Глеб Лебедев - Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси
Рис. 155. Киев в VI-XI вв.1 — поселения VI-IX вв.; 2 — поселение конца IX — первой половины X вв.; 3 — городские укрепления и храмы второй половины X — первой половины XI вв.; 4 — курганы; 5 — срубные гробницы, грунтовые могилы, подбойные погребения; 6 — основная зона городской застройки с конца IX в.; 7 — реконструируемыеэлементы первоначального градообразования. Цифрами обозначены: 1 — «могильник 1», 2 — «могильник II», 3 — «могильник салтовского типа» (1-3, по М. К. Каргеру), 4 — «Дирова Могила», 5 — «Аскольдова Могила».Гидрография показана по состоянию на 1710 г. (по данным М. Берлинского)
Крепость на Лысой горе полностью отвечает этим характеристикам. Сравнительно небольшое новооснованное укрепление контролировало, во-первых, речную гавань Почайны (вблизи от наиболее емкой и удобной для скапливания судов ее части); во-вторых, к северо-востоку от Лысой торы находился важный перекресток сухопутных дорог на Белгород, Вышгород и Василев, летописные Дорожичи, впервые упомянутые под 980 г. (Закревский 1868; 299-300. 342).
Материалы как поселения, так и могильника у Лысой горы ограничены X в. (Голубева 1949: 115). Основные датированные комплексы относятся именно ко временам Константина Багрянородного, более ранних находок здесь нет. Появление княжеской крепости на северной окраине Киева можно отнести ко времени после 882 г., когда из Новгорода «Поиде Олег, поим воя многи, варяги, чюдь, словени, мерю, весь, кривичи» и, без боя заняв Смоленск («прия град»), взял затем Любеч, вышел к Киеву и в урочище Угорском (куда Олеговы ладьи могли незаметно для киевлян выйти речным рукавом Черторыя) (Фундуклей 1847:14) расправился с князьями киевской династии (Аскольдом). После этого, сообщает ПВЛ, «Олег нача городы ставити» (ПВЛ, 882 г.). Возможно, князь-пришелец (опиравшийся на воинов северных восточноевропейских племен и дружины варягов, истребивший местную династию) предпочел поселиться не в самом Киеве, а в особом «городе», господствующем над столицей полян и контролирующем важнейшие речные и сухопутные коммуникации. Тогда понятно и летописное предание о погребении Олега — на Щекавице, вне киевского основного некрополя и в непосредственном соседстве с «Самватом», если отождествлять его с городищем на Лысой горе.
Уже при ближайших преемниках Олега это укрепление теряет свое значение, и одновременно начинается бурный рост основного ядра киевского градообразования. Строительство «города Владимира», а затем — «города Ярослава» завершает создание грандиозного урбанистического организма, с великокняжеским «градом» на Старокиевской горе, где поднялась Десятинная церковь Богородицы, с поясом укреплений (охватившим площадь около 70 га), величественным архитектурным ансамблем киевской Софии, храмов Георгия и Ирины (патронов великокняжеской четы Ярослава и Ингигерд), княжескими дворцами, гражданскими и культовыми постройками. Новые укрепления «на Горе» в социально-политическом плане противостояли обширному торгово-ремесленному посаду на Подоле с его вечевым самоуправлением.
Строительные горизонты Подола, с нехарактерной для Киевщины, принесенной с севера срубной застройкой, формируются «в годы первых князей», наидревнейший ярус — в 880-920-х гг., следующий ярус — около 1000 г.. третий ярус — в 1040-х гг, четвертый — с середины XI столетия (Сагай-дак 1991:82-83).
К концу X — началу XI вв. в сложившемся виде выступает киевское «околоградье», богатая и населенная округа, где возникли многочисленные усадьбы и села (Предславино, Берестово, Выдубицы и др.). Их можно рассматривать как структурные единицы феодального землевладения, очерчивающие великокняжеский «домен» внутри первичного государственного образования, «Русской Земли» вокруг Киева, Чернигова и Переяславля.
В структуре этого качественно нового, определяющего важнейшие характеристики раннефеодального Древнерусского государства явления, объединяющего огромный город с плотно заселенной и организованной округой, нет никаких признаков сколько-нибудь ощутимого варяжского воздействия. Норманны, пришедшие в составе войск и ближайшего окружения Олега, их прямые потомки при дворе Игоря, Ольги, Святослава были полностью адаптированы в среде киевского боярства конца Х-ХІ вв., разделяя цели и средства этого высшего слоя феодального сословия. Собственно, вклад варягов проявился только в некоторых элементах культуры, языка, ономастики, которые прослеживаются лишь в течение X в. Уже во времена Владимира и Ярослава этот ассимилированный варяжский компонент противостоял пришлым контингентам наемных воинов, роль которых была чрезвычайно ограниченной и служебной, находясь под постоянным великокняжеским контролем. Единичное варяжское пофебение этой поры (камерная могила № 114) в соотношении с современными ему богатыми срубными фобницами достаточно наглядно раскрывает место и роль северных пришельцев в Киеве времен «конунга Ярицлейва».
