Наум Синдаловский - И смех, и слезы, и любовь… Евреи и Петербург: триста лет общей истории
Впрочем, революционный восторг длился недолго. Октябрьский переворот, совершенный большевиками, и начавшийся вслед за ним красный террор, перевернувший сознание российских граждан, на значительную, особенно думающую часть из них, подействовал отрезвляюще. Среди наиболее дальновидных и трезвомыслящих оказались старейшие члены еврейской общины, умудренные многовековым опытом жизни евреев в рассеянии среди иноверцев. Во главе переворота стояли Владимир Ленин и Лев Троцкий. В этом смысле, несмотря на многочисленные публичные декларации большевистского интернационализма, еврейское происхождение и того, и другого не могло не сказаться на дальнейшей судьбе всего еврейского народа.
Хорошо известно, что после «победы социалистической революции» антисемитизм в Петрограде усилился. В первую очередь старались подчеркнуть массовое участие евреев в революции. Правда, на эту тему еще с революции 1905–1907 годов ходили анекдоты в виде сообщений с мест, якобы опубликованных в газетах: «Варшава. Расстреляно 11 анархистов. Из них 15 евреев». Тем не менее в 1917 году штаб революции, разместившийся в Смольном, называли «Центрожид», по аналогии с Центральным Комитетом Балтийского флота Центробалтом. В уголовном мире появилась новая блатная татуировка: ОРВЕА, которая расшифровывалась: «Октябрьская Революция – Величайшая Еврейская Авантюра». А появление буквенного обозначения Российской Советской Федеративной Социалистической Республики – РСФСР – объяснялось тем, что так, мол, было легче читать: слева направо – русскому Ленину, каковым в то время считали Владимира Ильича, а справа налево – очевидному еврею Троцкому. Известно, что даже более или менее осведомленный Максим Горький, борясь с антисемитизмом в послереволюционной России и выступая против тех, кто обвинял всех евреев «за грехи двух или семерых большевиков», вполне искренне заблуждаясь, называл Ленина «чистокровным русским». Хотел того Горький или нет, но даже в его словах можно уловить намек на сложность и запутанность ситуации. Более откровенным и прямолинейным оказался еврейский историк и общественный деятель, один из создателей научной истории еврейского народа Семен Дубнов, который на еврейском митинге 9 июня 1917 года, обращаясь к своим единоверцам, сказал: «Из нашей среды вышло несколько демагогов, присоединившихся к героям улицы и пророкам захвата. Они выступают под русскими псевдонимами, стыдясь своего происхождения, но скорее псевдонимами являются их еврейские имена. В нашем народе они корней не имеют».
И это правда. Как это ни удивительно, послереволюционному антисемитизму во многом способствовали сами титулованные евреи. Так, например, объективно антисемитом вполне можно считать Л. Д. Троцкого, хотя он сам искренне верил в обратное. Однажды, если верить фольклору, к нему пришли видные представители петроградской еврейской общины. Они прямо заявили, что проведением так называемого красного террора, в котором он принимает активное участие, он как еврей наносит непоправимый вред собратьям по вере. Не зря, говорили они, в Петрограде на каждом шагу можно услышать один из самых популярных куплетов того времени:
Чай Высоцкого,
Сахар Бродского,
Россия Троцкого.
Если верить фольклору, Троцкий на это ответил: «Я не еврей, я – интернационалист».
Причем, надо отметить, что ни поставщик чая Высоцкий, ни сахарозаводчик Бродский не были абсолютными монополистами в своей сфере коммерческой деятельности. Да и Россия в то время была не под Троцким, а под Лениным, считавшимся, как мы уже говорили, русским. Но по старой как мир антисемитской традиции в сознании обывателя евреем считается любой носитель отрицательных качеств, кем бы он ни был на самом деле. Например, этнический поляк террорист Игнатий Гриневицкий, бросивший бомбу в Александра II, в официальном правительственном докладе описывался как «типичный русский с круглым полным лицом и широким носом», а некоторые петербургские газеты, в том числе небезызвестное «Новое время», с издевкой писали о Гриневицком как о «человеке восточного типа с крючковатым носом». Фольклору известен пролетарский лозунг горячих предоктябрьских дней 1917 года: «Долой еврея Керенского, да здравствует товарищ Троцкий». Когда надо, и русский Керенский становился евреем. К сожалению, евреи ответили гораздо позже пословицей, которую Троцкий уже не мог услышать: «Революцию делали Троцкие, а расплачиваются Бронштейны».
