Юрий Ненахов - Войны и кампании Фридриха Великого
Комментировать данный образчик позднего феодализма я не буду, однако замечу, что правила эти впоследствии сыграли с Пруссией весьма злую шутку.
Однако этот кастовый принцип, в общем-то вполне традиционный для тогдашней Европы, несколько отличался от порядков в других странах: предоставив дворянам такие привилегии, Фридрих требовал, чтобы «это сословие отличалось и благородством своих действий, чтобы честь руководила им во всех случаях жизни и чтобы оно было свободно от всех видов своекорыстия». Характерно, что преступление дворянина по прусским законам наказывалось строже, чем таковое же у крестьянина. В массе источников повторяется случай, когда за одного лейтенанта, посланного за границу со значительной суммой (для закупки ремонтных лошадей), прокутившего ее в карты и соответственно осужденного на три года тюрьмы, пришли просить два близких королю генерала. Они сказали королю, что осужденный — их близкий родственник и позор, следовательно, падет на всю их фамилию.
— Так он ваш близкий родственник? — спросил король.
— Так точно, Ваше величество, — ответил один из генералов. — Он мой родной племянник и со смерти отца до самого вступления в полк воспитывался у меня в доме.
Право! Так он тебе близок! И притом еще воспитан таким честным и благородным человеком. Да! Это дает делу другой вид: приговор надо изменить. Я прикажу содержать его в тюрьме до тех пор, пока я уверюсь, что он совершенно исправился.
Видя изумление просителей, Фридрих добавил:
— Поверьте мне, если человек из такой фамилии и при таком воспитании способен на преступление, хлопотать о нем не стоит: он совершенно испорчен и на исправление его надежды нет.
Несмотря на все эти ограничения, Фридрих допускал и прямо противоположные шаги: представители «третьего сословия», отличавшиеся храбростью и служебным рвением, иногда производились в офицеры, в то время как нерадивые офицеры-дворяне могли десятилетиями служить безо всякого продвижения по службе. Известен случай, когда один из видных сановников Пруссии письменно попросил короля о производстве его сына в офицеры. Фридрих на это ответил: «Графское достоинство не дает никаких прав по службе. Если ваш сын ищет повышений, то пусть изучает свое дело. Молодые графы, которые ничему не учатся и ничего не делают, во всех странах мира почитаются невеждами. Если же граф хочет быть чем-то на свете и принести пользу отечеству, то не должен надеяться на свой род и титулы, потому что это пустяки, а иметь личные достоинства, которые одни доставляют чины и почести».
При этом общеобразовательный уровень прусского офицерства был крайне низким: многие отцы дворянских семейств полагали, что страх перед розгой учителя помешает мальчикам стать хорошими солдатами. Например, военный министр фельдмаршал Леопольд Дессауский запрещал сыну учиться, чтобы «посмотреть, какой результат получится, если предоставить дело одной природе», а сам Фридрих еще в бытность свою кронпринцем едва не был проклят отцом за «пристрастие к французской науке». Правда, справедливость требует указать, что в России ситуация была схожей.
Фридрих страшно не любил, когда его офицеры занимались посторонними делами, в особенности охотой, картами и писанием стихов. Требовательный к себе и аскетичный до скаредности, он ожидал и требовал того же от подчиненных. Известно, что король вставал в четыре утра, после чего играл на флейте и разрабатывал планы, с восьми до десяти писал, после чего до двенадцати занимался муштровкой войск. Ходивший в протертом до дыр мундире, «закиданном табаком», он терпеть не мог, когда богатые офицеры проматывали деньги, украшали себя всевозможными побрякушками, завитыми париками и умащали духами. «Это прилично женщинам и куклам, которыми они играют, а не солдату, посвятившему себя защите отечества и всем тягостям походов, — говорил он. — Франты храбры только на паркете, а от пушки прячутся, потому что она часто портит прическу» (не правда ли, очень похоже на суворовское «Пудра не порох, букли не пушки, коса не тесак…», которое у нас традиционно любят противопоставлять «пруссачине»?). Часто Фридрих вычеркивал таких офицеров из списков на представление к очередным чинам.
Зато он охотно помогал бедным офицерам деньгами на приобретение обмундирования и прочие «околослужебные нужды». Хорошо известным стал случай, когда королю написала вдова одного из прусских офицеров, погибшего в бою, с просьбой о назначении положенной законом пенсии (как сейчас говорят, «по утрате кормильца»). Вдова сообщала, что страдает неизлечимой болезнью, а ее дочери «принуждены доставать себе пропитание трудами рук своих», но что они слабого сложения и потому она страшится за их здоровье и жизнь. «А без них, — добавляла она, — я должна умереть с голоду! Прошу Ваше величество о скорой помощи!»