Подобное положение складывается и в других городских ценфах «Русской Земли». Северская земля Черниговщины, развивавшаяся на самостоятельной, славяно-булгаро-аланской, этнически сложной основе, в течение IX — первой половины X вв., с появлением общерусских элементов «дружинной культуры» (с варяжским компонентом), втягивается в процесс развития, объединяющего Чернигов с Киевом и Средним Поднепровьем (Шевченко 2002: 295-299). В конце X — начале XI вв. здесь разворачивается интенсивное городское строительство. Перестраивается детинец Чернигова, там возводятся каменные дворцовые постройки, а в 1030-х гг. начинается сооружение Спасо-Преображенского собора. Ко времени великокняжеского правления Владимира в Киеве относится строительство укреплений Переяславля, где во второй половине XI в. были сооружены каменные стены и ряд храмов; строятся мощные княжеские крепости в Вышгороде, Витичеве, Белгороде, Василеве, Воине, Новгороде-на-Стугне.
Строительство этих крепостей, для которых Владимир «поча нарубати муже лучшие от словен и от кривичь, и от чюди, и от вятичь, и от сих насели грады», было общерусским государственным мероприятием, которое знаменовало новый шаг в укреплении древнерусской государственности, превращение среднеднепровской «Русской Земли» в центральную область Киевской Руси. Показательно, что среди участников в создании и заселении оборонительных крепостей названы (как и в походах 882-980 гг.) многие северные племена, но варяги уже не упоминаются. В конце Х — начале XI вв. скандинавский компонент «руси» практически полностью растворился, остались лишь воспоминания об участии варягов в походах первых князей, о происхождении некоторых боярских родов новгородцев «от рода варяжьска», о каких-то далеких временах, когда некие варяги «звахуся русь». Обрусевшие северные пришельцы вместе с князем и его славянскими боярами противопоставляют себя варягам-наемникам или знатным гостям из северных стран. «Варяжские пещеры» первых отшельников-христиан Киево-Печерской Лавры, безусловно ключевой «топохрон», фиксирующий состоявшееся «обращение» процесса миграции — от движения «народа неведомого и ничтожного» Послания патриарха Фотия 860 г. в движение православных неофитов, точно по легендарной трассе летописного пути апостола Андрея в Скифию, «из Грек в Варяги», от северного языческого варварства к визан¬тийской, эллинистически-христианской духовности.
Это противопоставление, равно как процесс постепенного исчезновения варяжского компонента не только в среде русской знати, но и в составе княжеских войск, проявилось в археологических материалах второго по значению центра «Русской Земли», Чернигова. Поблизости от города (в 12 км) в первой половине X в. был построен укрепленный военный лагерь — княжеская крепость, от которой сохранилось городище у с. Шестовицы и расположенный поблизости курганный могильник. По материалам 130 насыпей, систематизированным в последние годы, выясняется, что в составе кладбища наряду со славянскими представлены погребения варяжских дружинников: около 10 богатых камерных могил, некоторые сожжения (в трех женских погребениях найдены наборы скандинавских фибул, в мужских — мечи типов Н, Y и типа V — единственная на Руси находка, на Западе представленная серией комплексов первой половины X в.; мечи вместе с однолезвийными норманскими боевыми ножами скра- масаксами найдены в парных погребениях воина, в сопровождении женщины и коня, близких камерным могилам типа Р в Бирке) (Бліфельд 1977; Arne 1914). В Шестовицах, очевидно, была дислоцирована дружина киевского князя, в составе которой находились и варяжские воины.
Эта пришлая военная организация, призванная обеспечить великокняжеский контроль над городом и размещенная за его пределами, в известной мере противостояла местной боярско-дружинной, землевладельческой знати. Некрополи черниговских бояр и их приближенных плотным кольцом окружают город (могильник летописного Гюричева, курганы «в Березках», группа насыпей «Пять Углов», Олегово Поле, Болдино, Троицкая группа и др.). Монументальные курганы, подобные центральным насыпям всех этих групп, есть и в составе собственно городского могильника — Черная Могила, Курган княжны Чорны (Рыбаков 1949: 51-53). В обряде Черной Могилы, Гульбища, Безымянного кургана, исследованных археологами, выступает исключительно сложный и пышный ритуал языческих сожжений, близкий по масштабам обрядности гнездовских «больших курганов», но в целом развивающийся на основе несколько иных, среднеднепровских, традиций и никак не связанный с варяжским обычаем сожжений в ладье, составляющим специфику обрядности гнездовских «бояр». Д. А. Маминский, сопоставив комплекс оружия из Черной Могилы (два меча и сабля, неизвестная в русских дружинных курганах того времени) с рассказом «Повести временных лет» под 968 г., высказал интересное предположение о том, что в Черной Могиле похоронен герой летописного предания, воевода Претич. Во главе воинства «оноя страны», Днепровского Левобережья он пришел на помощь Киеву, осажденному печенегами (т. е. пришел из Чернигова). Переговоры с кочевниками завершились обменом дарами: «…въдасть печенежьский князь Претичю конь, саблю, стрелы. Он же дасть ему броне, щит, мечь». Этот обмен оружием документально подтвержден находками в Черной Могиле. В таком случае Претич в Чернигове выполнял функции наместника киевского князя, а погребальный обряд черниговских курганов — свидетельство единства и мощи бояр «Русской Земли» во второй половине X в. (Лебедев 1985: 243).
