Михаил Богословский - Дневники. 1913–1919: Из собрания Государственного Исторического музея
27 октября. Вторник. Лекция в Академии. На обратном пути купил у Суворина134 два выпуска трудов Дунаева по архитектуре северных городов: Вологды и Устюга135. Дома нашел сюрприз – новую лампу на письменный стол. Прислана корректура 2-го издания 2-ой части учебника. Весь вечер за корректурой.
28 октября. Среда. Утро за просмотром превосходного реферата студента Болыцова: «Характеристика Александра I». Очень выдающийся молодой человек. Затем корректура, прерванная приходом несуразной и нелепой девицы Шацких с ее архивной работой. Голова, совершенно неспособная мыслить последовательно и ясно. Держала меня целый час и своей непоследовательной трескотней утомила совершенно. Припоминал рассказ Чехова о чернильнице, брошенной слушателем в писателя136. Затем просеминарий в Университете. Вечер дома за корректурой. Получил журнал «Старые годы».
29 октября. Четверг. Все утро за исправлением очень плохого реферата Новодережкина «Раннее детство Петра Великого» и за корректурой. Семинарий, затянувшийся до 7 час. Вечер у Богоявленских с Егоровым, видимо тоскующим по Университету137. Вернувшись, нашел у себя давно желанную корректуру статьи о Судебнике 1589 г. из редакции Ж. М. Н. Пр.138
30 октября. Пятница. Утром корректура учебника и поездка с Лизой за новой лампой к Мерилизу. Окончил последние листы и отнес их к Елагину по дороге на Курсы. На Курсах виделся с Петрушевским, Грушкой и Романовым. О. И. Летник находится все время в профессорской и кокетничает со всеми упомянутыми лицами, а меня изводит бесконечными рассказами о своих государственных экзаменах. Вечером заседание Общества истории и древностей [российских] с рефератом Белокурова о новом неудачном издании Уложения, сделанного в 1913 г. государственной канцелярией139. После заседания заходили в ресторан «Россия»: Любавский, Белокуров, В. И. Покровский с сыном, Готье, Сергей Константинович [Богоявленский], Рождественский, Писаревский и я. Неумолчные и скабрезные разговоры Писаревского надоели. Вернулся домой поздно, в 1 час ночи.
31 октября. Суббота. Не выспался и чувствовал себя неважно. Читал в Университете все-таки довольно живо, но это стоило немалой затраты сил. Погода все эти дни отчаянно плохая, тает, туман и весь день темно. Вечер дома за корректурой статьи о Судебнике. Ну, вот и конец октябрю.
Дела наши на фронте, кажется, лучше – и здесь больше спокойствия.
1 ноября. Воскресенье. Окончил корректуру статьи о Судебнике. Продолжается отчаянно дурная погода, и поэтому весь день сидел дома. Заходил к Карцевым отдать деньги. Карцев сообщил несколько сенсационных новостей: о движении наших войск в Болгарию через Румынию140, о том, что в Москву пришли 3 вагона с сахаром, адресованные городской управе и оказавшиеся принадлежащими почтенному академику В. И. Вернадскому – чему я не поверил. Вечером у меня мои оставленные: Фокин, Рыбаков и Голубцов С. Без меня заходил Д. Н. Егоров и принес П-й том «Мекленбургской колонизации»141 – огромный томище с картами.
2 ноября. Понедельник. Поездка к Троице. На трамвае настоящая пытка. Выйдя из дому в 9 ч. 10' утра я простоял минут 20 на остановке трама. Несколько вагонов прошли перегруженные с публикой, висящей на подножках. Наконец, я влез на площадку с опасностью быть раздавленным. О люди, «общественным доверием облеченные», в Московской управе и думе. И туда же вы кричите о правительстве. Сучок в глазе брата видите, а бревна в своем не замечаете. Трамваи – полный хаос, а кричите о железных дорогах, занятых военными грузами и перевозкой войск. В Академии большие споры о положении дел. Весь вечер, вследствие отчаянно плохой погоды, в гостинице. Прочел статьи В. Ф. Миллера142 и Б. М. Соколова143 о книге Шамбинаго. С увлечением прочел повесть Боборыкина в «Вестнике Европы»144 «Повелительница»145. Затем читал новую книжку Ж. М. Н. Пр.
