоторые намеки. Они содержатся в ее объемной переписке (делала их она в Сен-Сире, на мессах, во время различных молебнов: по поводу великих бедствий, девятидневного молитвенного обета, благодарственных молебнов), и эта переписка позволяет даже передать манеру ее высказываний.
Тема мира является навязчивой темой во всех ее письмах — и личных и нравоучительных, особенно в тех, которые адресованы дамам и барышням из дома Сен-Луи в Сен-Сире. «Не уставайте просить о мире» (1704), «Просите мира» (1705), «Молите о спасении короля и о мире» (1706), «Не уставайте просить о мире» (1707), «Если Господь не даст нам мира во что бы то ни стало, будет все хуже и хуже» (1707) — таковы ее призывы к миру в этих письмах. Тайная супруга короля хочет быстрого мира именно в тот момент, когда военные действия складываются неблагоприятно для Людовика XIV и Филиппа V. Но она его настойчиво просит также и после успешной битвы при Велес-Малаге, но не для того, чтобы воспользоваться победой, а из чувства сострадания к раненым и из жалости к погибшим{66}. Она сбавляет тон, когда военная ситуация улучшается и надежды на мир очень явственны, то есть в 1712 году.
Ее речи звучат несколько ободряюще лишь накануне решающих битв. Накануне битв при Мальплаке и Денене весь дом в Сен-Сире возносит молитву Господу, стоя на коленях. В эти дни у Господа не просят мира, у него просят победу.
Никогда военные события не отдаются на волю случая. Все ниспослано Провидением; это ни у кого не вызывает сомнения ни во Франции, ни в странах коалиции, ни у короля, ни у народа. Лишь одна мадам де Ментенон, претенциозная пифия, считает, что она знает и может толковать на свой лад тайны Провидения. Она в сентябре 1704 года молится, «чтобы Господь отвратил свой гнев от Франции, хотя мы его сполна заслужили» (sic). В 1706 году она опечалена тем, что Людовику XIV и Филиппу V, поборникам религии и справедливости, приходится терпеть поражения. «Наши враги нападают на одного и на другого и одерживают над ними победы: Господь — вершитель судеб»{65}. Подобное преклонение перед волей всемогущего Господа, как видим, скорее пессимистично. Маркиза зачислила Господа в лагерь сторонников мира. Так как она не прекращает в своих письмах говорить о «спасении Его Величества», молиться «за спасение короля», можно было бы сказать, что подобное спасение было связано с желанием мира для короля и с теми усилиями, которые Людовик XIV прилагает, чтобы прийти поскорее к миру.
До какой степени мадам де Ментенон переходит границы инсинуаций? Определить мы это не можем; ничто не может так ловко обмануть, как искусно поданный намек, но мы все-таки можем себе представить атмосферу, в которой пребывал король, выслушивая поочередно напевы двух противоположных групп его окружения.
Непокоренные в «Пустыне»
У французских реформатов был свой напев. Песнопения каторжных и сосланных на галеры Его Величества напоминают стоны избранного народа, изгнанного на берега реки Вавилонской.
«Каторжниками на галерах за веру» были протестанты, которые явно нарушили положения эдикта Фонтенбло: неэмигрировавшие пасторы, проповедники, участники тайного отправления культа, желающие эмигрировать, но схваченные на границе. Их насчитывалось в период между 1685 и 1715 годами 1450 человек, но долго думали, что их в десять или двадцать раз больше: так их горькая судьба обострила чувства всех реформатов. В Марселе, в порту приписки галер, за ними следят зорче, чем за другими осужденными, но обращаются с ними лучше, за исключением лишь тех случаев, когда корабельным священникам или офицерам приходит в голову заставлять протестантов стоять на коленях во время всей мессы. Каторжники на галерах находят сообщников, помогающих держать связь с заграницей, даже с Голландией. Некоторые, как Давид Серр, создали тайную организацию, обеспечивающую перевоз корреспонденции, переправку Библии, распространение злых пасквилей пастора Жюрьё, привезенных из Соединенных Провинций. Эта организация занимается обучением грамоте, катехизису, оказанием помощи и, наконец, тем, что переправляет за границу тексты и свидетельства о «церкви исповедников», то есть о каторжниках-реформатах, «которые страдают за истинность Евангельского Писания».
Но Марсель — это еще не все королевство. По всей Франции со времени отмены Нантского эдикта началось пробуждение протестантской религии вследствие возобновившихся гонений. «До самого конца царствования действуют полицейские меры, позволявшие нам обнаруживать протестантов, которые продолжали исповедовать свою религию и никогда от нее не отрекались»{222}. «Переход через Пустыню» начинается для самых бесстрашных и самых упорных: Библейский исход длился сорок лет, их же исход будет протяженностью в сто два года, до эдикта о веротерпимости, изданного Людовиком XVI. О тайных ассамблеях есть сведения уже в конце 1685 года — сначала в Лангедоке, затем в Нормандии, Дофине, Сентонже и даже в Париже. Поскольку нет пасторов — их осталось очень мало, небольшое число вернулось из-за границы, — службы совершаются импровизированными проповедниками. Королю об этом сообщают с запозданием и представляют картину не в полном объеме. И после десяти лет такого сопротивления Людовик чувствует, что большая часть «обращенных в католичество людей» зрелого возраста так и не поддалась его влиянию. Этим и объясняется «школьный» эдикт 1695 года и королевская декларация от 13 декабря 1698 года, предписывающие открытие в каждом приходе начальной школы: из-за того, что им не удается добиться достаточного количества искренних самоотречений, король и его духовенство решили переключиться на детей новообращенных. Однако эти меры, принятые в области школьного образования, если и способствуют всемерному распространению начального образования, то не приводят к реальному усилению католицизма. Дети же новообращенных, возвратившись в отчий дом после школы, обычно подвергаются контркатехизисизации, еще больше приобщающей их к Библии и учащей полемизировать. Эти протестанты, упорно придерживающиеся своего учения и ложно выдающие себя за обращенных в католичество, обрекают, как и их собратья-каторжники, на неудачу политику монарха, считающегося непобедимым. И надо сделать всего лишь шаг, чтобы увидеть суд Божий, знамение Провидения. Проповедники протестантов его сделают.
