Наум Синдаловский - И смех, и слезы, и любовь… Евреи и Петербург: триста лет общей истории
С этого момента судьба Керенского пришла в тесное соприкосновение с судьбой другого политического деятеля той эпохи, лидера большевиков В. И. Ленина, идеологическому и пропагандистскому натиску которого Керенский должен был противостоять по должности. Впервые линии их жизней пересеклись заочно. Отец Керенского преподавал в той же гимназии, где учился будущий вождь русского бунта. У них было много общего. Они были земляками, оба – юристы по образованию, оба мечтали о смене политического и общественного строя в России, но пути к этому видели по-разному. Конституционный демократ Керенский, даже подписав указ об аресте лидера большевиков, не смог обеспечить исполнение этого указа, в то время как вождь мирового пролетариата Ленин вообще никогда не останавливался перед выбором средств для уничтожения своих противников.
Чего только не говорили о председателе Временного правительства среди дезертировавших с фронта солдат и полуграмотных мужиков, поверивших обещаниям ленинских комиссаров! О нем сочиняли пословицы: «Керенский плут, моряков впрягал в хомут, в Питере бывал, на полу спал, как бы не упал», придумывали прозвища, самым мягким из которых было «Херенский», распевали частушки:
Я на бочке сижу,
А под бочкой виноград.
Николай пропил Россию,
А КерЕнский – Петроград.
Одним из первых распоряжений Временного правительства Керенского было освобождение из тюрем двадцати тысяч уголовников, которых тут же прозвали «Птенцами Керенского». Оказавшиеся на свободе, эти «птенцы» превратились в коршунов, наводивших панический ужас на законопослушных обывателей. Даже многие годы спустя ленинградцы помнили этих уголовников по стандартной угрозе, сохранившейся в городском фольклоре: «Жалко, не попался ты мне в семнадцатом году!» А женщин 1-го Петроградского батальона, в октябре 1917 года посланных по распоряжению Временного правительства на защиту Зимнего дворца, прозвали: «Суки Керенского».
А. Ф. Керенский на улицах Петрограда в 1917 году
Между тем сам Александр Федорович был о себе исключительно высокого мнения. На публике старался появляться с рукой, заложенной за обшлаг сюртука. Говорят, этот наполеоновский жест появился у него после того, как, ежедневно здороваясь с тысячами людей, однажды он повредил кисть и решил использовать это «счастливое» обстоятельство в своих целях. А после того, как в Петрограде родилась легенда, что председатель Временного правительства Александр Керенский заказал обеденный сервиз с монограммой «Александр IV», за ним надолго закрепилось это царское прозвище. Четвертым в народе он числился после императора Александра III.
Одновременно в Петрограде распространились легенды о том, что, перебравшись в Зимний дворец, Керенский полюбил спать на кровати императрицы. Его прозвали «Мадам Керенский» или «Александра Федоровна». Помните, у беспощадного Владимира Маяковского в поэме «Хорошо!»:
Завтра, значит. Ну, не сдобровать им!
Быть КерЕнскому биту и ободрану!
Уж мы подымем с царевой кровати
Эту Александру Федоровну.
Маяковский не был одинок в желании изменить гендерный статус Керенского. «Дедушка русской революции» Георгий Валентинович Плеханов окрестил его: «Сара Бернар из Царевококшайска», совместив в одной безжалостной метафоре ослепительную на тот момент политическую славу Александра Федоровича с его якобы провинциальным происхождением. До 1919 года Царевококшайском назывался город Йошкар-Ола. Есть и другие довольно любопытные свидетельства о бытовавшем в народе женском прозвище Керенского. Вот, например, 22 октября 1917 года группа петроградских футуристов под руководством Велимира Хлебникова выпустила манифест, в котором фамилия председателя Временного правительства дана в женском роде: «Считать Временное правительство временно несуществующим, а главнонасекомствующую А. Ф. Керенскую находящейся под строгим арестом».
На долгие годы сохранилась легенда, сделавшая Керенского в глазах победившего пролетариата жалким трусом, предателем, в самый ответственный момент покинувшим своих товарищей. Суть легенды сводилась к тому, что вместо незамедлительного принятия решительных мер по спасению страны от большевиков Керенский бежал, переодевшись в женское платье. Или, как утверждает современный детский школьный фольклор, убегая из Петрограда, «Керенский превратился в женщину».