В контексте нашего исследования еврейской темы петербургского городского фольклора эта пословица требует особого рассмотрения.
С формальной точки зрения происхождение Александра Федоровича Керенского не вызывает сомнений. С отцовской стороны его предки происходят из среды русского провинциального духовенства. Дед Керенского Михаил Иванович служил священником в селе Керенки Пензенской губернии. От названия этого села и происходит фамилия Керенских. Отец Керенского женился на Надежде Адлер – дочери начальника топографического бюро Казанского военного округа. По отцовской линии Н. Адлер была дворянкой русско-немецкого происхождения, а по материнской – внучкой крепостного крестьянина, который еще до отмены крепостного права сумел выкупиться на волю и впоследствии стал богатым московским купцом.
Однако, как утверждает свободная энциклопедия Википедия, слухи о еврейском происхождении Керенского по материнской линии периодически возникали в антисемитских кругах как в предреволюционный период, так и в годы Гражданской войны и в эмиграции. Особенно популярна была версия, что «Керенский, сын австрийской еврейки Адлер, бывшей замужем в первом браке за евреем Кирбисом, до крещения носившим имя Арона. Овдовев, его мать вышла второй раз замуж за учителя Керенского». Петербургская черносотенная правомонархическая газета «Гроза», издававшаяся с перерывами с 1 октября 1909 года по ноябрь 1917 года как «ежедневная литературно-политическая и общественная» газета национально-патриотической направленности, переиначив фамилию Кирбиса, писала о «жиде Куливере», ставшем во главе государства. Позднее в той же газете утверждалось, что некая Куливер, овдовев, вышла замуж за учителя Керенского, который усыновил и крестил пасынка, получившего фамилию отчима.
Насколько широкое распространение приобрели эти слухи, можно судить по дневниковой записи историка Г. А. Князева: «Про Керенского распускают самые дикие слухи. И еврей-то перекрещенный он, и пьянствует в Зимнем дворце, валяясь на кровати Александра III /хотя Александр III и не жил в этом дворце/, и развелся со своей женой, женясь на артистке Тиме, и свадьба их была в дворцовой церкви, причем над ними держали те самые венцы, которые употреблялись при царском венчании. И эти дикости повторяют всюду, и даже интеллигенты. Сегодня я слышал эти мерзости еще от людей очень правого оттенка, а на улице от заведомого большевика-рабочего слышал такую оброненную им фразу: „Это только жиду Керенскому под стать так трусить“».
Александр Федорович Керенский
Понятно, что все эти слухи не соответствуют действительности, но исключить их из истории петербургской мифологии невозможно. Тем более что и сам Керенский давал к этому многочисленные поводы. Он активно отстаивал права евреев на конституционное равноправие, категорически выступал против еврейских погромов, решительно противодействовал антисемитизму и посвятил делу Бейлиса статью, опубликованную в журнале «Северные записки».
Присяжный поверенный Александр Федорович Керенский впервые появился на политической арене Петербурга в качестве депутата 4-й Государственной думы от Саратова. Его заметили. А в 1913 году, после резкого выступления в адрес Польши, за ним закрепилась репутация крупного политического деятеля. Этому способствовал и едва не разразившийся в Думе скандал. Один из депутатов вызвал Керенского за это антипольское выступление на дуэль, но тот вызова не принял, так как был принципиальным противником дуэлей, за что целый ряд политических партий и отдельные общественные деятели выразили ему свое особое уважение. С марта 1917 года Керенский входил в состав Временного правительства, а с 8 июля того же года стал его председателем.
С этого момента судьба Керенского пришла в тесное соприкосновение с судьбой другого политического деятеля той эпохи, лидера большевиков В. И. Ленина, идеологическому и пропагандистскому натиску которого Керенский должен был противостоять по должности. Впервые линии их жизней пересеклись заочно. Отец Керенского преподавал в той же гимназии, где учился будущий вождь русского бунта. У них было много общего. Они были земляками, оба – юристы по образованию, оба мечтали о смене политического и общественного строя в России, но пути к этому видели по-разному. Конституционный демократ Керенский, даже подписав указ об аресте лидера большевиков, не смог обеспечить исполнение этого указа, в то время как вождь мирового пролетариата Ленин вообще никогда не останавливался перед выбором средств для уничтожения своих противников.
