Глеб Лебедев - Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси
Города Верхнего Поднепровья, от Орши до Любеча, при внешнем сходстве с северными «градками ПВГ»(небольшие мысовые городища на притоках Днепра), в отличие от них, как правило, оказались структурными центрами «классической схемы древнерусского города», быстро превратившись в укрепленные цитадели (кремли, детинцы, замки) белорусских городов XI- XVI вв. Существенно, вероятно, то обстоятельство, что практически все эти городища сохранили в основании культурный слой раннего железного века, в данном ареале, как правило, милоградской культуры VII—III вв. до н. э., иногда же удается проследить стратиграфическую и хронологическую непрерывность в использовании городища от милоградского до древнерусского времени (Штыхов 1971: 119-125, 213; Поболь 1983- 167,281-291,390).
В таких выразительных случаях, как Холмечь, сохранение милоградских укреплений свидетельствует о действенности древних предпосылок контроля этих (родовых) «градков» над отрезком речного пути, резко актуализировавшихся в древнерусскую эпоху.
Эта контрольная функция на Днепре, очевидно, как правило, предопределяла полноценное развертывание остальных административно-хозяйственных урбанистических функций, способствуя в большинстве случаев перерастанию «градков» в полноценный классический тип средневекового древнерусского города домонгольской (а в ряде случаев и последующей) эпохи.
Различия в эволюции «градков» ПВГ северной (волховско-ловатской) и центральной (верхнеднепровской) части речной магистрали определяются характером «эконом-географических зон», объединенных летописным Путем из Варяг в Греки (Лебедев 1988).
С севера на юг это, последовательно, зоны нестабильного (негарантированного) земледелия вдоль Волхова-Ловати, характерного в целом для Новгородской земли (и сближающего ее в хозяйственном отношении с другими регионами Скандобалтики), зона стабильного древнего земледелия ареала «городищенских» культур Верхнего Поднепровья на территории России и Белоруссии и, наконец, зона высокопродуктивного древнего земледелия Среднего Поднепровья Украины: здесь градостроительный процесс развивался в форме многоуровневых иерархий, достигших законченного выражения в «триумвирате городов» Кнев-Чернигов-Переяславлъ «Русской земли» Среднего Поднепровья (Булкин, Дубов, Лебедев 1978: 10-17,145-146), и вероятно, его изучение не должно ограничиваться гидрографически-коммуникативным аспектом.
Верхнеднепровские города более отчетливо связаны в начальной своей фазе с коммуникативной активностью ПВГ. Потенциал эконом-географической «зоны стабильного земледелия», однако, был достаточен для быстрого развития урбанистических функций, охватывающих различные стороны жизни прилегающих территорий, и возникший на основе трансконтинентальной коммуникации, аналогичный среднеднепровскому, «триумвират городов» Смоленск-Полоцк-Витебск в Днепро-Двинском междуречье в дальнейшем становится основой различных территориально-политических образований древнерусского Средневековья (Булкин, Дубов, Лебедев 1978: 51-60). Функция «контроля на водном пути» («градков ПВГ») сыграла в этой зоне для процесса урбанизации ту же роль «начального толчка», что в северной зоне — «архаический тип города», послуживший первой ступенью перехода к «классическому типу».
В северной зоне функция «контроля на водном пути» наряду с «градками ГІВГ» была закреплена, по-видимому, за особым типом поселений. Это — характерные главным образом для среднего течения р. Ловати «сопки и селища на речных луках» (Лебедев 1987: 16-18). Из примерно полусотни выявленных сейчас пунктов этого типа не менее 35 сосредоточены на Ловати, где их контрольно-коммуникативная функция (обусловленная уникальными гидрографическими характеристиками реки, с наивысшим в Восточной Европе коэффициентом извилистости) органично и удачно дополняла сложный, гибкий и динамичный ландшафтно-хозяйственный комплекс (Конецкий 1989: 26-30).
Многопрофильная аграрная деятельность в зоне нестабильного аграрного хозяйства требовала дополнения охотой и другими лесными промыслами, сырьевым обменом, ремеслом, товарными и фискальными операциями, а система «капельного» расселения небольшими патронимиями, с достаточно высоким социальным динамизмом (структурно близким обществу скандинавских бондов эпохи викингов) в своеобразных условиях глубинного ловатского участка водной магистрали, превращала обитателей этих «поселений на луках» (ильменских словен) в подлинных хозяев Пути из Варяг в Греки.