Сбежал в униформе женской
Буржуйский холуй КерЕнский.
Частушки на эту пикантную тему распространялись в Петрограде с бешеной скоростью:
В последних числах октября
Скандал невиданный случился.
С постели бывшего царя
КерЕнский кубарем скатился.
Эта, как оказалось впоследствии, насквозь лживая легенда пережила самого Керенского, умершего в эмиграции в 1970 году. На самом деле, о чем пишет сам Керенский, он всего лишь «решил прорваться через все большевистские заставы и лично встретить» подходившие, как ему казалось, верные Временному правительству войска. И далее: «Вся привычная внешность моих ежедневных выездов была соблюдена до мелочей. Сел я, как всегда, на свое место – на правой стороне заднего сиденья в своем полувоенном костюме, к которому так привыкло население и войска».
Однако легенда оказалось исключительно живучей. Скорее всего, причиной ее возникновения стали многочисленные предвиденные и непредвиденные обстоятельства, в народном сознании слившиеся в одно целое. Во-первых, в охране Зимнего дворца стоял женский батальон, о котором мы уже знаем. Во-вторых, из Гатчины Керенский действительно вынужден был бежать с британской визой на британском судне, переодевшись то ли в форму британских матросов, то ли сербских солдат. И, наконец, в-третьих, фольклору известна легенда, скорее, похожая на анекдот, причем придуманный в более позднюю эпоху. Согласно этой легенде, или, если хотите, анекдоту, когда в октябре 1917 года толпа разгоряченных солдат и матросов ворвалась в Зимний дворец, Керенского там уже не было. Он действительно уехал в Гатчину.
Здесь следует сделать одно немаловажное отступление об этой легенде-анекдоте. В то время в Зимнем дворце размещался военный госпиталь. Он был организован в царской резиденции еще в самом начале Первой мировой войны. Известно, что в дни Февральской революции вооруженные солдаты выпытывали у медсестер, где они спрятали царских министров. Их искали под кроватями, в баках с грязным бельем и даже в спальнях самих медсестер. То же самое произошло и в октябре 1917 года. В одном из залов дворца стояли больничные койки с солдатами, раненными в головы. Целые ряды постанывающих забинтованных голов. Революционным матросам это показалось подозрительным. А не скрывается ли среди них хитрый Керенский? Недолго думая, они начали срывать бинты с несчастных раненых солдат. Поднялся страшный крик, в котором с трудом можно было разобрать только одно: «Он еще вчера переоделся медсестрой и сбежал». Видимо, и среди раненых такая молва бытовала. Остается добавить, что уже 28 октября госпиталь в Зимнем дворце вообще закрыли, а раненых начали перевозить в другие лазареты города.
Еще по одной известной нам легенде, Керенский накануне большевистского восстания спокойно покинул Зимний дворец, воспользовавшись одним из подземных ходов, который будто бы вел в дом Военного ведомства на Адмиралтейском проспекте. Там его ожидал управляющий делами Временного правительства В. Д. Набоков. Оттуда будто бы Керенский и уехал в Гатчину, надеясь привести войска для усмирения взбунтовавшегося народа.
Так или иначе, но, как иронически утверждает городской фольклор, «Прораб Керенский досрочно сдал Зимний дворец к ноябрьским праздникам».
Этот пассаж требует объяснения. Вплотную к государственному перевороту 1917 года Петербург приблизился в начале октября, когда скрывавшийся после драматических июльских событий сначала в Разливе, а затем в Финляндии Ленин вернулся в Петроград. С этого момента начинается деятельная подготовка большевиков к вооруженному восстанию. К концу октября разногласия по поводу времени начала восстания среди заговорщиков прекращаются. Точку в споре единомышленников поставила знаменитая фраза: «Вчера было рано, завтра будет поздно». Правда, если верить фольклору, Ленину, как это нам внушали в течение семидесяти лет, она не принадлежит. Согласно городской мифологии, эту фразу уже потом придумал английский писатель Джон Рид, ставший свидетелем тех событий и описавший их в своей широко известной книге с эффектным названием «Десять дней, которые потрясли мир». А что же Ленин? У фольклора на этот счет есть свой ответ: Некоторые большевики хотели сделать Октябрьскую революцию летом под предлогом того, что в это время года юнкера всегда уходили в отпуск. Но Ленин с ними не согласился. Он сказал: «Раз Октябрьская – значит осенью. А праздник будет ноябрьский».