3 ноября. Вторник. В профессорской Академии продолжение вчерашних оживленных разговоров. Из Академии я приехал на заседание нашего факультета, где произошли два бурных столкновения: во 1-х, по поводу заявления М. М. Покровского, жаловавшегося на стипендиальную комиссию, обидевшую будто бы некоего студента Раппепорта классика и не давшую ему лучшей (педагогической) стипендии. Эта ламентация продолжалась 1/2 часа. Т. к. я член обвиняемой комиссии, то принял горячее участие в бое и защищал единственный правильный порядок распределения стипендий – конкурсный. Я указал на пример такого порядка при приеме слушательниц на Высшие женские курсы. Если мы будем еще припутывать к этому рекомендации профессоров – не будет никакого порядка в распределении и это вызовет нарекания со стороны студентов. Раппепорт имеет всего 13 отметок, тогда как другие его товарищи, получившие лучшие стипендии, имеют 29 отметок. Я указал далее, что заявление Покровского несвоевременно, т. к. комиссия своевременно докладывала факультету, факультет не возражал и все распределение утверждено попечителем. Декан [А. А. Грушка] извинился в своем промахе, что допустил обсуждение этого дела, и снял его с очереди. Вторая стычка была с М. Н. Сперанским, затянувшим представление отзыва о книге Шамбинаго более чем на год, тогда как по трем циркулярам министра, крайне категорическим и, надо сказать, вполне справедливым, отзывы о диссертациях должны представляться в шестимесячный срок. Сперанский начал юлить, ссылаясь на соглашение с С. К. Шамбинаго. Я выразил удивление, как можно распоряжения министра, акты публичного права, уничтожать частными сделками. Декан объявил, что поставит отзыв о Шамбинаго на повестку следующего заседания. Сперанский стал говорить, что он один профессор по своей кафедре, что он перегружен занятиями, что он поэтому отзыва представить через две недели не сможет. (Это после 2-х лет, как он держит в руках книгу Шамбинаго! в двух ее редакциях.) Декан поставил вопрос на баллотировку. Наши «левые», давая ответы при баллотировке (открытой), лукавили с разными «если» и «с одной стороны нельзя не» и т. д., но дело было слишком очевидно, и вопрос решен огромным большинством. Сперанский стал говорить, что пусть лучше его уволят от составления отзыва! М. К. Любавский совершенно его ошельмовал, сказав, что как ректор может дать ему отпуск на 8 дней, если он действительно перегружен занятиями. Надо только подать прошение. Это Сперанский и согласился сделать.
4 ноября. Среда. Удосужился несколько заняться биографией Петра, которая совсем за последнее время не двигалась. Преподавательство мешает научной работе, а научная работа отвлекает внимание от преподавания: вот тягость профессорства. В просеминарии плохие рефераты. Вечером у меня В. А. Михайловский, С. Конст. Богоявленский и Д. Н. Егоров; разговор с ним, нельзя ли подействовать на Герье с целью возрождения Исторического общества146. Накопилось не мало молодых историков: приват-доцентов, оставленных при Университете, молодых преподавателей истории, окончивших В. Ж. К. девиц – и нет места, где бы они могли развивать научную деятельность, и им приходится искать приюта в Исторической комиссии147, в каком-то отделении Чупровского общества148 и т. п. Егоров сочувственно отнесся к моей мысли.
5 ноября. Четверг. Отнес Елагину последнюю корректуру П-й части учебника. В Университете семинарий с очень дельным докладом студента Леонова «Первые занятия Петра Великого». Вечером у меня Саничка Карцев в военной форме, уполномоченный одного из санитарных отрядов. Рассказы о его пребывании в армии.
6 ноября. Пятница. Утром по приглашению И. К. Линдемана, инспектора 11-й гимназии, был в этой гимназии на уроке Линдемана по истории. Он звал меня, чтобы посмотреть, как ученики V класса справляются с моим учебником. Представил меня директору, почтенному старцу с немецким акцентом, Гобзе, бывшему раньше долгое время директором 1-ой гимназии. Мы разговорились с ним о В. П. Басове, с которым Гобза служил в Смоленске. Затем мы с Линдеманом пошли на урок. Гимназия помещается в наемном доме; помещение тесно и в высшей степени неудобно. Нет совсем залы, куда бы гимназисты могли уходить из классов во время перемен. Коридор узкий, учительская в низеньких антресолях. Мы считали 5-ю гимназию тесной, но та просто дворец перед 11-й. Войдя в класс, Линдеман представил меня ученикам, и когда они сели, вызвал одного из них и в течение получаса вел с ним очень живую беседу, начав ее с урока о княжеской дружине. Мальчик отвечал бойко и на большую часть вопросов верно. Остальные поглядывали на меня с благодушными выражениями лиц. По временам Линдеман спрашивал то того, то другого из сидящих, а иногда обращался с вопросом ко всему классу. Все время поддерживалось внимание и бодрое настроение, никто не дремал. В заключение он предложил мне спросить ученика, с которым он вел беседу, и тот очень удачно ответил на мой вопрос о князе Святославе в Болгарии. Урок кончился рассказом учителя о запустении Киевской Руси, но эта часть была слабее. Осталось уже слишком мало времени, и преподаватель принужден был рассказ скомкать. Уходя, я спросил класс, не трудно ли им учиться по моей книжке, на что они отвечали, что очень легко, тем более что в V классе они проходят курс IV класса. Урок этот доставил мне большое удовольствие, и я очень благодарил Линдемана. Был на В. Ж. К. на семинарии. Там целое общество профессоров. Вечером у нас Рахмановы.