Этот труднопроходимый ключевой участок в наибольшей мере контролировался свободной общинной организацией, равноценно самостоятельной по отношению к княжеской власти (на других отрезках ПВГ опиравшейся на укрепленнные «градки»), и функция контроля на водном пути, закрепленная за этими (сельскими) поселениями, была, видимо, существенным фактором становления северорусского урбанизма.
Показательно, во всяком случае, что ис-следованное сплошной площадью одно из этих поселений, Губинская Лука, в комплексе с погребальными и иными сакральными памятниками этого коллектива, позволяет рассматривать типовую «ловатскую патронимию» как исходную социальную ячейку новгородского городского социума. Именно в этих структурах, по мнению В. Я. Конецкого, «следует искать истоки оригинального социального устройства древнего Новгорода, состоящего из громадных усадеб, принадлежащих, по мнению В. Л. Янина, отдельным боярским патронимиям, корни которых уходят в предшествующий период» (Конецкий 1992: 52).
Проще говоря, урбанистическую структуру «классического типа» в Новгороде X-XII вв. можно представить как своего рода механическую сумму сосредоточенных в общей градостроительной сетке патронимических усадеб типа ловатских «поселений на луках». Однако, естественно, далеко не все поселения как славянской, так и «дославянской» (или «праславянской») поры на Пути из Варяг в Греки обладали этой функцией «контроля надводной магистралью».
Отвечая разнообразным другим ландшафтно-хозяйственным требованиям более или менее устойчивого аграрного уклада, они даже при наличии укреплений могли не стать центрами урбанистического процесса. Так, эпонимный Милоград на Днепре, в отличие от синхронного городища Вищин (Кистени) на том же отрезке водного пути, не использовался, по-видимому, в эпоху развития коммуникаций ІХ-ХІ вв., и причины этого — излишняя удаленность от водной трассы и обеспечивавшийся родовым «градком» контроль над обширной поймой и другими прилегающими сельскохозяйственными угодьями.
Наоборот, укрепления, в милоградское время воздвигнутые над удобными и важными участками речного пути, сохраняют возрастающее значение в древнерусскую эпоху. Так, Речица на Днепре преемственно развивает свой первоначальный укрепленный центр до позднего Средневековья (Штыхов 1971: 121-122; Поболь 1983: 287). В топографии этого города сохраняются выразительные черты, сближающие ее с первоначальным урбанизмом Киева. Здесь и там ключевую роль для развития города играла речная гавань (в Киеве — Почайны, в Речице — р. Речицы), отделенная от Днепра узкой продольной косой. Над входом в гавань господствовали укрепленные городища, под защитой которых внизу, у воды размещался первоначальный «торг» (Подол), что не исключало и одновременного развития городского посада по верхней террасе коренного берега, также находившейся в зоне фортификационного контроля со стороны городища.
Киев, таким образом, в конце IX-X вв. развивал собственные, специфически днепровские нормы «архаического урбанизма». Форсированный прогресс днепровских укрепленных центров на речном пути, однако, в равной мере связан как с этими внутренними, так и с внешними факторами. Локационный анализ позволяет сделать вывод, что архаическая система расселения на Днепре (как и на Ловати) в первую очередь преследовала цели контроля над окружающими сельскохозяйственными угодьями. «Милоградский ландшафт» днепровской «Праславянщины» (от Могилева до Лоева) по ландшафтно-хозяйственным характеристикам качественно не столь далек от ловатско-ильменского.
Стереотип освоения просторных речных пойм, низовых террас излучин с легкими пахотными почвами, заливными лугами, пастбищами, речными зарослями, изобилующими дичью, рыбными тонями, и протяженных плесов на высоких коренных берегах, покрытых непроходимыми лесами, на Днепре и на Ловати принципиально близок, качественно однороден. Различия — количественные: если ловатские «луки» редко превышают в поперечнике 0,3-0,5 км, то днепровские измеряются километрами и десятками километров; на порядок и более различается и высота коренных берегов, а самое главное — протяженность речных плесов и длина излучин.
Если «частота извилистости» на Ловати, с многочисленными перекатами и порогами на реке, делала обитателей каждой «луки» непременными и желательными пособниками в речном странствии для команды любого судна, проходившего здесь Путем из Варяг в Греки, то на Верхнем Днепре условия плавания были существенно иными. В «милоградскую» и последующие эпохи легкие речные рыбачьи суда, как и ныне, вероятно, обеспечивали коммуникации между близлежащими поселениями. Однако длительное плавание не только против, но и по течению Днепра для преодоления монотонных и протяженных речных плесов и обширных излучин требует значительных усилий.