Экономный до скаредности Фридрих навел справки и выяснил, что свободных пенсий в государстве сейчас нет и не имеется никакой возможности отступить от установленного им самим количества «пенсионов». Однако король, подумав, ответил просительнице: «Сердечно сожалею о Вашей бедности и о печальном положении Вашего семейства. Для чего Вы давно уже не отнеслись ко мне? Теперь нет ни одной вакантной пенсии, но я обязан Вам помочь, потому что муж Ваш был честный человек и потеря его для меня очень прискорбна. С завтрашнего дня я прикажу уничтожить у моего вседневного стола одно блюдо; это составит в год 365 талеров, которые прошу Вас принять предварительно, пока очистится первая вакансия на пенсион».
Известен также случай, когда король произвел в полковники выслужившегося из солдат и неоднократно отличившегося в сражениях ротмистра только за то, что тот во время обеда у Фридриха с гордостью сказал: «Мой отец простой и бедный крестьянин, но я не променяю его ни на кого на свете». Король на это воскликнул: «Умно и благородно! Ты верен Божьей заповеди, и Божья заповедь верна в отношении к тебе. Поздравляю тебя полковником, а отца твоего с пенсией. Кланяйся ему от меня».
Однако все эти «демократические» изыски разом заканчивались, когда дело касалось нижних чинов.
Армия Фридриха Великого строилась на принципе жесточайшего подчинения младшего старшему. Это закреплялось железными правилами уставов и наставлений, регламентирующих буквально каждую минуту жизни солдат. Палка в прусской армии играла гораздо большую, если не наиглавнейшую роль, нежели в войсках любой другой европейской страны. Во фридриховском «Наставлении» для кавалерийских полков (1743) одним из главных тезисов стало правило «Чтобы ни один человек не смел открывать рта, когда говорит его командир». Даже младшие офицеры не имели права никоим образом влиять на решения своего командира или уж тем более спорить с ним.
В прусской военной системе «бездушной и жестокой муштры» со всей остротой нашли отражение пороки феодального общества: дворянин, выступавший в роли офицера, поддерживал свое господствующее положение с помощью палочной дисциплины, а затем требовал беспрекословного послушания крестьянина в своем поместье. Главной целью прусского устава было убить в рядовом всякую самостоятельность и сделать из него совершенный автомат. Взяв человека от сохи, одевали его в совершенно чуждую ему и крайне неудобную одежду, затем принимались за его выучку, дабы сделать из «подлого и неловкого мужика» (как сказано в тогдашнем прусском уставе) настоящего солдата[7].
Армия Фридриха II, состоявшая преимущественно из наемников и державшаяся на жесточайшей палочной дисциплине, муштре, мелочной регламентации, была превращена прусским королем в превосходно отлаженный военный механизм. «Секрет» действия этого механизма Фридрих с присущей ему «откровенностью» объяснил такими словами: «Идя вперед, мой солдат наполовину рискует жизнью, идя назад, он теряет ее наверняка».
Любовь солдат к своему полководцу, армейское братство, чувство товарищества были совершенно чужды прусской армии. Одним из главных «рычагов», с помощью которых Фридрих руководил войсками, был страх. «Самое для меня загадочное, — сказал как-то Фридрих приближенному генералу Вернеру, — это наша с вами безопасность среди нашего лагеря». Превращение рядового солдата в «механизм, артикулом предусмотренный» — одно из бесспорных и зловещих достижений военной школы Фридриха Великого[8].
Естественно, что эта сторона «гения» прусского короля вызывала у многих неприятие его образа действий, критику милитаристской монархии Фридриха в целом. Часто цитируется изречение известного итальянского поэта Альфиери, посетившего Пруссию в период правления Фридриха II и назвавшего Берлин «омерзительной огромной казармой», а всю Пруссию «с ее тысячами наемных солдат — одной колоссальной гауптвахтой». Это наблюдение было весьма верным: к концу правления Фридриха II по сравнению с 1740 годом его армия выросла более чем в два раза (до 195–200 тысяч солдат и офицеров), а на ее содержание уходило две трети государственного бюджета. На крестьян и другие недворянские классы и слои народа возлагались расходы на содержание военного и гражданского аппарата управления. Чтобы увеличить поступление акциза, в сельской местности было почти повсеместно запрещено занятие ремеслом. Горожане же несли повинность по расквартированию солдат и выплачивали налоги. Все это позволило содержать армию, считавшуюся одной из сильнейших в Европе, но милитаризовало страну сверх всяких разумных пределов.
![Сергей Козлов - Исторические предпосылки создания спецназа, 1701-1941 гг. [том 1]](/uploads/posts/books/193149/193149.jpg)
